Ритуал - Дяченко Марина и Сергей - Страница 15

— Он перехитрил себя! — орал Арман злобно. — Но судьбу… Не проведешь, ты… двести первый потомок!

Отчаяние Армана пугало Юту, что-то внутри нее сжималось болезненно, будто предчувствуя беду. Принцесса довольно быстро догадалась, что несчастье Армана связано с неким «промыслом», но что это значит, ведь драконы не занимаются ремеслом?

Юта вспомнила тот жуткий взгляд, который так напугал ее перед тем, как с Арманом случился странный припадок. Почему-то ей стало казаться, что «промысел» и этот взгляд таинственным образом связаны, и по спине ее забегали противные мурашки.

Слово «промысел» встречалось в клинописных текстах, украшавших собой подземелье. Что оно означало? Как это связано с ее, Ютиной, судьбой?

— Потомок Сам-Ара! — выкрикивал Арман, захлебываясь вином. — Почему ты не околел в младенчестве? Почему ты дожил до сего дня, и до этой шляпки, и до этой принцессы?

Юта грызла пальцы.

— Ты думал… — голос Армана ослабел, — думал спрятаться за спину глупого освободителя с мечом… Спрятаться от долга… От чести… От славы… Думал откупиться, подонок…

На минуту он затих, ткнувшись лицом в ладони — Юта осторожно переступила с ноги на ногу. Будто почувствовав ее присутствие, Арман обернулся к двери. В желтом свете надвигающейся грозы Юта увидела его лицо.

Это было лицо глубоко страдающего человека.

Юта растрогалась. Растрогавшись, потеряла бдительность, слишком сильно налегла на дверь — та скрипнула и отворилась. Юта опоздала отскочить.

— А-а, — пробормотал Арман, ничуть не удивившись. — Вот она, жертва.

Он попытался встать. Отступая, Юта вытянула вперед руку, будто защищаясь, и пробормотала:

— Арм-Анн…

Он ощерился:

— Как-как? Что ты сказала, принцесса?

И прежде, чем Юта успела ответить, он дунул на нее.

Не дунул даже — дохнул, так драконы дышат огнем.

Арман забыл, что он пребывает в человеческом обличье. А может быть, от вина и переживаний оба его обличья полностью слились в его сознании.

Как бы то ни было, но Арман дохнул. В конец перепуганная Юта бросилась бежать. Арман, петляя, спотыкаясь и держась за стены, двинулся прочь.

Он был пьян, как никогда.

С третьего раза обернувшись-таки драконом, он шагом пробрался через тоннель и, только достигнув выхода, поднялся на крыло.

Вечер был воспаленный, кроваво-красный, абсолютно безветренный. Море глухо шумело; Армана бросило в сторону, он коснулся крылом воды и чуть не рухнул в волны, но в последний момент выровнялся, хоть и с трудом.

Быстро темнело. Немели крылья, голова шла кругом от выпитого, он никак не мог подняться повыше — тянуло вниз отяжелевшее брюхо. Море, которому полагалось быть внизу, норовило то подняться на дыбы, то опрокинуться набок. Замок то и дело лез в глаза, хотя Арман старательно поворачивался к нему хвостом.

Я трезв, грузно ворочалось у него в мозгу. Я вполне в состоянии… Проклятье!

Он снова зачерпнул воды и озлился, и эта злость помогла ему овладеть собой. Презирая себя и весь мир, он пустился прочь от берега и от замка, гонимый ненавистью и отчаянием.

Безветрие затягивалось. От горизонта наползали темные бесформенные груды, больше похожие на кучи чернозема, нежели просто на тучи. Армана мутило. Суетливо взмахивая сразу уставшими крыльями, он летел и летел, будто пытаясь убежать от себя.

Стоячий воздух над морем дрогнул. Потом дрогнул еще, и сразу, без предупреждения, налетел ледяной вихрь. Стало совсем темно, только край горизонта вдруг ярко осветился, чтобы тут же и погаснуть.

Гроза.

Арману стало весело. Что ж, пусть. Это забавно. Это приключение. Только прочь от замка, от принцессы, от ритуальной комнаты, от клинописного зала, от такой жизни. Прочь.

Горизонт осветился снова, и снова, и снова, и вот уже чуткое ухо Армана уловило в мерном грохоте моря далекий отзвук: угу-гу…

Арман хотел улыбнуться, но зубастая пасть не была для этого приспособлена. Вихрь, вдруг совершенно озверев, ударил его по крыльям, завертел, осыпал солеными брызгами; в ту же секунду по чешуе дробно забарабанили крупные капли. Арман чувствовал, как они стекают в подбрюшье, огибая чешуйки, капая с поджатых когтей.

Надо возвращаться, подумал Арман. Ему все еще было весело, но уж очень он устал.

Вот тут-то все и началось.

Гроза налетела внезапно, злобно и беспощадно.

Арман метался среди молний; небо над его головой каждую секунду покрывалось сетью голубых вен. Небо, истязаемое, ревело, истошно кричало от горизонта до горизонта, и в этой каше из волн и туч не было уже ни верха, ни низа, и ни какого-либо твердого направления.

Он, кажется, протрезвел, но это уже не имело значения. Самое горячее желание вернуться не могло помочь в мутной тьме, и Арман окончательно сбился с дороги. Тучи облепили его черной ватой, правое крыло свело судорогой, и оно отказалось подчиняться. Несколько долгих секунд он просто падал, как подстреленная лысуха; потом крыло вдруг захлопало с бешеной силой, и он выскользнул из-под гигантской волны, которая уже готова была слизнуть его, как лягушка слизывает прямо из воздуха зазевавшуюся мошку.

Но молния — молния не желала выпускать добычу. Некто безмерно более древний, чем все Армановы предки, некто, вооруженный сверкающим коленчатым копьем, беспощадно метил в темную спину с костяным гребнем. Он промахнулся раз и два, а третий раз едва не стал для Армана последним, и неминуемую погибель удалось отсрочить только судорожным, головоломным маневром.

Отец. Его отец кружил над морем, и его пронзила молния. В какую-то секунду Арману показалось, что призрак отца, призрак черного, убитого молнией дракона витает совсем рядом, что сквозь тучи смотрят его красные глаза.

Арман понял, что это смерть. Он не испугался и не испытал облегчения, только явилась, будто извне, торжественная мысль: так пришел конец славному роду…

Молния встала во весь рост — будто кто-то намалевал на небе огромное генеалогическое древо.

Юта смотрела на грозу сквозь решетку окна, ежилась от порывов ветра и вздрагивала от ударов грома.

Она не боялась грозы. Когда-то она бравировала своей храбростью в кругу прочих детишек; сейчас ей то и дело шли на ум слова седой няньки — воспитательницы маленькой принцессы Май.

— Молния, — говаривала старушка во время грозы, — молния драконов ищет… Не любит их, огнем выжигает. Как увидите молнию — знайте, это по драконью душу…

Юта вздрагивала, заслонялась от ветра и не знала, радоваться ей, горевать или пугаться.

Арман улетел пьяный, беспомощный; полчаса спустя налетела гроза, и вот уже столько времени прошло, а дракона все нет и нет…

А в живых ли он еще?

Если нет, то Юта свободна. Неясно пока, как выбраться из замка и найти дорогу домой, но тюремщик погиб и, значит, Юте не угрожает темная опасность, связанная со словом «промысел».

А если Арман жив? Сможет ли он вернуться, найти замок в кромешной тьме?

Если не сможет, то любой рыцарь, если он все-таки явится к ней на выручку, останется в полной безопасности. Конец страшным снам и тягостным мыслям. И замок, и сокровища — а вдруг в замке все-таки храняться сокровища — принадлежат ей, Юте, и тому, кто придет ее спасать.

Что так, что сяк — а выходит Юте большая выгода от этой грозы. Дракон гибнет в море — какой счастливый случай!

Хлестнула по глазам белая вспышка молнии.

Он рассказывал ей о своих предках. Он дал ей свою хламиду. Он поймал для нее козу.

Он может съесть ее, Юту. Он и освободителя съест.

Молния вспыхивала без перерывов — вокруг стало светло, как днем.

Он одинок и несчастен.

Замок сотрясался под ударами чудовищных волн.

На башне безумствовал ветер. Вцепившись в каменный зубец, Юта попыталась кричать — но ветер, глумясь над этой глупой затеей, заткнул ей рот. Она притихла, вжавшись в камень, слушая рев моря и удары молний. Что может сделать одна принцесса против разбушевавшейся стихии?