Тамбур - Малышева Анна Витальевна - Страница 3

— Глаза убийцы. — Сергей тряхнул ее за плечо, и та удивленно разомкнула ресницы, плохо отмытые от туши. — Продавщица из ночного магазина сказала, что он нигде не работает и четвертый день пьет. У него правая рука испачкана в крови! Он ее прятал под пиджак, когда расплачивался, я еще заметил, что он отсчитывал деньги с трудом. Потому что левой! Ему было неудобно брать сдачу левой рукой! Когда он пытался взять монету, та покатилась по столу, и он ее не взял! Чтобы не привлекать к себе внимания!

— Хватит о деньгах. Весь день в банке на них любуюсь…

— Да я видел его правую руку! Видел на свету, когда он брал бутылку! А главное, глаза! Он ведь мог убить кого-то, говорю тебе И он был таким заторможенным, выглядел, как лунатик, который случайно зашел в ночной магазин и сам не понимает, чего ему надо…

Из всего, что он произнес, жена уловила только слова «ночной магазин» И сонно сказала, что так дальше жить невозможно — с работы допоздна не отпускают, детей не видишь, а в тех магазинах, которые открыты до полуночи, продают такую пакость…

— Ты уходишь? — Женщина приподнялась на локте и настороженно следила за мужчиной, который начал одеваться. — Какой в этом смысл? В такую пору…

— Хочу выспаться, — тот едва обернулся на ее голос.

— Выспаться можно и здесь. — Женщина села в измятой постели. — Что тебе мешает?

— Лучше дома.

— Совесть замучила? — язвительно поинтересовалась она. — Раньше надо было думать!

— Только не надо читать мораль! — Мужчина обернулся. Его лицо выражало такую скуку, что женщина разом осеклась.

«Лучше бы он злился. Лучше бы ударил меня, что ли. А еще лучше — ее! Эту идиотку! Да все лучше, чем это!»

— Никто морали не читает, — ей трудно было говорить рассудительным, холодным тоном, прикрывая голую грудь простыней. Это был инстинктивный жест — обнажая чувства, люди часто стыдятся телесной наготы. — Но все равно — как ты мог ей лгать?!

— О, в нас проснулась жалость!

Он продолжал одеваться, не оборачиваясь, а женщина следила за его резкими движениями почти € ненавистью. Еще час назад она бы не поверила, что может смотреть на него с таким чувством.

— А кто дал ей ключ от моей квартиры? — Она яростно вскочила, завернувшись в простыню. — И сказал, что квартира твоя? Кто встречался с него здесь, пока я была в командировках? Да я вообще перестала тебе верить!

— Значит, раньше верила?

Их взгляды скрестились, как рапиры. Казалось послышался лязг заточенной стали. Мужчина отвел глаза первым.

— Ладно, — она перевела дух и попыталась принять достойный вид, что было нелегко. Как было бы нелегко любой женщине, которую только что застала в постели… Нет, не жена ее любовника. Его вторая любовница. Девчонка, которая вбежала в комнату, стаскивая зубами перчатки и распахивая объятья… И нарвалась на постельную сцену. Потому что у нее, черт побери, были ключи.

— Ладно, я могу понять, что ты изменяешь жене, — сказала она как можно спокойней. — Могу понять даже то, что у тебя есть кто-то еще… Кроме жены. Ты ведь говорил, что она давно стала тебе чужой. Или… — Женщина прищурилась. — Не стала? Чему я могу верить после того, как ты устроил тут притон?

— Таня, хватит!

— Хватит чего? — Она подошла и со вкусом влепила ему пощечину. Хотела повторить — внутри все пылало, но он перехватил ее запястье. Рука оказалась очень жесткой.

— А я повторяю вопрос. — Татьяна дышала с трудом, пытаясь освободить руку. Не получалось. — Пусти! Сволочь! Ты изменял не только жене, ты изменял мне, да еще и ключи от моей квартиры давал той…

— Да провались! — Мужчина внезапно оттолкнул ее, одновременно отпустив руку, женщина едва устояла на ногах. — Никто из вас мне не нужен! Ни ты, ни она, ни…

Татьяна отступила к постели, растирая онемевшее запястье.

— То, что ты натворил, называется преступлением. — Она все еще старалась говорить спокойно. — Ты обеспечил чужому человеку, бог знает кому, доступ в мою квартиру. Она могла меня обокрасть. Она… Спала на этой постели! С тобой! Мылась в моей ванне! И думала — дура, дура! — что квартира снята специально для встреч с нею! Да как можно быть такой наивной! Как можно не заметить, что тут постоянно живут!

— Ну тогда и ты совершила преступление, обеспечив мне доступ в свою квартиру! — бросил мужчина, уже совершенно одетый. Он наклонился и поднял с пола два темных комочка:

— А насчет кражи… Смотри, ты еще осталась в выигрыше! Она оставила тут свои перчатки!

И он швырнул их Татьяне в лицо. Та оцепенела и едва смогла вымолвить побелевшими от гнева губами:

— Чтобы никогда больше… Сюда…

— Вот!

Теперь мужчина бросил ключи — не ей в лицо, на постель, но женщина вздрогнула точно так же. Она задрожала, и тут лед, заковавший ей сердце с той минуты, когда сюда вбежала наивная, румяная с мороза, счастливая девушка, сломался. Татьяна упала на постель и зарыдала:

— Что я тебе сделала? Как ты мог? Вот так, да? Так просто устроил свою жизнь?! Иди к жене! Иди к той! Иди, куда хочешь! Но чтобы сюда больше — ни ногой! Я не нищенка, чтобы выпрашивать любовь! Желающих полно!

— Тем лучше. — Он уже отошел к двери и теперь отыскивал пальто среди груды одежды, наваленной в кресле. Когда они встречались — обычно раз в месяц, то раздевались очень порывисто. — Я буду за тебя спокоен.

— Какой же ты…

— Негодяй? — Он насмешливо взглянул на женщину, и ей показалось, что это худший момент этого вечера, хотя вечер и сам по себе был достаточно плох. А может быть, худший момент всей ее жизни. В его взгляде не было раскаяния. Не было нерешительности, которая хоть на миг овладевает любым мужчиной, когда он бросает женщину. Она ощутила себя чем-то, что использовали и бросили. Именно чем-то, даже не кем-то. И сжалась в комок на постели.

— А ты — добродетельная? — Он спокойно отряхивал смятое пальто — Знаешь, мы друг друга стоим.

Ты отбивала мужа у жены. А я изменял и ей, и тебе.

— И твоей Маше… — еле слышно пробормотала женщина, ловя его взгляд. — Не сбрасывай ее со счетов!

— Кстати, о счетах, — тот обернулся, стоя в дверях. — Долг я верну.

— Можешь не торопиться.

— Какие мы сильные! — усмехнулся он и вышел.

Через секунду Татьяна услышала, как захлопнулась входная дверь. Она вскочила и босиком перебежала по ледяному полу к окну, прижалась к стеклу. Вот он — вышел, плотнее подтянул шарф, открыл дверцу машины, сел… Уехал.

— Дима… — пробормотала она и провела по губам пальцами, будто стирая это имя, поморщилась, закрыла глаза. Поверить в то, что случилось, она так и не успела.

Вернуться из командировки… Назначить свидание…

Твой любовник, тот, о ком втайне думаешь, как о возможном муже… Вино и свечи. Он принес розы — вон они лежат на столе, даже неразвернутые. Смятая постель. И эта девушка, застывшая на пороге комнаты с медленно гаснущей улыбкой на губах. По этой улыбке Татьяна сразу поняла, что она его любит. А после десяти минут бессвязных переговоров — Дима молчал — поняла и все остальное. Та — его любовница. И она даже не знала о том, что Дима женат. Он сказал, что не имеет возможности встречаться с ней на своей квартире и потому специально для нее, для Маши, снял эту. Для встреч.

…Ее квартиру! И дал ключи, которые она однажды дала ему… Снял дубликаты… И эта девчонка стояла в спальне Татьяны, с ключами в руке… Потом уронила ключи и стала стаскивать зубами перчатки, не сводя глаз с любовников, замерших на постели. Одна перчатка упала на пол, потом другая. Девчонка зачем то сказала: «Метель поднимается…»

У нее были пустые от ужаса глаза.

— Перчатки…

Татьяна осмотрелась и увидела на полу два сморщенных кожаных комочка. С ненавистью их схватила и, распахнув окно, разом захлебнувшись холодом, вышвырнула на улицу. Морозный воздух освежил ее разгоряченное лицо, и она с минуту стояла, глядя вниз, в узкий переулок, где металась снежная пыль под светом фонаря.