Подцеплен по-крупному - Март Михаил - Страница 9

Я подошел к окну, распахнул тяжелые портьеры. За окном был карниз. Щеколда поддалась легко. Сделано на совесть, все подогнано тютелька в тютельку, никакого скрипа, а главное, не нужно прилагать усилий. Я выглянул наружу. Третий этаж выглядел пугающе. Оно и понятно — высота потолков пять метров.

— Посиди здесь, Иван. Хочу кое-что проверить.

Я спустился вниз к центральному входу, возле которого дремал сторож в ливрее. После нежного похлопывания по плечу он открыл один глаз, покрутил зрачком, увидев меня, открыл второй.

— Не сплю я, не думай. Даже когда дремлю, слышу шаги. Ты с третьего этажа спустился.

— Сколько еще входных дверей в доме?

— Теперь ты новый хозяин и отвечать я тебе должен?

— Уж лучше мне, чем кому-то другому. Я, по крайней мере, тебя не уволю.

— А кто уволит? Только я знаю, кому открывать дверь, кому нет. А сюда люд табунами валит. Ну ладно, в общем, лицо у тебя честное, камня за пазухой нет. Я, друг любезный, сорок лет на дверях сижу. Начиная с НКВД. Слыхал небось. Со мной Андропов за руку здоровался, по имени-отчеству называл.

— Вот и представься.

Старик поднялся со своего жесткого кресла, взял со стола, стоящего рядом, фуражку без кокарды и напялил ее на облысевший череп. Он напоминал скелет или вешалку, на которую повесили черную, обшитую золотом потрепанную ливрею.

— Майор запаса Комитета государственной безопасности Петр Якимович Дзюба. Да ты же меня знаешь, барин.

— Молодцом выглядишь, Петр Якимович.

— Дверей здесь три, замок один, — он показал карточку со считывающим устройством. — Это ключ. По прорези проводишь, и дверь открывается. Код замка хозяин менял раз в неделю. Завтра срок этого кода исходит. Но менять пока некому, будем жить по-старому. Вторая дверь с другой стороны. Выходит в сад, к теннисным кортам и бассейну. Есть еще торцевая дверь, но той пользуется только повар. Она рядом с кухней.

— Сколько всего ключей?

— У меня, хозяина, повара и у дочки. Кати, значит.

— А ты не можешь впускать их сам?

— Я заступаю в девять утра, а Каюм приходит в семь. К девяти завтрак должен стоять на столе. Покойник хоть и жилистый был мужик, но ел за пятерых.

— Каюм? Странное имя.

— Каюм Бакмакдуллин. Татарин. Но повар классный.

— Когда же ты отдыхаешь?

— С трех до шести, днем. Мертвый час. Ворота закрыты для всех без исключения. Иногда хозяин приезжает поспать. Он же как проклятый до ночи работал, и все на объектах. Где только силы-то брал.

— Я пойду пройдусь, Петр Якимыч. Дай-ка мне свой ключ. Через полчаса вернусь через другую дверь, и проверим твой чудо-слух.

Старик отдал карточку. Я вышел через центральный вход. Луну затянули облачка, но гараж я нашел без проблем, открыл ворота и впотьмах пошарил по полкам. На мою удачу, попался фонарик. Я включил его после того, как прикрыл глухие створки ворот. На моих золотых было без четверти двенадцать.

Время пошло. Все машины оказались на месте, я осмотрел салон каждой. Везде, кроме одной, лежали такие же электронные дистанционные пульты от внешних ворот, выходящих на улицу. Я открыл ворота, вышел на дорогу, потом закрыл ворота. Днем я улицу не разглядывал, сейчас самое время. Убийца мог попасть на территорию только отсюда. Тем более если это близкий человек. Проход хитрый, но очень удобный.

Ползая на коленях с фонарем, я в конце концов кое-что нашел. Это были следы от машины. След четкий, несмазанный. Мало того, я узнал этот отпечаток, протектор с редким оригинальным рисунком. Когда Яна сбила меня, я упал, и первое, что увидел, было колесо. Я уже говорил, что в зоне занимался ремонтом редких украшений. У меня хорошая память на сложные рисунки. Этот след принадлежал машине Яны.

Я продолжил поиски и сделал еще одно открытие. Семь окурков коричневых сигарет «Moor», которые курила Яна. Ее помада на фильтрах. Окурки я осторожно собрал и сунул в карман. Теперь мои сомнения рассеялись. Яна — соучастница убийства. Скорее всего, она исполняла роль шофера. Ждала убийцу, нервничала и курила одну за одной. Зацепка есть. Клубочек можно попытаться размотать, надо лишь включить мозги.

Я вернулся тем же путем, через гараж, и неторопливо подошел к дому. На третьем этаже горело только два окна — в кабинете, из которого я выглядывал наружу, и одно окно с краю, очевидно, в спальне. Катя не спала. Вероятно, ждала меня для основательного разговора. До нее очередь еще не дошла. Я сунул фонарь за пояс и осмотрел стену. Лепнина, как на Зимнем дворце. Все чистое, белое. Стена для меня не преграда, учитывая опыт моих побегов. Препятствий повидал, они меня не пугали и уж тем более не останавливали. Я снял ботинки и попробовал оставить отпечаток. Следа на стене не осталось. Размяв кисти рук, я ухватился за разинутую пасть гипсового льва. Работа добросовестная, над лепниной не гастарбайтеры трудились. Нельзя допускать две ошибки: смотреть вниз и сомневаться в успехе. Нерешительность губительна. Взбирался я наверх, как кот по дереву. За десять минут мне удалось добраться до окна кабинета. Я усложнил себе задачу и перебрался к соседнему окну, где были задернуты занавески. Сунув руку в форточку, без труда дотянулся до шпингалета и тихо приподнял его. Окно открылось легко, я спустился на пол.

Мне пришлось застыть на секунду, так как я услышал женский голос. Он принадлежал Кате, моей Богом посланной жене, правда, без моего уведомления. Выйти или нет? Она говорила громко и четко.

— Где его носит? Я больше часа его жду.

— Он вышел ненадолго. Мы разбираемся в происшедшем.

Тут я решил проверить их реакцию. Включил фонарь, резко раздвинул шторы и направил луч прямо в лицо Екатерины.

— Никуда я не уходил. Вот, весь перед вами. А луч света, дорогая, — это траектория пули. Она вонзится тебе в голову, после чего ее положат на острую решетку камина. Именно так все и происходило. И уверяю вас, что никаких следов на белой стене вы не найдете.

Они оба потеряли дар речи. Я показал им подошвы, носки были белыми.

— Извините, за ботинками мне придется вернуться во двор. Ну что, схема понятна. Могу, конечно, и по стене спуститься, но пойду по лестнице, потом выйду через гараж на улицу, — я показал пульт от ворот, — и сяду в ждущую меня машину.

Тут я заткнулся. Рассказывать о следах от машины и окурках не имело смысла. Один из этих двоих точно связан с убийством, и я мог стать следующей жертвой. Мне просто хотелось им объяснить, что такие преступления легко раскрываются. Достаточно опыта, фантазии и внимания. Правда, не помешает и желание распутать этот клубочек. А вот желания я не увидел даже в глазах генерала Тертышникова. Горбача больше нет, но его деньги остались. Против денег никто воевать не станет. Господь Бог Доллар правит миром, ему можно лишь поклоняться, но не противиться его власти.

— Вы залезли по отвесной стене? — едва выговорил Иван.

— Чепуха. Развлечение для детей. Если бы у следователей было хоть немного фантазии, они могли сделать правильные выводы и от моего алиби ничего бы не осталось. Из ресторана в номер я ушел около двух часов, мог напоить шлюху клофелином и спокойно уйти из отеля через кухню ресторана. На машине сюда можно доехать за час. От ворот до комнаты добираться — пятнадцать минут. Складываем и получаем, что в отель я вернулся около четырех.

— Но через кухню не выйти, — быстро сообразил Иван.

— А ты на кой черт всю ночь сидел в холле. Не мог на минуту отвлечь портье? Холл можно прошмыгнуть за полминуты и улечься в постель. А утром опять всех удивить своим лоском. Плюс звонок на ресепшен, завтрак в номер, выписка из отеля. Любое алиби можно пробить насквозь. Это всего лишь тонкая корка льда, а не бронированный щит. Для возвращения в номер даже ты был не нужен, Иван. Можно залезть через окно в туалет первого этажа, что рядом с рестораном, кондиционеры там не работают и окна приоткрыты. Я всегда вижу больше остальных. Вся моя жизнь — поиск лазеек. Хобби у меня такое. У тебя, Иван, два пистолета. Один в кобуре под правой рукой, так как ты левша, а второй, короткоствольный, под правой брючиной прилеплен липучкой к голени с внутренней стороны. О тебе, любимая, я могу рассказать больше. Оно и понятно. Муж и жена одна сатана. Скажу лишь, что под халатом на тебе нет женского белья, и меня это радует. Иди в спальню, я скоро приду, лишь ботинки заберу. Не люблю разбрасываться элегантными вещами.