Пассажир без багажа - Ануй Жан - Страница 6

Г-ЖА РЕНО. Смотри, вот твоя рогатка.

ГАСТОН. Рогатка… И, по-моему, даже не слишком игрушечная…

Г-ЖА РЕНО. Господи! Но ведь ты убивал из рогатки птиц! Ты был просто бич божий… И хоть бы стрелял в саду одних воробьев… Так нет, у меня была вольера с ценными породами птиц; в один прекрасный день ты пробрался в вольеру и перестрелял всех птичек!

ГАСТОН. Птичек? Маленьких?

Г-ЖА РЕНО. Ну да, маленьких.

ГАСТОН. А сколько мне было лет?

Г-ЖА РЕНО. Лет семь, может, девять…

ГАСТОН(качает головой). Это не я.

Г-ЖА РЕНО. Нет, ты, ты…

ГАСТОН. Нет, в семь лет я выходил в сад с полной пригоршней крошек и скликал воробьев, чтобы они клевали хлеб с моей ладони.

ЖОРЖ. Бедняги, да ты бы им всем шею свернул!

Г-ЖА РЕНО. А собака, которой он перешиб камнем лапу?

ЖОРЖ. А мышь, которой он привязал к хвосту нитку и таскал ее целый день?

Г-ЖА РЕНО. А белки, ласки, хорьки. Правда, это уже потом… Господи, сколько же ты поубивал этих несчастных зверушек! А из самых красивых велел делать чучела. Там, на чердаке, хранится целая коллекция… Надо бы велеть ее принести. (Роется в чемодане.) Вот твои ножи, твои детские карабины…

ГАСТОН(тоже роется в чемодане). Неужели у меня не было ни полишинелей, ни Ноева ковчега?

Г-ЖА РЕНО. С самого раннего возраста ты требовал только механические игрушки. Вот твои волчки, твои пробирки, твои электромагниты, твои колбы, твоя механическая лебедка.

ЖОРЖ. Мы мечтали сделать из тебя блестящего инженера.

ГАСТОН(фыркнув). Из меня?

Г-ЖА РЕНО. Но больше всего ты любил книги о путешествиях! Кстати, по географии ты всегда шел первым в классе…

ЖОРЖ. Уже в десять лет ты мог перечислить все департаменты в обратном порядке.

ГАСТОН. В обратном… Правда, я потерял память… Потом, в приюте, я пытался выучить их все заново… Но даже в обычном порядке не получалось… Оставим в покое этот чемодан с сюрпризами. Боюсь, что он нам не поможет. Совсем не таким я видел себя в детстве. (Закрывает чемодан, бродит по комнате, трогает различные предметы, садится по очереди во все кресла. И вдруг спрашивает.) А был у него друг, у этого маленького мальчика? Другой мальчик, который никогда с ним не расставался и с которым он обменивался своими мыслями и марками?

Г-ЖА РЕНО(скороговоркой). Ну конечно, у тебя было много приятелей. А как же иначе — ты же учился в коллеже!

ГАСТОН. Да, но… не приятели. А друг… Вы сами видите, я сначала спросил не о женщинах, с которыми был близок, а о друге.

Г-ЖА РЕНО(шокирована). Но ведь ты был совсем мальчиком, Жак, когда тебя призвали!

ГАСТОН (улыбаясь). И все-таки я вас и об этом потом спрошу… Но сначала я спросил вас о друге, мне гораздо, гораздо важнее узнать у вас, какой у меня был друг.

Г-ЖА РЕНО. Чудесно, ты можешь всех их видеть на фотографии, у нас сохранился групповой снимок вашего класса. Там есть и те, с которыми ты гулял по вечерам…

ГАСТОН. А тот, с которым я предпочитал гулять, которому я рассказывал все?

Г-ЖА РЕНО(скороговоркой, искоса поглядывая на Жоржа). Ты никому не отдавал предпочтения.

ГАСТОН (смотрит на нее). Значит, у вашего сына не было друга, А жаль. То есть, я хочу сказать, будет жаль, если выяснится, что я это я. По-моему, когда человек взрослеет, единственное и самое надежное для него утешение — это увидеть отблеск своего детства в глазах какого-нибудь другого тогдашнего мальчика. Жаль. Признаюсь вам даже, я надеялся, что именно воображаемый друг детства вернет мне память, окажет мне эту вполне законную услугу.

ЖОРЖ(после небольшого колебания). Ну да… у тебя… у тебя действительно был друг, и ты его очень любил. И ваша дружба продолжалась вплоть до семнадцати лет… Мы умолчали об этом, слишком тяжело вспоминать.

ГАСТОН. Он умер?

ЖОРЖ. Нет-нет. Не умер, но вы разошлись, поссорились… навсегда.

ГАСТОН. Навсегда в семнадцать лет?! (Пауза.) А вы знали причину этой ссоры?

ЖОРЖ. Только смутно…

ГАСТОН. И ни ваш брат, ни тот мальчик даже не пытались увидеться вновь?

Г-ЖА РЕНО. Ты забываешь, что тогда была война. А потом… Словом, вы поссорились из-за какого-то пустяка, даже подрались, как обычно дерутся в таком возрасте мальчики… И, конечно, без всякого дурного умысла ты сделал резкое движение… вернее, злополучное. Словом, столкнул его с лестницы. И, падая, он повредил себе позвоночник. Его долго держали в гипсе, и он остался калекой. Поэтому, сам понимаешь, как мучительно трудна, даже для тебя, будет любая попытка увидеться с ним.

ГАСТОН(помолчав). Понимаю. А где произошла эта ссора, в коллеже, у него дома?

Г-ЖА РЕНО(поспешно). Нет, здесь. Давай не будет говорить о таких страшных вещах, такие вещи лучше не вспоминать, Жак.

ГАСТОН. Если я вспомню хоть что-нибудь одно, придется вспомнить все, вы же сами знаете. Прошлое в розницу не продается. Где эта лестница? Я хочу ее видеть.

Г-ЖА РЕНО. Да здесь, рядом с твоей комнатой, Жак. Но к чему все это?

ГАСТОН(Жоржу). Не проведете ли вы меня туда?

ЖОРЖ. Если хочешь, но я тоже не совсем понимаю, зачем тебе видеть это место.

Проходят в холл.

Г-ЖА РЕНО. Вот здесь.

ЖОРЖ. Здесь.

ГАСТОН(оглядывается, свешивается через перила). А где мы дрались?

ЖОРЖ. Представь, мы сами точно не знаем. Нам рассказывала служанка…

ГАСТОН. Это же был не обычный случай… Очевидно, она сообщила вам все подробности. Где мы дрались? Ведь площадка широкая…

Г-ЖА РЕНО. Должно быть, вы дрались на самом краю. Он оступился. Возможно, ты его даже не толкал.

ГАСТОН(поворачивается к ней). Но раз это был лишь несчастный случай, почему же тогда я не навещал больного каждый день? Почему не проводил с ним все четверги, вместо того чтобы гонять по улицам? Почему хоть отчасти не смягчил, несправедливость содеянного?

ЖОРЖ. Пойми, каждый истолковывал этот случай по-своему… А тут еще пошли злобные сплетни…

ГАСТОН. А какая служанка нас видела?

Г-ЖА РЕНО. К чему тебе знать подробности! Впрочем, эта девушка у нас уже не служит.

ГАСТОН. Но ведь остались же еще слуги, которые тогда были в доме?.. Вот их я и расспрошу.

Г-ЖА РЕНО. Надеюсь все-таки, ты не примешь на веру кухонные сплетни. Они, слуги, тебе такого наговорят, если только ты начнешь их расспрашивать. Ты ведь знаешь, какие это люди…

ГАСТОН(оборачиваясь к Жоржу). Мсье, я уверен, что именно вы, вы меня поймете. До сих пор здесь у вас я еще ничего не вспомнил. То, что вы рассказывали мне о детстве вашего брата, кажется мне бесконечно чуждым моему характеру, как я сам себе его представляю. Но, возможно, это следствие усталости, а возможно, и нечто другое, — только я впервые, слушая рассказ о моем детстве, ощутил какое-то смутное волнение.

Г-ЖА РЕНО. Ах, Жак, сынок, я так и знала…

ГАСТОН. Не нужно умиляться и преждевременно называть меня сынком. Мы сошлись сюда, чтобы вести расследование, тщательно, как полицейские, и так же, как полицейские, по возможности не вкладывая в это дело ни грана чувств. Эта попытка сближения с существом, полностью мне чуждым, и которое мне придется, быть может, еще сегодня признать частью самого себя, — эта странная помолвка с призраком — и так уже достаточно мучительны, а тут еще я вынужден отбиваться и от вас. Я соглашусь пройти через любые испытания, выслушать всякие истории, но внутренний голос говорит мне, что прежде я обязан узнать правду об этой ссоре. Правду, как бы жестока она ни была…