Медный король - Дяченко Марина и Сергей - Страница 41

– Да кто такие эти гекса, – спросил Развияр, вдруг разозлившись, – что могут в Империю засылать шпиона? Чем они могут грозить Императору?

Писарь кивнул, потормошил жучка, чтобы лучше шли чернила, и застрочил дальше. Перо еле слышно царапало писчую древесную кору.

Допросчик странно улыбнулся:

– Ишь ты, как заговорил… Императору никто из живущих грозить не может. Но Шуу, проклятая тварь, не упускает случая подзадорить мятеж на границе, волнение в провинции, злой замысел против добрых граждан. И не зря в нашем спокойном городе появляются с ложью на устах гекса-полукровка и зверуин без всадника, а ведь известно, что нагоры своих четвероногих в могилу к братьям кладут. Или тебе неизвестно?

Развияр хотел ответить выдержкой из «Хроник зверуинов», но вовремя придержал язык.

– Известно, – сказал он через силу. – Но мы ведь на землях Империи, что нам законы диких окраинных племен?

Писарь еще раз потормошил жучка. Допросчик кинул на него мимолетный взгляд.

– А я, – у Развияра вдруг сел голос, – почти никогда не вру. Я в самом деле его брат… Названный. Я его от смерти спас. Он меня. Вот и все наши злые замыслы.

На другое утро городской суд вынес приговор – пять дней каторги за ложь на заставе при въезде в город. «Каторгой» называлась любая работа на пользу городскому хозяйству. Лукса увели крутить какой-то ворот, Развияра посадили в душной комнатенке переписывать протоколы допросов.

Через несколько часов однорукий, которого звали начальник Шито, зашел удостовериться в его прилежании и увидел, что каракули лысого писаря с точностью до кляксы и помарочки перенесены с белого свитка коры на листы бумаги. Более того – переписчик скопировал даже темные отметины на коре и следы жучков-древоточцев.

– Да ты…

Однорукий захлебнулся от ярости. Скомкал начатый Развияром лист, швырнул ему в лицо:

– Издеваешься?!

Развияр оторопел. Он привык, что сделанная им работа вызывает у всякого новичка изумление и восторг.

– Ты переписчик? – сквозь зубы спросил Шито, чуть успокоившись. – Почему не сделал красиво? Почему не написал разборчиво, я тебя зачем здесь посадил?!

– Я умею только копировать, – с удивлением признался Развияр. – Я… так вижу. Что вижу – переношу на бумагу.

Вечером того же дня он уже крутил ворот на пару с Луксом – механический подъемник доставлял на высоченную городскую стену камни и раствор для нового строительства, воду для дозорных и стальные части каких-то оборонительных механизмов.

Еще через четыре дня их выпустили из тюрьмы, и они оказались на улицах города, шумных, грязных, суматошных. Вышли за тюремные ворота и остановились – без монеты денег, без кусочка хлеба, зато с подорожными документами «младших граждан Империи, лишенных средств к существованию», серыми квадратными бумажками, в самом центре которых едва заметно переливался радужный штамп.

– Здорово, – сказал Лукс, с восторгом разглядывая свою бумажку. – За такое дело я бы им, пожалуй, еще чего-нибудь покрутил бы.

– Пошли, – Развияр повернул к городским воротам.

– Куда?! Мы ведь и городе еще не видели, ты хотел гильдию переписчиков…

– Пошли, – Развияр поймал его хвост и накрутил на руку. – Нечего нам здесь делать. Идем, по дороге расскажу.

Вчерашней ночью у него состоялся длинный разговор с начальником Шито. Тот снова выспрашивал подробности Развияровой жизни, все пытался поймать на лжи, но Развияр, в меру откровенничая, все-таки ухитрился многое утаить. В заключение Шито предупредил: убираться из города немедленно после освобождения и не показывать носа.

– Мне бы проще удавить вас обоих. Да только, если всякого подозрительного давить, никакая удавка не выдержит… Слышал я о таких лесах, как ты рассказываешь. Говорят, места там гиблые, дорога плохая, браконьеры ходят и разная сволочь вне закона. Ходят, кормят своим преступным мясом тамошних проглотов и хапунов… Мой тебе совет: присмотри себе девку где-то в поселке и землю паши, на твоем-то братце пахать – самое оно. А в город не показывайся. И еще одно: вздумаешь подписи подделывать – руки отрубят, потом голову. Я предупредил.

И вот теперь Развияр шел прочь от города, а Лукс шагал рядом, понурив голову, обхватив руками плечи, прикрытые старой, купленной по случаю рубахой.

– Пахать на мне нельзя, – отозвался мрачно, когда Развияр закончил свой рассказ. – Ворот крутить – еще куда ни шло. А пахать – я тебе не рогач и не ездовая саможорка.

– Жрать что будем?

– Ты хотел переписчиком наняться. А я могу охотиться.

– Браконьерствовать.

– Можно лицензию выправить.

– За какие деньги? Дешевле купить хлеба на базаре.

Лукс выругался по-зверуински. Они сели при дороге, в тени, и смотрели голодными глазами на проплывающие мимо караваны, на ракушников, едва высовывающих ноги из-под тяжело груженных панцирей, на рогачей, запряженных в повозки, на погонщиков, восседавших на их волосатых черных горбах.

Хотелось есть. Ныли натруженные на «каторге» руки. Странное желание, одолевавшее Развияра на границе Нагорья и Империи, спряталось куда-то вглубь.

– Надо бы озаботиться оружием, – деловито сказал Лукс. – И научиться с тобой парному бою. Ты ведь не умеешь. Ты мне в бою уши отрубишь, и хорошо, если уши, а то ведь и голову снесешь.

– Мы «младшие граждане Империи, лишенные средства у существованию», – Развияр ухмыльнулся. – На штампе написано: «Без права ношения оружия».

Лукс вытащил из кармана рубахи свою бумажку. Развернул, долго вглядывался в радужную печать. Потом свернул колпаком и смачно плюнул внутрь.

– Осторожно, – сказал Развияр. – Мы под самым городом сидим.

– Видал я их «права» знаешь где? – ершисто спросил Лукс. – У шлепуна в клоаке!

И швырнул бумажку в придорожные кусты.

Лукс не любил и не умел носить тяжести, складывать камни, колоть и пилить дрова, валить деревья, словом, он почти непригоден был к той работе, которая может прокормить бродягу в пути. Катать на спине детей Лукс не соглашался из гордости, да и вряд ли кто-то из родителей доверил бы ребенка такому «ярмарочному чуду».

Развияр, привыкший к тяжелой работе, не гнушался никаким заработком. В мелких поселениях, через которые лежал их путь, негде было достать чистый переплет и некому продать готовую книгу, здесь даже истории в трактире слушали неохотно, без любопытства, поэтому Развияр грузил и разгружал подводы с бревнами, пилил, таскал, надрывался за две миски каши. Луксу это казалось унизительным, он уходил в лес на запрещенный охотничий промысел, и Развияр всякий раз ждал от этих походов беды.

С каждым днем становилось холоднее. Развияр и Лукс шли по равнине, где очень много было рек, речушек, озер, все широкие, округлые, спокойные. С наступлением зимы тихая вода сразу же взялась льдом, и местные жители, только того и ждавшие, проторили новые переправы – по льду, на деревянных полозьях, они возили товары на ярмарку. Полыньи – темные проемы для ловли рыбы – ограждались плетнями с развешанными на них красными и желтыми лентами.

Развияр и Лукс голодали и мерзли. Дело оборачивалось совсем плохо, но тут подвернулся удачный случай: в придорожном трактире требовался работник.

– Почему ты терпишь все эти унижения?!

Они сидели в каморке под самой крышей, куда едва добиралось тепло с нижних этажей. Снаружи мела метель.

– Почему ты, всадник, моешь им котлы и пилишь дрова?

– Потому что нам надо что-то есть, – ровно отозвался Развияр. – И где-то жить. А своего замка мы пока еще не построили.

– Мы могли бы найти заработок, достойный воинов!

– Никто тебя не держит. Иди, ищи.

– Ты говорил – в твоей голове много книг на сотни реалов!

– Много ли от них пользы, пока они в голове. А достать их оттуда – без денег, без гильдии, в этой глуши – нельзя.

– Я думал, ты боец, – сказал Лукс и отвернулся. – Я помню тебя с оружием в руках… Когда ты смотрел в лицо смерти…