Дети и эти - Остер Григорий Бенционович - Страница 19

— Хочет быть пилотом первого класса, — сказал мальчик.

— Лётчиком, значит? Молодец. Мечтатель! — похвалил папу другой мальчик, в очках.

— А возьмут ли, — усмехнулась толстая девочка, — такого сердитого папу в лётчики?

— Я, — тихо сказал папа, — давно лётчик. Пилот второго класса. На международных авиалиниях. Скоро буду пилотом первого класса.

— Конечно, скоро, — согласился мальчик в очках и хотел потрепать папу по правой щеке, но передумал, решил не пачкать пальцы жвачкой.

— Не стоит печалиться, — пожалела папу худенькая девочка. — Второй класс — это тоже почётно.

— Ну да, всё-таки не третий, — хихикнула толстая девочка и предложила папе бутерброд.

Папа поблагодарил, отказался.

— Ладно, — сказал мальчик, — не хочешь бутерброд, тогда попрощайся со всеми, иди, займись своими делами.

Вечером, когда гости уже разошлись, мальчик зашёл к папе в комнату поцеловать перед сном и заметил у папы на глазах слёзы.

— Ну вот, — огорчился мальчик, — так и знал, что из-за пузыря расстроишься. Глупо переживать каждую свою неудачу. Не по-мужски. Плюнь, забудь! Договорились? Всё. Повернись на бочок и спи.

ДОЧКИ С МАТЕРЬЮ, ЭПИДЕМИЯ ПОД СТОЛОМ И КАКИЕ-ТО ЧУДЕСА

У одной мамы было две маленьких девочки. Старшая и младшая. Когда им хотелось поиграть в дочки-матери, сёстры брали электрический фонарик, всех своих кукол и лезли под стол. А мама ходила вокруг, просила:

— Возьмите меня под стол. К вам. Тоже хочу в дочки-матери. Я умею.

— Нет, — отказывала из-под стола старшая сестра. — Ты уже большая, тут не поместишься.

— Помещусь. На живот лягу.

— Что за вздор, — сердилась под столом младшая девочка, — ты же испачкаешься. Платье испортишь.

— Не испорчу. Там пропылесосено. Можно, залезу?

— Нельзя, — запрещали сёстры. — Лучше иди готовь ужин.

— Уже приготовила. Ваши любимые блинчики. С творогом.

— Тогда одежду какую-нибудь постирай. Или погладь.

— Всё постирала. Давно погладила. Даже утюг, и тот почти остыл. Почему нельзя с вами в дочки-матери поиграть?

— Потому что у тебя куклы нет.

— А я какую-нибудь вашу куклу возьму.

— Наши заняты. Всех спать уложили. У них тихий час.

— Давайте разбудим, — попросила мама.

— Как разбудим?!

— Тихонько, — неуверенно предложила мама. — Только одну куколку. Пупса. Того, который давно уже без ноги.

— Ты, мама, думай, что говоришь, — возмутилась старшая сестра.

— Совести нет, — поддержала старшую сестру младшая. — Ребёнок и так совсем старенький, да ещё без ноги. Неужели нам из-за твоих прихотей малыша будить? Лишать тихого часа. Разве ты, мама, не слышала, какой он полезный, тихий час?

— Слышала.

— Зачем же предлагаешь?

— Поиграть хочется.

— Тебе игра, а нам детскому здоровью вредить! — рассердилась младшая девочка. — Не разбудим.

— Ой! — ахнула под столом старшая сестра. — Ну вот! Доигрались!

— Что там? Что? — испугалась мама.

— Пупс заболел! Вот что. Плачет.

— Простите, пожалуйста. Я же не нарочно! — всплеснула руками мама.

— Ну всё! — крикнула из-под стола младшая девочка. — Теперь все куклы плачут. Все заболели!

— Отчего заболели? — побледнела мама.

— От Пупса заразились.

— Какая у них болезнь?

— Эпидемия.

— Температуру померить надо, — быстро подсказала мама. — И приложить компресс.

— Ну конечно, сами бы мы ни за что не догадались.

— А ещё, — вспомнила мама, — доктора позвать. Доктор придёт, чик-чик — и всех вылечил.

— Мама, — высунулись из-под стола обе сестры сразу, — ты когда последний раз в дочки-матери играла?

— Когда маленькая была.

— Оно и видно. Никто так уже не делает. Теперь не доктора, быструю неотложную помощь вызывают. Платную. И ждут. Иди, мама, не путайся под руками, только мешаешь.

Мама вздохнула, ушла на кухню. Там она сидела, беспокоилась, справятся ли её девочки с нежданной бедой, спасут ли несчастных, внезапно захворавших кукол.

Вечером, когда озабоченные сёстры, выбрав свободную минуту, забежали на кухню наскоро поужинать блинчиками, мама взволнованно спросила:

— Как они там? Легче стало?

— Не стало. Хуже сделалось, — нахмурилась старшая сестра. — Боимся, ещё хуже станет.

— Гораздо, гораздо хуже, — покивала головой младшая девочка. — Опасаемся самого худшего. Наверно, придётся всю ночь не спать. Под столом сидеть. Ухаживать за больными.

— Ложитесь, — сказала мама, — если что, я вас сразу, в ту же секунду, немедленно разбужу.

Папа вернулся с работы очень поздно, обе сестры уже давным-давно спали. Мама открыла ему, обрадовалась:

— Наконец-то. Выйди, пожалуйста, за дверь, постучи, я спрошу, кто там, скажешь: «Доктор».

Папа вышел, постучал, сказал, что он доктор. Мама открыла дверь, повела доктора под стол. Они залезли к больным куклам, включили фонарик. Мама светила, а доктор — чик-чик, чик-чик — лечил кукол. Одну за другой.

Утром сёстры вскочили с постелей, босиком, без тапочек побежали под стол. Осмотрели кукол и облегчённо вздохнули:

— Выздоровели. Поправились. Какое счастье! Просто какие-то чудеса!

Их куклы, все до одной, были совершенно здоровы. Будто и не болели никакой эпидемией. Действительно, просто какие-то чудеса.

РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ УЧИТЕЛЬНИЦЫ БИОЛОГИИ

Папа одной девочки работал директором школы. На работу собирался вовремя, приносил неплохую зарплату. Девочка была за своего папу спокойна. Думала: всё у него в школе хорошо. И вдруг телефонный звонок.

— Здравствуйте, с вами говорит секретарша вашего папы. У меня к вам очень неприятный разговор.

— Что он натворил? — испугалась девочка.

— В последнее время, — вздохнула папина секретарша, — с ним ну просто нет сладу. Стал совершенно неуправляем. Совсем перестал работать в кабинете. Не в состоянии ни на чем сосредоточиться. Руководит слабо. Невнимателен. Буквально все учителя на него жалуются. Регулярно опаздывает. Неопрятен. Брюки мятые.

— Как же так? — растерялась девочка. — А из дома выходит вовремя. Глаженый.

— И вообще, ваш папа постоянно грубит. На замечания огрызается. Ты ему слово — он тебе десять. Сегодня вхожу в кабинет, кладу на стол расписание уроков — даже не замечает. Так увлёкся. Причём совершенно посторонними делами, не имеющими к учебному процессу никакого отношения. Положил на колени книжку и незаметно читает её под столом.

— Книжку? — ахнула девочка. — Какую книжку?

— Наверно, какую-то фантастику. Я, конечно, отобрала, сделала ему замечание. Как можно, спрашиваю, в кабинете посторонними глупостями заниматься? Время на чепуху тратить? Для кого я тут стараюсь? Из кожи вон лезу. Расписания приношу. Так он мне, знаете что?

— Что? — затаила дыхание девочка.

— Вы, говорит, Марья Ивановна, за это деньги от государства получаете. Представляете, государство вспомнил. Каков наглец!

— Извините, Марья Ивановна, — тихо сказала девочка, — но мой папа не наглец. Он наверняка уже жалеет о своём поступке.

— Сомневаюсь. Кстати, вы хоть раз заглядывали в его ежедневник? Видели, какие там записи учителя для вас оставляют? — И Марья Ивановна холодно попрощалась.

Папа вернулся из школы голодный, сразу заглянул в холодильник. Но девочка сказала:

— Будь добр, покажи, пожалуйста, свой ежедневник.

— Какой ежедневник? — заморгал папа. — А он, кажется, это… потерялся.

Но девочка велела открыть кожаный портфель, с которым папа ходил на работу, и ежедневник быстро нашёлся. На каждой странице красовались разноцветные записи учителей. Географичка жаловалась: «Пинал глобус. Помял Австралию». Учитель физкультуры писал: «Бодался в спортзале. С козлом. Сломал козла». Физик жаловался: «Жестоко обращался с первоклассниками. Бросался в потолок. Ими». Учительница обществоведения негодовала: «Пугал пятиклассников. Будущим». Учительница пения сообщала: «Притворялся глухим. Делал вид, что ещё и немой». Учительница английского языка возмущалась: «Списывал с забора. С ошибками. Не знает правописания английских глупостей». На предпоследней странице мелким почерком было написано: «Разбил сердце учительнице биологии». А поперёк последней — самым крупным: «Вёл себя вызывающе. Отнимал деньги».