Путь к золотому дракону. Трилогия - Быкова Мария Алексеевна - Страница 38

— Мои дорогие юные друзья! — Голос синьора Мароу можно было намазывать на дорогие ячменные хлебцы. — В этом кабинете собралось благороднейшее собрание: древность рода дополнена жаждой знаний, столь редким и ценным в наше время товаром!

Яллинг вздрогнул, выронил очки и закрутил головой, словно не зная, где их искать. Синьор ди Бертолли птичкой выпорхнул из кресла, осторожно подобрал очки и бережно вложил их в дрожащую руку эльфа. Яллинг поблагодарил судорожным кивком и тут же напялил очки на нос.

— Не стоит благодарности! — Эвксиерец уже уселся на место и задумался, подбирая подходящую пословицу на эльфаррине. Но тут Эллинг вновь уставился на картину и произнес:

— Какая тонкая работа! Какая изумительная игра тени и света! Как тонко подобраны краски! Ах, синьор, я понимаю, что прошу многого, но не могли бы вы позволить снять…

— Нет! — прорычал ди Бертолли, из птички махом обратившийся в тигруса, но Эллинг, будто не заметив этого, закончил:

— …с нее копию?

Опомнившись, ди Бертолли произнес гораздо мягче:

— Что вы, мой друг! Не стоит трудов! Я распоряжусь, и вам доставят точно такую же: на что вам жалкая копия! Это будет еще один оригинал!

Яллинг и Эллинг как по команде вытаращили глаза. Столь изощренная логика даже им оказалась не под силу. На их лицах постепенно проступало самое настоящее восхищение, и Генри их понимал.

— Но вернемся к делу, — нежно напомнил эвксиерец. — Наш общий друг, благороднейший герцог Ривендейл, поведал мне о вашем чудесном изобретении…

— О котором именно? — уточнил Яллинг, глядя на ди Бертолли сквозь очки.

— О самом главном!

— О синьор, — Яллинг аж подпрыгнул, — так вам нужна дудочка, поющая на семи языках?! Элле, я же говорил, на нее непременно найдется покупатель, — а ты мне не верил!

— Нет-нет, — поспешно отрекся потенциальный полиглот, — дудочка — это в следующий раз. Я говорю о секрете превращения подручных веществ в золотые монеты!

На этот раз близнецы подпрыгнули одновременно. Яллинг вцепился в очки, Эллинг — в сиденье стула; переглянувшись, они уставились на ди Бертолли перепуганным взглядом и хором заявили:

— Да что вы, господин! Знать ничего не знаем, ведать ничего не ведаем! Какая такая машинка?

«Машинка!» Генри прямо-таки видел, как под роскошной сверкающей лысиной хозяина кабинета вертятся шестеренки. Герцог не мог солгать — такие опыты наверняка запрещены, — оба эльфа перепуганы и сболтнули лишку… А монетка-то настоящая, будто выпущенная на монетном дворе!

Или нет?

Извинившись, ди Бертолли вышел в коридор. Генри посмотрел на близнецов и увидел, как Яллинг подмигивает увеличенным очками глазом. Вслух никто ничего не сказал. Эльфы сидели, смиренно сложив ладошки на коленях, но прошло не менее минуты, когда дверь отворилась и на пороге появился Валентин де Максвилль. Близнецы опешили — Генри тоже, причем он-то как раз на самом деле. Зато некромант выглядел спокойнее удава.

Из-за спины Валентина послышался голос ди Бертолли:

— Благородный герцог, я был неправ! Только что я узнал, что в вашей Академии обучается сын Того Самого де Максвилля, и мне остается только снять шляпу и принести извинения! Разумеется, своих детей я отправлю учиться только в вашу Академию, и никуда больше!

Генри представил лицо директора Буковца и порадовался, что пока детей у эвксиерца не намечалось.

Валентин чуть поклонился, храня абсолютную невозмутимость.

— Чем могу служить, благородные господа? — очень спокойно и очень любезно спросил он.

Ди Бертолли порылся в кармане. Эллинг беспокойно наблюдал за его действиями, по-птичьи вытянув шею.

— Я попрошу вас проверить подлинность этой монеты, друг мой. — Эвксиерец подкинул тот самый надкушенный золотой и победно глянул на братьев. — Много ли времени это у вас отнимет?

— Пять секунд. — Валентин уже доставал из внутреннего кармана тоненькую серебряную пластинку. Положив ее на ладонь — мелькнула какая-то руна, — младший сын дома де Максвиллей подул на пластинку. В воздухе над ней возник и истаял герб банка «Максвилль и К°». — Прошу вашу монету…

Синьор Мароу трепетно протянул ему золотой. Близнецы следили за тем, как монета переходит из рук в руки, и на лицах их читалось все большее отчаяние. Валентин чуть поддернул манжеты и опустил монету на середину пластинки. Ее контуры немедленно вспыхнули ярким синим сиянием.

— Монета подлинная, — ровно сообщил Валентин. При звуке его голоса сияние погасло. Он снял золотой с пластинки и уронил в подставленную руку ди Бертолли. — Что-нибудь еще?

— Пока нет, но вы останьтесь, останьтесь…

Ди Бертолли прохаживался по кабинету, бросая на близнецов голодные взгляды. Братья вздрагивали и жались друг к другу, у Яллинга от ужаса запотели очки. Генри знал, что ломать комедию эльфы могут бесконечно, и потому решил немного подстегнуть процесс.

— Мне известно, — сказал он, полируя ногти предусмотрительно захваченной подушечкой, — что мои достойные друзья собирались представить свое изобретение на ежегодной научной конференции студентов-магиков. Они с полным правом рассчитывают завоевать первое место и получить диплом…

«И полагающееся денежное вознаграждение!» — мысленно закончил ди Бертолли, возликовав. Теперь игра шла на его поле, и зрители тут были не нужны.

Он дважды позвонил в серебряный колокольчик, и на пороге кабинета, как прекрасное видение, из ниоткуда возникла Злата Бржезовая. Взгляд ее порхал с Генри на Валентина и обратно.

— Bella donna, mia dolce signorina! — страстно проворковал Мароу ди Бертолли, целуя ухоженные ручки танцовщицы. — Прошу тебя, покажи этим достойным юношам мои оранжереи — и особенно ту, где я выращиваю твои любимые апельсины!

Bella donna неожиданно цепко подхватила под руки обоих счастливцев и непреклонно увлекла прочь из кабинета. На пороге Валентин все же сумел притормозить и небрежно бросил через плечо:

— Счет за мои услуги я пришлю завтра утром. До встречи!

Но ничто не могло омрачить счастья синьора ди Бертолли.

Длилось оно ровно девятнадцать дней.

У машинки было множество недостатков. В день она выдавала исключительно по одной монетке; мусор требовала аккуратный, не пыльный и не мокрый, размельченный на кусочки строго определенного размера; наконец, монетки получались исключительно лыкоморские: других матриц машинка не знала. Конечно, и этого было много: триста шестьдесят пять монеток в год — это вам не баран чихнул! — однако синьор ди Бертолли планировал расширить производство.

Машинку расположили в кабинете, по правую руку от рабочего стола, и прикрыли ширмой бледно-голубого шелку. О существовании машинки знали только четверо: создатели, покупатель и пани Злата, скрыть от которой что-либо было практически невозможно. Поначалу танцовщица относилась к ней с немалым пиететом и планировала выпросить себе такую же. Но со временем стало ясно, что такой же пока не предвидится, вдобавок однажды синьор ди Бертолли был застукан на месте преступления. Он нежно поглаживал машинку — машинку! — и полным страсти голосом, чуть не задыхаясь, ворковал:

— Дорогая! Дорогая моя!

Бесспорно, машинка обошлась ему очень дорого, но это еще не повод!.. Злата припомнила, когда к ней в последний раз обращались так же искренне и страстно, и немедленно устроила скандал в лучших традициях царского музыкального театра. Но и это не помогло: синьор ди Бертолли все едино косился на агрегат с неподобающей нежностью.

Столбик золотых монет, выданных чудесным приспособлением, рос и рос. Наступил двадцатый день. Синьор ди Бертолли привычным движением засыпал приготовленный с вечера мусор в просительно распахнутое отверстие. Машинка захлопнула металлическую пасть, задергалась, заурчала на разные голоса, но в заботливо подставленную ладонь ничто не опустилось.

Урчание смолкло. Машинка продолжала подергиваться, но уже по инерции. Наконец прекратилось и подергивание. Монеты так и не возникло. Синьор ди Бертолли осторожно постучал по мусороприемнику, попытался открыть его, напрягся и немного покачал машинку из стороны в сторону. Безрезультатно.