Бразилия и бразильцы - Фесуненко Игорь Сергеевич - Страница 5

Этот обычай, кстати сказать, сохранился и до сих пор. Помнится, на последнем «Фла» – «Флу» (так для краткости и лихости именуются дерби «Фламенго» и «Флуминенсе»), которое я видел на «Маракане» в ноябре 2001 года, при появлении своей команды из туннеля торсида «Флу» буквально погрузила весь стадион в туман рисовой пудры. Точно так, как я это наблюдал на первом моем «Фла» – «Флу» три десятка лет назад.

Веслами по головам

Да, соперничество команд порождало соперничество торсид. Но первые его проявления, по крайней мере, в среде «академиков», в кругах той элитарной торсиды, что посещала трибуны, а не толпилась на «жерал», еще не были слишком уж безжалостными. Они поначалу выливались в невинные забавы над неудачниками, в подшучивание и насмешки, вроде упомянутой «Рисовой пудры», в ответ на что торсида «Флу», обращаясь к болельщикам «красно-черного» «Фламенго», скандировала столь же вдохновенно: «Ро de carvao!» («Угольная пыль!»)

Ах, как это было мило, как это было интеллигентно, если посмотреть на эту традицию из суровых сегодняшних стадионных будней! Если вспомнить о нынешних нравах торсиды… В те годы, например, с трибун еще не летели на поле бутылки, еще не научились орать неудачно игравшим футболистам: «Вон с поля!» Вместо этого в тот момент, когда мяч попадал к неугодному торсиде игроку, она начинала хором покрикивать: «Olha о telefone!» («Ой-ой-ой! Звонит телефон!..») Подразумевалось, что неугодный футболист должен отправиться к ближайшему телефону, куда его якобы вызывают, освободив тем самым команду от своего присутствия.

Проигравшей команде, пока она переодевалась после матча, могли привязать к автобусу связку пустых жестянок. Их громыхание должно было возвестить городу о проезде неудачников. Посылались язвительные телеграммы с выражением «искренних соболезнований» по случаю проигрыша. Покупались и дарились гигантские шляпы – «для вспухшей головы».

Естественно, торсида победителей стремилась отпраздновать победу как можно более пышно и шумно. Размах таких торжеств становился все более изощренным и изобретательным. Если самые первые матчи в Рио и Сан-Паулу в начале прошлого века обязательно завершались торжественным совместным – для победителей и побежденных – ужином в дорогом ресторане, то с нарастанием соперничества эта традиция умерла. Ужинали только победители. Причем старались, чтобы ужин сопровождался оркестром. Но поскольку матчи проходили в воскресенье, то оркестр приходилось заказывать заранее: в пятницу или субботу.

Свисток судьи, возвещавший об окончании поединка, служил стартовым сигналом для оркестра, нанятого торсидой победителей. Под грохот барабанов, ликующее пение труб, размахивая стягами своего клуба и скандируя насмешки в адрес поверженных соперников, победители гордо шествовали с трибун на улицы города. Чтобы затем в ресторанах и кафе достойно отметить победу.

Ну а в случае проигрыша ужин, естественно, отменялся. Оркестранты, получив от неудачников какую-то компенсацию, отправлялись восвояси, а проигравших подстерегала на улице и безжалостно освистывала счастливая, изнемогающая от восторга «вражеская» торсида.

Страсти накалялись. Противоборство торсид обретало все более резкие и грубые формы. Особенно это стало заметно с появлением в первой лиге чемпионата Рио-де-Жанейро (национальные чемпионаты в те времена в Бразилии еще не проводились) клуба «Васко да Гама», выигравшего в 1922 году чемпионат второй лиги и получившего право на вхождение в элитную группу «грандов». Возникший в начале века в недрах многотысячной португальской колонии бразильской столицы, «Васко» с первых же шагов проявил беспрецедентный шокирующий демократизм: он свободно принимал в свои ряды негров и мулатов. Мало того, именно они: «colored» («цветные») стали основной ударной силой этой команды. И именно потому, что все футболисты этой команды были «из низших сословий», ее тренер Рамон Платеро смог впервые в Бразилии наладить с ними самую что ни на есть профессиональную работу. Он посадил их на режим жесткой концентрации, организовал с помощью покровителей и спонсоров из португальской колонии режим питания и всерьез занялся физической подготовкой своих парней. Каждое утро негры и мулаты, выпив по стакану свежего сока, отправлялись бегать кросс. В конце концов, они дошли до таких физических кондиций, какие не снились «академикам», никогда не знавшим серьезных нагрузок, никогда не уделявшим своей «физике» должного внимания. И когда «Васко» вдруг получил право играть с «академиками», в их рядах возникло состояние шока, негодования, а затем и паники. «Эти» негры и мулаты, после первой весьма бледной (сказалось, видимо, волнение премьеры) ничьей (1:1) со слабенькой командой «Андараи», вдруг начали беспощадно бить одного за другим всех этих самонадеянных, уверенных в своей непобедимости грандов. Они просто давили их своей выносливостью, в каждом матче умудрялись «перебегать», поразить скоростью и выносливостью самых сильных соперников.

От победы к победе «Васко» неудержимо продвигался к первому месту. Оскорбленная в своих лучших чувствах торсида «академиков» перед поединком «Васко» с последним из еще неповерженных могикан – «Фламенго», намеченным на 8 июля 1923 года, задумала показательно проучить этих «выскочек». Идея вызревала в кафе «Рио Бранко» и в галерее «Крузейро» – стратегических центрах фанатов «Фламенго». Было решено, что после «постыдных» поражений, которые потерпели от «Васко» все остальные гранды, именно элитарный, гордящийся своей «голубой кровью» «Фламенго» должен смыть этот позор! Причем не только на поле… Началась невиданная доселе психологическая подготовка. Взвинчивали себя и игроки, и торсида. Была «проведена работа» с судьей предстоящего поединка Карлосом Мартинсом да Роша, знаменитым Карлитой Роша, известнейшим «ботафогенсе», фигурой, отметившей историю бразильского футбола. Впрочем, с ним работу можно было и не «проводить»: как почетный член тоже элитарного «Ботафого», он жаждал мести и рвался в бой. И сыграл свою роковую роль на последних минутах поединка.

И вот, в тот памятный зимний, но теплый июльский день, отправляясь на матч с «Васко», фанаты «Фламенго» прихватили с собой на трибуны… весла, завернув их в газеты и в красно-черные флаги «Менго», как любовно называют иногда свою команду ее поклонники. Весла объявились тут совсем не случайно: клуб этот еще до появления в нем футбола активно культивировал парусный и гребной спорт. И с момента своего основания в 1895 году до сих пор он все еще именуется «Клуб регат Фламенго». И этими веслами прямо там, на трибунах, торседорес «Менго» принялись избивать «васкаинос» каждый раз, когда те пытались подбадривать свою команду. Кажется, это был первый в истории случай такого жесткого столкновения торсид прямо на трибунах. За пределами стадиона стычки уже случались, но на трибуны эта война перекинулась именно с того памятного дня.

По окончании поединка (он был выигран «Фламенго» 3:2 при явном попустительстве Карлито Роша, который на последних минутах поединка не засчитал абсолютно верный гол в ворота «Фламенго») ликующие фанаты «Менго» в союзе с не менее радостными болельщиками других грандов организовали торжественный автомобильный (в 100 машин!) проезд. Они шествовали через весь город от раскидистых пальм пляжа Фламенго через богемный, славившийся хулиганистым нравом своих обитателей квартал Лапу, где был забросан камнями и бомбами португальский бар Капела, затем, уже в центре – по улице Эваристо Вейга, авениде Рио-Бранко, через площадь Республики к площади 11 июня, где была мимоходом разгромлена португальская пивная «Виктория», в которой «васкаинос» обычно отмечали свои славные победы.

Свирепо сигналя, гремя барабанами и взвизгивая трубами, этот кортеж плыл под овации толпившихся на тротуарах зевак, и при его приближении в панике закрывались лавки португальцев, задвигались шторы, опускались жалюзи и ставни. В их витрины летели камни и самодельные бомбы. Над входом в штаб-квартиру «Васко» близ пляжа Санта-Лузия был подвешен двухметровый башмак, служивший до того рекламой португальского обувного магазина на улице Катете. А на шею бронзовому первооткрывателю Бразилии, знаменитому португальскому мореплавателю Педро Альваресу Кабралу, высящемуся на площади Ларго да Глория, подвесили гигантскую связку лука.