Путь к золотому дракону. Трилогия - Быкова Мария Алексеевна - Страница 12

Солнце ярко освещало небольшую комнатку. Я встала, оделась, наскоро заплелась и стала прибирать постель. Свернула одеяло и увидела, что на простыне лежат несколько длинных жестких волосков — рыжих с проседью.

На полу валялась полуобгрызенная веточка рябины.

Я не успела сделать из этого никаких фундаментальных выводов — в дверь постучали, и Эгмонт осведомился, может ли он зайти.

— Заходите, магистр, — вежливо пригласила я, быстренько запихивая веточку поглубже под кровать. Кто его знает — вдруг решит, что это я с голодухи грызла его любимое творение под покровом ночи!

Мысль оказалась более чем своевременной. Рихтер, невыспавшийся и очень недовольный жизнью, держал в руках пресловутый венок — и вид у венка был именно такой, будто его всю ночь кто-то грыз. На волшебных свойствах это отразилось самым непосредственным образом. Я не чувствовала и тени боли.

— Я это увидел, едва проснувшись, — уведомил меня магистр. — Оно стояло на стуле рядом с моей подушкой. Мы с Сигурдом ничего не слышали, но, может быть, вы смогли что-то ощутить?

— Нет, — сказала я, вспомнив прощальные слова Лиса. — Ничего. Но… — Эгмонт смотрел как-то настороженно, я подавила желание зажмуриться и отбарабанила: — Как специалист по магии Треугольника намекаю: на местных фэйри рябина действует исключительно возбуждающе. В смысле возбуждает аппетит. Уберите его от греха подальше, а то еще кто-нибудь пожалует… И вообще я есть хочу. Нам же выступать скоро!

Из кухни доносилось деликатное позвякивание. Похоже, Сигурд ревизовал припасы.

Мы быстро позавтракали и приступили к сборам. Точнее, к сборам приступил Эгмонт — я следила за ним, наскоро перебирая свои склянки. Как выяснилось, в темноте я прихватила не совсем то, что нужно: три склянки с заживляющими настоями, одна с соком мандрагоры, основой для любого целебного зелья, одна — из запасов Полин — с зельем против перхоти и одна пустая. Она, разумеется, тоже принадлежала моей соседке, потому что только Полин могла сперва купить дорогущие духи, а после хранить пустую склянку, и все только из-за того, что склянка была полосатая: полоска красная, полоска зеленая, полоска белая.

Это могло бы послужить неплохой иллюстрацией к тезису «воровать нехорошо», но сейчас я была неспособна оценить подобные выкрутасы. Ни я, ни Рихтер не были алхимиками, и все готовые зелья ценились на вес золота. Я сердито повертела полосатую баночку, и тут Эгмонт вытащил из ящика большую бутыль какой-то темной настойки.

— Тяжелая… — пробормотал он, глядя на бутыль с тем же недовольным видом, как я — на полосатую склянку. — Перелить бы куда, да тара кончилась…

— Эта подойдет? — обрадованно спросила я.

Рихтер осмотрел баночку и молча кивнул. Из того же ящика он извлек воронку, и через некоторое время полосатая склянка заняла свое законное место.

Таким образом, у нас получалось три сумки: моя, с книгами и зельями, рихтеровская, с зельями, амулетами и мрыс его знает чем еще, и общая, с небольшим запасом еды. Плюс некоторые необходимые в дороге вещи типа спичек, котелка и одеял. Вроде бы вещей было немного, но кучка все равно внушала мне некоторую тоску, когда выяснилось, что Рихтер не просто предусмотрителен, а, можно сказать, маниакально запаслив, как пережившая голод бывалая мышь. Если бы у него нашлась сумка со встроенным пятым измерением, я ничуть бы этому не удивилась. Но у него имелось нечто значительно более редкое и дорогое — амулет, позволяющий все без исключения вещи, сколько бы их ни было, переправить в некий магический склад. Получалось, что сколько бы вещей мы ни захватили, нести нужно было только металлический прямоугольник, с обеих сторон покрытый замысловатой чеканкой. Зачем это Эгмонту, путешествовавшему всегда налегке, понять было невозможно, но Рихтер вскользь обмолвился, что ему это подарили, а продавать подарки как-то нехорошо.

Собрав все хозяйственные принадлежности, встрял Сигурд:

— Слышь, Эгмонт, а мы что, так и пойдем без оружия? Вам-то хорошо — вы оба маги, в случае чего заклинаниями обойдетесь, а мне с мечом посподручнее будет!

Надо полагать, Рихтер сообразил, что троица путников, из которых один — безоружный волкодлак, почти наверняка привлечет чье-нибудь пристальное внимание. Вооружив же Сигурда, можно будет этого внимания избежать. В той комнате, где они с оборотнем ночевали, имелась еще одна маленькая дверь — с очень хитрым замком, который, прежде чем открыть, надо было еще найти. За дверью же находился целый оружейный склад. Острого железа там было чуть меньше, нежели в средней оружейной лавке. Зачем это все Рихтеру, оставалось только гадать.

— Выбирай, — широким жестом показал Эгмонт, обращаясь к Сигурду, который застыл перед входом в комнатку, как ребенок — перед конфетной лавкой.

— А… а что можно? — благоговейным шепотом спросил волкодлак.

— Все, — коротко ответил Рихтер.

Я оценила. Насколько я понимаю жизнь, коллекция оружия — для мужчины это святое. Почти как жена или даже больше. Как мы успели выяснить, набора жен у Эгмонта не было, а вот коллекция оружия имелась.

Сигурда, впрочем, это не интересовало. Его вообще ничто не интересовало с той самой минуты, как он, восторженно присвистнув, взял со стойки длинный меч с черным клинком. Он рассматривал его так любовно и вместе с тем придирчиво, что я даже отвела взгляд. Это был интимный процесс, и он не нуждался в зрителях.

— Магистр Рихтер, — поинтересовалась я, — ну просто так, из чистого любопытства: зачем вам этот двуручник?

— Никакой это, Яльга, не двуручник! — тут же откликнулся Сигурд. Он уже раскопал для него ножны и быстро совместил одно с другим. — Полуторник это, а я, ежели надо, справлюсь и одной…

— Подарили, — кратко ответил Эгмонт.

Я подождала еще несколько минут и окончательно убедилась, что подробностей не воспоследует. Вообще-то у меня чесался язык узнать, что ему еще подарили: складывалось впечатление, что половину полезных вещей мой наставник получил именно таким путем. Но я же вежливая, да?

И жить мне хочется…

Мы покинули этот дом, когда тени были еще довольно длинны. В сарайчике, которого ночью я не заметила, лежала длинная лодка, почему-то пропахшая не сыростью, а яблоками. Она сама переплыла реку и сама отправилась в обратный путь. Эгмонт не колдовал и еще раз запретил это делать мне.

Солнце играло на воде. Я глянула последний раз на островок, потом посмотрела вперед. Перед нами стоял лес, и мрачные синеватые ели вздымали острые макушки к небу.

До Конунгата, если повезет, мы доберемся через три недели.

Если очень, очень повезет.

— Помоги нам Арведуэнн, — прошептал Сигурд, который думал о том же самом.

Глава третья,

где журчат фонтаны, цветут розы и линяют белкобли. Здесь ведутся разговоры о высоком, создаются картины и пишутся книги; маги рассуждают о политике, долге и утке по-кафски; а студентке де Трийе ну совершенно все равно, сколько брильянтов готов подарить ей некий кафский принц

Магистр Цвирт внимательно оглядел домик: маленький, уютный, с высоким крыльцом и ясными окошками, незамутненными, как взгляд адепта-двоечника на экзамене. Вокруг зеленели аккуратно подстриженные кусты, высаженные в строго определенном порядке, кое-где виднелись клумбы, заботливо обложенные речными камушками. На клумбах цвели полосатые розы, розовые бутоны виднелись и на кустах. Слева доносилось тихое умиротворяющее журчание. Ковенец глянул туда: журчал фонтан — подлинное достижение эльфийского искусства. Маг не разбирался в скульптуре, зато отлично помнил лекции по классической литературе Перворожденных и оттого сразу понял, что за сюжет воплощен в камне и бронзе.

На изящно вырубленном куске дикого гранита сидела, подобрав босые ноги, печальная бронзовая дева. Печаль ее можно было объяснить суровым лыкоморским климатом: из одежды на деве имелось одно только короткое платьице, да и то наполовину сползшее с плеча. У ног, в специальной выемке, лежал разбитый кувшин, и из бронзового горлышка неумолчно струилась вода. Бассейн был оформлен как естественный грот, к которому вели три ступени, сделанные из лучшего гномийского мрамора.