Стриптиз перед смертью - Малышева Анна Витальевна - Страница 2

– У друзей.

– А кто ваши друзья?

– Они… – Наташа пожала плечами. – Да вот тут рядом по коридору.

– А что, если я вас приглашу к своим друзьям? – спросил Ариф. – Приходите с подругами. Придете?

– Не приду, – фыркнула Наташа.

Она действительно не пришла к его друзьям, хотя знала, где они сидят. В ту ночь она мало думала о судьбе несчастной покинутой Лены – не хотелось расстраиваться. Она чувствовала себя молодой, красивой, нарядной… Мать прислала денег, и Наташа купила специально к Новому году новый костюм – очаровательный голубой костюм классического покроя. Все говорили, что Наташе он очень идет. Она соорудила прическу, подкрасилась, надушилась, и теперь весело ела и выпивала в компании подруг и думала, что она, пожалуй, тут самая красивая…

В дверь постучали, и Маринка (да, теперь Наташа вспоминала, что это была именно Маринка) крикнула:

– Вломитесь!

Вошли приятели по курсу.

– Девочки, мы вас приглашаем к своему столу. Мы без вас есть и пить не станем. Дебоша не будет, не переживайте.

– А жаль… – Марина заиграла глазами. – А кто это там жмется за дверью?

– Это Ариф… Ариф, зайди, наконец! – И его почти втолкнули в комнату. – Стесняется, видите ли…

– Меня не приглашали… – смущенно начал Ариф, глядя на Наташу, и та хохотала во все горло – была уже довольно пьяна.

– Ну так пригласят. Все, девчонки, давайте к нам!

Столы объединили в другой комнате. Водка полилась рекой. Ариф, оказавшись рядом с Наташей, ухаживал за ней. Он вообще был очень вежливым и воспитанным, этот худощавый смуглый парень в белой рубашке и хорошем костюме. Конечно, лицо у него было некрасивое, нос слишком большой, волосы уж чересчур курчавые, а вот его акцент Наташе даже нравился. Она охотно болтала с ним и поминутно спрашивала:

– Как же ты водку пьешь? Тебе ведь нельзя? Они уже перешли на «ты».

– Здесь мне многое можно, – отвечал Ариф и опрокидывал очередную рюмку. Пил он лихо и почти не пьянел, зато Наташу развезло.

За столом уже завязался неуправляемый пьяный разговор Ариф вступил в него, успел с кем-то легко поссориться, с кем-то поспорить о русской литературе, даже прочитал свои стихи в русском переводе – Ариф был поэтом.. Наташа уже плохо соображала, перед глазами все плыло, и ей хотелось в туалет, но Ариф отказывался выпускать ее из-за стола – как будто в шутку, но на самом деле он уже по-хозяйски держал ее за плечи, слащаво нашептывал комплименты, и она спьяну не сопротивлялась. Потом ей смутно помнилось, что разговор зашел о жене Арифа, Лене. Кто-то спрашивал Арифа о ней, а он натянуто отвечал, что все кончено, теперь он свободный человек.. И при этом снова пожимал руку Наташе. Потом… Потом Наташа как-то внезапно оказалась у себя в комнате. Ариф сидел рядом с нею на постели и гладил ее колени, потом стал целовать… Она пьяно хихикала, не отвечая на поцелуи, не слушая вопросов, потом лежала на спине, а голубой пиджак валялся на полу. Совсем новый пиджак… Она больше думала о пиджаке, чем о том, что делает с нею Ариф, потом уже ни о чем не думала…

После праздников Ариф некоторое время жил в ее комнате. Разумеется, тайком от коменданта общежития – ведь он больше не был студентом. Наташа спрашивала, где он постоянно живет, чем занимается, где его вещи – у него был только тот костюм, в котором он встречал Новый год… Ариф отшучивался, но как-то затравленно, невесело… Потом исчез. Наташа обрадовалась этому – ей было очень неловко перед подругами, стыдно было показываться на кухне: бывшие подруги Лены смотрели на нее странно… Ариф больше не появлялся, и она даже не думала его разыскивать. А потом обнаружила, что беременна. Слишком поздно обнаружила – из-за малокровия. Пару месяцев, когда что-то можно было сделать без риска для здоровья, она прозевала… И живот потихоньку рос, а вместе с ним росла тревога… Зимой она ездила к матери – на зимние каникулы. Тогда она сама ничего не знала, и потому не пришлось врать, не пришлось изображать прежнюю беззаботную девочку. Теперь же боялась показаться родным на глаза. Да и врать было бесполезно – живот бы сказал правду. В минуты отчаяния она стучала по нему кулаком – почему он так быстро растет?! Обливалась слезами, даже похудела, под глазами показались синеватые тени, Наташу часто тошнило, она почти ничего не могла есть, с трудом заставляла себя ходить в загаженный туалет или в душ – запахи там были слишком уж густые и противные… Странно, как она раньше их не замечала… Подруги сочувствовали, разумеется, они обо всем узнали – Наташа не умела хранить тайны, да и нуждалась в чьем-то сочувствии, в совете. И ей посоветовала одна студентка, на совести которой было пять абортов за три года жизни в общежитии.

– Вот что! – авторитетно сказала эта девушка заплаканной Наташе, – никуда этим летом не езди. Соври матери, что нашла хорошую работу в Москве и, если уедешь, тебя прогонят… Мать только порадуется. Безопасный срок ты уже пропустила, могут так искромсать!.. Я в последний раз, когда на операцию ложилась, едва живая встала… Чуть кровью не истекла. Подожди до шести-семи месяцев, а потом сделай искусственные роды. Для организма это лучше – тебя резать не будут, скоблить тоже, просто родишь мертвого ребеночка, и все.

Наташа в ужасе выслушала ее, но согласилась. А что ей было делать? Она согласилась бы на что угодно, только бы немного оттянуть срок этой страшной операции. Остальные девушки ее активно осуждали – аборт на таком большом сроке всем казался чем-то аморальным. Наташе даже стало легче, когда они уехали на лето и в общежитии осталось всего шесть человек: она, Марина, девочка-татарка и трое парней, которые работали. У Марины не было денег, чтобы уехать домой, а татарке было не к кому ехать – круглая сирота. Они маялись без света и без газа, заключили соглашение с вахтерами и бегали на первый этаж кипятить чайник: там-то электричество было. Вечерами сидели при свечах – каждый у себя или все вместе. Марина выла от скуки и время от времени напивалась с кем-то из парней, татарка пряталась у себя и до поздней ночи читала книжки при свече. Наташа редко выходила в город. Раз в два-три дня она покупала себе продукты – стерилизованное молоко, которое можно было хранить без холодильника (ведь электричества не было), хлеб, какие-нибудь дешевые консервы, конфеты… Ела всухомятку, обходилась без чая – не хотела ни о чем просить вахтеров: один из них поглядывал на Наташу со слишком уж живым интересом, несмотря на ее заметный живот.

Совсем стемнело, но она не зажгла свечи. Лежала на кровати, глядя в потолок, отмахивалась от комаров, влетавших в открытое окно, и слушала тишину в коридоре. Нет, вот чей-то голос. Марина, разговаривает с кем-то… С каким-то парнем. Наташа закрыла глаза, но тут к ней в дверь громко постучали.

– Наташ, не дури. Пойдем к Пашке в гости! – Голос у Марины был веселый, возможно, уже успела выпить. – Только тебя ждем. И Светка там.

Наташа неохотно поднялась с постели, прошаркала к двери и открыла ее. На пороге стояли Марина и Паша, в руке у него была зажженная свеча.

– Придешь? – спросил он, быстро поглядев на ее живот. – Да приходи, не бойся, все свои…

– Никого я уже не боюсь… – устало ответила Наташа. – Ладно, приду. Ждите. Только умоюсь.

Она обратила внимание, что Марина переоделась – теперь на ней было ее лучшее платье.

– А что, в самом деле праздник? – поинтересовалась Наташа. – Надеть парадные костюмы? Тогда не пойду.

– Да перестань, Наташка! – рассердилась Марина, отстраняя подругу и входя в комнату. – Ну сколько тебе еще тут просидеть придется? Месяц-полтора? И всегда в халате? Все равно надо за собой следить. Знаешь что? Давай надень свой голубой костюм, в котором ты Новый год встречала…

Наташа поморщилась. Этот костюм перестал ей нравиться. Она не только встретила в нем Новый год, она часто надевала его в те недолгие дни, когда с нею жил Ариф. Зачем она наряжалась?

Хотела нравиться? Неужели ей не было безразлично, как относится к ней этот скрытный, подлый и чужой человек? Наташа назвала себя дурой и ответила: