Завоеватели - Мальро Андре - Страница 16

Он передаёт им список. Они читают, затем переглядываются.

— Вы увидели свои имена? Итак, как только вы выйдете из этой комнаты…

В конце каждой фразы начинается глуховатое бормотание переводчика, которому остальные тихо отвечают; похоже на молитву.

— …к себе вы уже не вернётесь. Каждому из вас следует оставаться в своём профсоюзном комитете и там же ночевать. Что касается вас… — он указывает на троих китайцев, — …ваши комитеты расположены слишком далеко, и защитить их невозможно. Поэтому вы сейчас отправитесь туда за документами и принесёте их сюда. Я приготовил для вас кабинеты. Каждый из вас должен дать самые точные указания вооружённым забастовочным пикетам — нам нужно за один час собрать всех наших людей.

Начав говорить, он пустил по кругу свою пачку сигарет, теперь она вернулась на стол. Он закрывает её лёгким щелчком и встаёт. Гуськом, точно так же, как и вошли, китайцы выходят, пожимая Гарину руку. Он звонит.

— Пусть этот человек напишет о цели посещения, — говорит он вестовому, возвращая одну из визитных карточек. — А пока позови Ло Моя.

Это китаец маленького росточка, бритый, с прыщавым лицом. Он почтительно, потупив глаза, стоит перед Гариным.

— В ходе забастовочной борьбы в Гонконге, да и здесь, в последнее время появилось слишком много бесполезных дискуссий. Напрасно товарищи думают, что они представляют собой какой-нибудь парламент! Раз и навсегда все эти дискуссии должны иметь только один предмет для спора: если дом хозяина находится слишком далеко или не представляет никакой ценности, то надо конфисковывать его машину. Повторяю в последний раз, ораторы должны ясно указывать цель атаки. И чтобы мы больше к этому предмету не возвращались.

Маленький китаец, поклонившись, уходит. Вестовой возвращается с визитной карточкой, которую Гарин только что вернул, и вручает её вновь.

— По поводу танков?

Гарин поднимает брови.

— Ну, этим занимается Бородин.

Он пишет на карточке адрес Бородина и ещё несколько слов (вероятно, рекомендацию). В дверь стучат, два удара.

— Войдите.

Дверь распахивается, входит европеец мощного сложения, с вислыми американскими усами, выделяющимися на его лице, одетый в ту же офицерскую форму цвета хаки, что и Гарин.

— Здравствуй, Гарин.

Он говорит по-французски, но это тоже русский.

— Здравствуй, генерал.

— Ну что? Господин Тан решился?

— Ты уже знаешь?

— В общих чертах. Я только что от Боро. Бедный малый, как он мучается! Врач говорит, что опасается приступа.

— Какой врач — Миров или китаец?

— Миров. Так что с Таном?

— Два-три дня и…

— У него по-прежнему та же тысяча?

— Плюс те, кого он завербует на свои и английские деньги. От полутора до двух тысяч в общей сложности. Как скоро сможет подойти сюда красная армия [5]? Через шесть дней?

— Через восемь. Твои агенты работали в войсках Тана?

— Очень мало — почти все его люди родом из Хэнани и Юнани.

— Тем хуже. Сколько у них пулемётов?

— Десятка два.

— Учти, Гарин, в городе у тебя будет пять-шесть сотен кадетов, не больше.

— Как только дело завяжется, вы подоспеете.

— Стало быть, договорились: как только войска Тана будут подняты по тревоге, ты пошлёшь всех кадетов, которые у тебя в распоряжении, вместе с отделением пулемётчиков и полицейскими в арьергарде. А мы нагрянем с высот.

— Решено.

Генерал уходит.

— Скажи, Гарин, кто это — начальник генерального штаба?

— Да, Галлен.

— Как он похож на царского офицера!

— Как и все остальные…

Ещё один китаец, бобрик седых волос. Подходит к столу, прикасается к нему кончиками пальцев и ждёт.

— Всех своих безработных оповестили?

— Да, господин.

— Сколько из них можно собрать за полчаса?

— Какими средствами, господин?

— Быстрыми. Пусть вас не волнует вопрос транспорта.

— Больше десяти тысяч.

— Прекрасно. Благодарю вас.

Китаец с красивыми седыми волосами также уходит.

— А это кто такой?

— Руководитель отдела пособий и выплат. Образованный человек. Бывший мандарин. Изгнали со службы за всякие истории…

Гарин зовёт вестового.

— Отошли всех, кто ожидает, к комиссару в уголовную полицию.

Но в приоткрытую дверь уже входит ещё один китаец, входит очень спокойно, тихонько постучав на ходу два раза в дверь. Тучный, как Николаев, бритый, толстогубый, с невыразительными чертами лица. Он широко улыбается, показывая золотые коронки, в руке у него огромная сигара. Говорит по-английски.

— Господин Гарин, пришёл ли пароход из Владивостока?

— Сегодня утром.

— Сколько газолина?

— Тысяча пятьсот… (следует название китайской меры веса, которой я не знаю).

— Когда можно будет получить?

— Завтра. Чек сразу, как обычно.

— Хотите, я выпишу сейчас?

— Нет, всему своё время.

— В таком случае до свидания, господин Гарин. До завтра.

— До завтра.

— Он покупает у нас сырьё, которое нам посылает СССР, — вполголоса говорит мне Гарин по-французски, пока китаец идёт к двери. — Интернационал беден, и поставки сырья совершенно необходимы. В общем, они делают, что могут: посылают газолин, нефть, оружие, инструкторов…

Он встаёт и, подойдя к двери, выглядывает в коридор: больше никого нет. Вернувшись к столу, садится и открывает папку с надписью «Гонконг». Последние донесения. Время от времени он передаёт мне отдельные документы, которые хочет отложить в особую стопку. Чтобы стало прохладнее, я включаю вентилятор, и листки тут же разлетаются. Он выключает вентилятор, раскладывает вновь по стопкам разрозненные листки и продолжает подчёркивать красным карандашом некоторые фразы. Донесения, донесения, донесения. Пока я готовлю краткое изложение отобранных им бумаг, он выходит. Донесения…

Забастовка, парализовавшая Гонконг, продержится в своём нынешнем виде не больше трёх дней.

Предположим, что рабочие, которым перестанут выплачивать пособия, не начнут работу ещё в течение десяти дней, — в целом это тринадцать дней. Итак, если за две недели Бородин не найдёт каких-либо новых способов действия, английские корабли войдут в кантонский порт. Гонконг воспрянет: всё, что дала эта забастовка, уйдёт напрасно. Гонконгу нанесён тяжёлый удар; банки потеряли и продолжают терять огромные суммы; кроме того, китайцы увидели, что Англия не так уж неуязвима. Но сейчас город с населением в триста тысяч, где никто не работает, живёт на наши деньги и деньги английских банков. Кто первым уступит в этой игре? Естественно, мы. А тем временем близ Вечеу армия Чень Тьюмина готовится выступить в поход…

Остаётся только запретить заход в Гонконг всем кораблям, которые направляются в Кантон. Но для этого нужен декрет, а пока Чень Дай обладает своим нынешним влиянием, декрет не будет подписан.

Гонконг — Англия. За армией Чень Тьюмина — Англия. За саранчой, которая роится вокруг Чень Дая, — Англия.

На столе лежит несколько книг: китайско-латинский словарь отцов церкви, две медицинские книги на английском — «Дизентерия», «Палюдизм». Когда Гарин возвращается, я спрашиваю, неужели он действительно отказывается лечиться.

— Да нет же, я лечусь! А как же иначе! Конечно, я лечился не очень серьёзно, потому что занят совсем другим, но это не имеет значения; мне надо вернуться в Европу, чтобы выздороветь; это я точно знаю. Я постараюсь задержаться здесь как можно меньше. Но как я могу уехать сейчас?

Я почти не пытаюсь уговаривать: его раздражает этот разговор. Вестовой приносит письмо, которое Гарин внимательно читает. Затем протягивает его мне, сказав только: «Слова красным карандашом написаны Николаевым».

Ещё один список, похожий на тот, что Гарин получил в начале обеда. Но этот длиннее: Бородин, Гарин, Е Чен, Сун Фо, Ляо Чон Хой, Николаев, Семёнов, Гон, много китайских имён, которых я не знаю. В углу красным приписка Николаева: "Полный список людей, которых следует арестовать и расстрелять на месте". А внизу наспех приписал ручкой: «Они сейчас готовят прокламации».