Магам можно все - Дяченко Марина и Сергей - Страница 9

У входа на пляж сидел, торгуя тремя лакированными шишками, чинный старичок в белой панаме.

Пляж оказался маленьким, людным, не очень чистым, в неудобной крупной гальке; Алик, хромая, добрался до воды, плюхнулся – и с воплем вылетел на берег: сразу же за линией прибоя сизым фронтом стояли медузы.

Юля кое-как нашла свободное местечко, расстелила подстилку, но основание пляжного зонтика никак не желало втыкаться в камни – с таким же успехом можно было бы долбить асфальт. Молча подошел Стас; налег, округляя мышцы – стальная ножка со страшным скрежетом провалилась вниз и утвердилась в камнях. До первого порыва ветра, как показалось Юле.

Так же молча она раскрыла зонт. Маленькая тень в форме эллипса накрыла подстилку; Юля села, подобрав колени к подбородку, а рядом уселся Стас.

– Ну, что ты хмуришься? – спросил устало. – Что тебе не нравится?

– Медузы, – со вздохом призналась Юля.

– Ничего, не последний же день… Завтра они уйдут.

Сказал уверенно, так, будто сам обладал властью насылать и отзывать медузью армию. Вытряхнул из пляжной сумки матрас. Уселся надувать его; глядя, как округляются дряблые зеленые бока, Юля вдруг успокоилась. Все бытовые неурядицы, людный пляж, сиреневые студенистые тела – мелочи, совершеннейшие мелочи в сравнении с летом, с морем, с отпуском, которого ждали целый год, до которого считали дни…

Сидя под линялым зонтом, Юла смотрела, как Стас высаживает Алика на матрас у самого берега. Как Алик подбирает ноги, опасаясь медуз; как Стас мужественно входит в воду по пояс, по грудь, отталкивается и плывет в медузьем бульоне, Алик ежится на матрасе и взволнованно вопит… И вот уже фронт прорван, матрас покачивается на чистых волнах, Стас плавает вокруг с видом голодной пираньи, Алик вопит теперь уже восторженно и сигает с матраса в воду, а толстая тетка на подстилке по соседству мрачно косится на Юлю. Как можно ребенка отпускать на глубокое, да еще с отцом, читается в ее неодобрительном взгляде; Стас машет Юле рукой, Алик, отфыркиваясь, машет тоже, Юля машет в ответ…

Медузы ушли спустя два дня – просто потому, что море вдруг остыло до плюс двенадцати градусов.

В одночасье появилось много времени – потому что сидеть на пляже, не купаясь, Стас категорически отказался, и Алик поддержал его, да и Юле торчать под зонтом порядком надоело – и вот, перекусив очередными сосисками в очередной забегаловке, они пошли исследовать парк.

Старушка с красной повязкой на рукаве сидела под необъятным платаном – следила за порядком, торговала все теми же неизменными лакированными шишками. Циркулировали, как вода, экскурсанты; когда очередная волна их откатывалась к автобусам, можно было спокойно побродить по аллеям, полянам, тенистым или солнечным дорожкам.

Одинокий лебедь шипел на собаку – собака зачем-то огибала озеро, лебедь преследовал ее, вытянув шею, и шипел, как кот.

Мальчишки шестом вылавливали монетки из черной и прозрачной, как серебряное зеркало, воды. На одном конце шеста крепился магнит, на другом – комочек жвачки; денежки, неподвластные магниту, ловили на жвачку или вытаскивали сачком. Алик наблюдал зачарованно – но ему «порыбачить» не позволили. Да тут еще тетка-экскурсовод закричала с противоположного берега, заругалась, возмущенная хулиганской мальчишечьей деятельностью…

Стас без конца фотографировал – Алика с лебедем, Юлю с двумя лебедями, Алика под платаном, Алика под водопадом, Юлю над водопадом, на фоне гор, на фоне дворца, еще на каком-то фоне; иногда Юля принимала из его рук фотоаппарат, он был теплый. Она ловила в видоискатель оба улыбающиеся лица – мужа и сына – и всякий раз заново удивлялась их сходству. Алик был уменьшенной копией Стаса…

Куда забавнее, чем щелкать фотоаппаратом, было наблюдать, как снимают другие. Как выставляют детей на фоне водопада, выдвигают им вперед то правую, то левую ногу, репетируют улыбку, бранятся в случае неудачи и начинают все сначала, а ко всему привычные малыши выдерживают «фотосессию» со скучающими взорами, не забывая по команде воссоздать на лице «киношный» белозубый оскал…

Забавно.

В парке было по-настоящему хорошо. Легко на душе; наверное, люди, сто лет назад выбиравшие место для каждого камня и каждого дерева, находились под властью вдохновения. Наверное, праздные курортники, которых каждый день привозили сюда высоченные чадящие автобусы, каким-то образом чуяли это и входили со счастливым парком в своеобразный резонанс…

– Женщина! Уйдите в сторону, пожалуйста!

Юля вздрогнула. Сказано было не ей – но в голосе было столько раздражения, что даже те экскурсанты, к которым никак не могло относиться слово «женщина», завертели головами.

Толстошеий, в белых шортах бычок фотографировал свою подругу – как водится, по стойке «смирно» напротив клумбы. В кадр попала какая-то случайная дама – ее и погнали, причем слово «пожалуйста» никак не могло скрасить бесцеремонную наглость приказа.

– Пожалуйста, – процедила женщина сквозь зубы и медленно, брезгливо отошла.

– Еще шипит, – пробормотал фотограф. – Ходят тут всякие Маньки с пивзавода…

– Что?!

– Ну, или с майонезной фабрики, откуда ты там приехала…

Фотографируемая подруга хихикнула.

Юля поразилась. Магнолии, небо и море внизу, лилии в бассейне, самшитовые кусты – все это настолько не сочеталось с привычным хамством чудища в белых шортах, как если бы в подтянутом симфоническом оркестре обнаружился пьяный, синий, в мокрых штанах музыкант.

Незнакомая женщина тоже поразилась. И – не сумела пропустить слова мимо ушей. Она покраснела – волной; кажется, на глазах у нее даже выступили слезы.

Стас шагнул вперед. Юля не успела испугаться – Стас что-то сказал Белым Шортам, те ответили отборной руганью, фотографируемая подруга радостно засмеялась на фоне куста. Стас еще что-то сказал – круглая голова, принадлежащая Белым Шортам, вдруг налилась кровью, Юле показалось, что еще мгновение – и этот ясный день омрачится, кроме хамства, еще и мордобитием…

Но обошлось. Сделали свое дело ледяное спокойствие Стаса и его железобетонная уверенность – без единой толики лишних эмоций, без горячности либо агрессии. Наверное, в этот момент он более чем всегда был хирургом, хирургом до мозга костей.

Белые Шорты еще долго бранились и брызгали слюной, а Юля, мертвой хваткой вцепившись в Стаса и в притихшего Алика, гордо вышагивала по аллее вниз. На них поглядывали скорее заинтересованно, чем одобрительно; вокруг Белых Шорт и его подруги образовалось пустое пространство – карантин.

И уже у калитки их догнала та самая незнакомая женщина.

Глава вторая

Занимательная геральдика: ГЛИНЯНЫЙ БОЛВАН НА ЧЕРНОМ ПОЛЕ 

Я не был в клубе лет пять, не меньше. И примерно столько же не был в городе; суета всегда действовала на меня угнетающе. Вот и теперь – сразу же за городскими воротами у меня начала болеть голова.

Клуб помещался в самом центре, чуть выше рыночной площади, напротив дворца для публичных увеселений. Вход в здание клуба украшали два бронзовых грифона – и если один возлежал, уронив голову на когтистую лапу, то второй развернул крылья и разинул рот, готовясь атаковать. Ступени крыльца были пологие, розового мрамора. Дверь согласилась открыться только после значительного с моей стороны усилия; я шагнул внутрь – справа обнаружилось зеркало, и на секунду я увидел свое отражение: черный плащ до щиколоток, черная шляпа, расшитая звездами, все в соответствии с протоколом. Разные глаза – правый синий, левый желтый. Вторичный признак наследственного мага проявился в моем случае очень уж ярко – у отца, например, оба глаза были голубые, разница состояла в оттенке.

– Как здоровье вашей совы?

Я обернулся.

Старичок был сед, как зрелый одуванчик. Правый глаз карий, левый – карий с прозеленью; оба глядели с профессиональной доброжелательностью: