Ритуал - Дяченко Марина и Сергей - Страница 22

Юте смертельно захотелось стать драконом и броситься в небо из Драконьих Врат. Раскинув руки-крылья, она поднялась на цыпочки и извергла из груди воображаемый столб воображаемого пламени:

— Х-ха!

Счастливая, она уже увидела себя парящей в небе — как вдруг на высокое солнце набежала тень, совсем как тогда, на площади.

Дракон возвращался в замок. Юта увидела его снизу — чешуйчатое брюхо, перепончатые крылья, гибкий изящный хвост. Арман дохнул огнем и устремился в Драконьи Врата.

Юта стояла, парализованная ужасом. Сейчас и она, и дракон окажутся в одном тоннеле. Ящер разгорячен, дышит огнем и дымом; принцесса или изжарится, или задохнется, или попросту будет раздавлена в лепешку.

Арман приближался — Юту ударила волна горячего, пахнущего драконом воздуха.

Выйдя из оцепенения, она вскинула над головой руки, закричала, стараясь перекрыть драконье дыхание и свист крыльев:

— Арма-а-а…

Дракон летел на нее со скоростью пущенного из пушки ядра. Она ясно увидела покрытое ороговевшими чешуйками лицо, то есть морду, и горящие глаза под нависающими надбровными выступами. Юта снова закричала — и глаза эти вдруг расширились, как столовые блюдца.

Дракон, не в состоянии остановиться, резко запрокинулся назад, будто поднимаясь на дыбы. Перепончатые крылья забились, изо всех сил пытаясь оттолкнуться от замка потоками воздуха. Юте показалось, что сейчас Арман налетит на стену плашмя, всем телом, и разобьется насмерть. Но в последний момент дракон приостановил-таки свое движение, но не смог совсем избежать столкновения и тяжело ударился о стену чешуйчатым хвостом.

От удара вздрогнула скала.

Неделю Юта пряталась.

Арман почти не ходил — лежал в своей комнате на сундуке, и даже в кресле перед камином не мог сидеть — так болела поясница. Юта приносила ему еду, но незаметно — выбравшись ненадолго из комнаты, он по возвращении находил на сундуке мисочки и кувшинчики, тарелочки и бутылочки, а рядом с ними — непременный знак внимания: то салфетка с неумело надерганной бахромой, то затейливый веревочный бантик, то кособокое сердечко, вырезанное из огарка свечи.

Арман не подавал виду, что замечает эти немые извинения. Он съедал и выпивал все и после совершенно не интересовался, куда пропадает опустевшая посуда.

Спустя несколько дней ему стало легче, и, выйдя однажды из комнаты, он притаился поблизости.

Принцесса не заставила себя долго ждать. На самодельном подносе она тащила миску разогретых лепешек и бутылку охлажденного вина; на плече у нее болталось опять-таки самодельное полотенце с вышивкой.

Убедившись, что Армана в комнате нет, принцесса шмыгнула вовнутрь. Арман выждал минуту и вошел следом.

— Ах! — Юта едва не выронила миску.

Арман стоял в дверях, прислонившись к косяку, и на невозмутимом лице его не было гнева, но не было и прощения.

— Ах! — повторила Юта и, как белый флаг, развернула перед собой полотенце. Крупными торопливыми стежками на нем был вышит огнедышащий дракон.

Коварная принцесса была прощена. В знак своего расположения Арман принес ей огромный ломоть земли вместе с росшими на нем травой и цветами. Прийдя в совершеннейший восторг, Юта оборудовала на вершине башни «сад», где любовно поливала цветы и расчесывала траву, а когда среди зеленых стебельков обнаружился росточек настоящего клена, радости принцессы не было границ.

Однажды вечером, когда Юта с Арманом проводили время в «саду», замок дрогнул. Качнулись башни, откололась откуда-то глыба и рухнула в море, образовав в нем воронку. У подножия замка родилась волна и покатилась к горизонту. Второй толчок — вторая волна.

— Землетрясение! — закричала Юта и вцепилась в Армана, решив, что тут ей и конец пришел.

Арман засмеялся и обнял ее за плечи. В этом покровительственном жесте было столько спокойной уверенности, что Юта прекратила панику и удивленно на него воззрилась.

— Это Спящий, — сказал Арман небрежно.

— А? — Юта решила, что не расслышала.

— Спящий, — повторил Арман. — Под фундаментом замка много тысячелетий спит неведомо кто. Другого имени ему пока не придумали — Спящий, и все… Иногда он шевелится во сне, и тогда замок трясется.

Юта обладала богатым воображением и сразу представила себе замурованное в скалах чудовище, от одного движения которого дрожит земля.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — прошептала она, будто боясь потревожить покой Спящего. — А если он возьмет да и проснется?

— Тогда я вас познакомлю, — серьезно пообещал Арман.

Магическое зеркало чудило и мудрило, подолгу любовалось струйкой воды в городской сточной канаве, пестрело радужными пятнами и время от времени насмехалось над Арманом и Ютой, демонстрируя их искривленные отражения.

Юте страшно хотелось увидеть Остина. Остина не было; вместо него заседал Королевский Совет Акмалии, и принцесса узнала бы немало государственных тайн, если бы зеркало не приглушило звук — словно из предусмотрительности.

— Голова болит, — сказал Арман. — На погоду.

— Раньше у тебя ничего ни на какую погоду не болело, — заметила Юта.

— Это на серьезную погоду, — объяснил Арман. — Тайфун или смерч.

— А-а-а… — протянула Юта безо всякого интереса. Но после паузы спросила:

— Ты что, умеешь предсказывать смерчи?

— Ну да.

— А ту грозу почему не предсказал? Ну, ту ужасную грозу, помнишь?

Арман помнил. Сначала его передернуло при мысли о молнии, а потом он благодарно коснулся Ютиной руки, вспомнив о маяке, этой рукой зажженном:

— Я был пьян тогда… Мне было… не до того.

Королевский Совет в зеркале продолжался. На трибуну вышел маленький, в седых буклях, политик, изрядно ссохшийся от радения о государственном благе. Открыл рот, и зеркало вдруг донесло:

— Аше велич…

«Ваше величество», — подумала Юта. Король, отец противной Оливии, сидел тут же, на возвышении, покрытом потертым бархатом.

— Господа! — продолжал оратор. — Хочу напомнить, что, говоря о внешней политике соседней Контестарии, следует прежде всего учитывать тот факт, что король Контестар Тридцать Девятый тяжело болен, и, по сути, главой государства уже сейчас является принц Остин…

Юта напряглась. Ссохшийся политик перевел дух:

— Ориентируясь на личные вку…

Зеркало издевательски подмигнуло и показало двух мальчишек, пытающихся с помощью сачка изловить одну толстую жабу. Первый, конопатый, оступился и рухнул в тину, из которой лениво поднялся рой мошкары. Второй изловчился и накрыл жабу сачком, но сачок оказался дырявым, и ловкой рептилии удалось скрыться.

— Голова болит, — сказал Арман. — Думаю, будет волнение на море… Остин — это, кажется, тот самый принц?

Юта хмуро молчала.

Поверхность зеркала затуманилась и тут же прояснилась. Плавно покачивались широченные листья пальм, дрожал нагретый воздух, и вместе с ним дрожали цветники, искусственные водопады, гроты, бассейны. Потом в зеркале возник залитый солнцем золотой пляж, облизываемый волнами с той нежностью и тщательностью, с которой кошка вылизывает новорожденного котенка.

Посреди пляжа пестрел куполом круглый навес, под навесом на широченных коврах радовалась жизни шумная компания, душой своей имевшая принцессу Оливию.

— Опять, — процедила Юта сквозь зубы.

Оливия облачена была в пышный пляжный костюм, открывающий локти и колени. Кожа прекрасной принцессы была гладкой, как алебастр, и чуть золотистой, хотя о вульгарном загаре, конечно же, не могло быть и речи. Показывая точеной ручкой куда-то в море, принцесса что-то весело рассказывала кавалерам, отчего те заливались счастливым смехом.

— Вот… жизнь, — тихо сказала Юта.

Арман удивился:

— Ты ей завидуешь?

Юта вздохнула. Улыбнулась грустно:

— А ты посмотри на нее — и посмотри на меня. Завидую, конечно.

Тем временем из парка на пляж вынырнула фигурка дуэньи. Огляделась, махнула принцессе рукой и снова скрылась среди пальм. Оливия поднялась, что-то со смехом объясняя, раскрыла над головой ажурный зонтик и поспешила туда, где в тени огромных листьев притаилась ее наперсница.