Звездная ночь - Грэй Клаудия - Страница 7

— Миссис Бетани? Изменит правила?

— Хотя да...

Миссис Бетани главенствовала в классе, как судья в зале заседаний: глядя на всех и каждого сверху вниз, одетая во все черное и, бесспорно, держа всех в ежовых рукавицах.

— Шекспир! — объявила она, и голос ее разнесся по всему кабинету. Перед каждым из нас лежали книги Шекспира в кожаных переплетах. — Даже наименее образованные из вас наверняка так или иначе сталкивались с его пьесами.

Мне показалось, или на словах «наименее образованные» миссис Бетани посмотрела на меня? Учитывая ехидную усмешку Кортни, мне скорее всего не показалось, поэтому я сжалась в комок и уставилась на обложку книги.

— Поскольку все вы знакомы с произведениями Шекспира, то вполне оправданно можете задаться вопросом: почему опять? — Говоря это, миссис Бетани жестикулировала, и ее длинные, толстые ногти в бороздках напоминали мне когти. — Прежде всего, глубокое понимание Шекспира вот уже несколько столетий служит фундаментом западной культуры. Вполне резонно предположить, что и в грядущие столетия ничего не изменится.

Образование в «Вечной ночи» не было рассчитано на подготовку к колледжу — и даже на то, чтобы сделать учеников умнее или счастливее. Оно ставило перед собой задачу поддержать их в невообразимо долгом существовании. Я с раннего детства не могла себе представить такого бесконечного отрезка жизни, с тех самых пор, как узнала, что сильно отличаюсь от других детей в детском саду.

— Во-вторых, с момента написания эти пьесы интерпретировались самым разным образом. В свое время Шекспир был всего лишь популярным актером. Потом он стал считаться поэтом и мастером, чьи работы предназначались для чтения учеными, а не для развлечения публики. Но через сто пятьдесят лет пьесы Шекспира снова начали ставить в театре. И хотя их язык звучит для современного уха почти как иностранный, темы, в них затронутые, и сегодня вызывают в нас заметный отклик — иногда таким образом, о котором сам Шекспир, возможно, и не догадывался.

Хотя голос миссис Бетани всегда заставлял меня ужасно нервничать, я не могла не радоваться мысли, что в этом году мы займемся Шекспиром. Мои родители были большими поклонниками Шекспира. Они назвали меня в честь героини «Укрощения строптивой», утверждая, что благодаря знаменитому англичанину мое имя будет известным и в грядущие века. Папа даже видел Шекспира в нескольких спектаклях — в те времена, когда тот был всего лишь одним из драматургов, боровшихся за внимание лондонской публики. Поэтому я знала наизусть погребальную песнь из «Цимбелина, когда мне не исполнилось и десяти лет, видела DVD «Ромео + Джульетта» База Лурманна раз двадцать, а сборник сонетов стоял у меня на книжной полке Вероятно, миссис Бетани и в этом году устроит мне веселую жизнь, но по крайней мере я готова к этому. Похоже, она опять подслушала мои мысли. Подойдя к моей парте, так что я ощущала запах лаванды, всегда окутывавший ее, миссис Бетани сказала:

— Будьте готовы к тому, что любым существовавшим у вас до сих пор представлениям о работах Шекспира может быть брошен вызов. Тем из вас, кто считает, что можно узнать все о нем из современных киноверсий, я очень рекомендую хорошенько подумать.

До тех пор, пока директриса не отпустила класс, я размышляла о том, что нужно перечитать «Гамлета». Мы потянулись из кабинета, и я заметила, как Кортни семенит рядом с миссис Бетани и что-то нашептывает ей, явно надеясь, что ее никто не услышит.

Но миссис Бетани не собиралась ей потакать.

— Я не буду ничего пересматривать. Вам придется заново представить свой отчет, мисс Бриганти, потому что он не отвечает требованиям.

— Не отвечает требованиям? — Рот Кортни от возмущения округлился в безупречную букву «О». — Выяснить, как можно попасть в лучшие клубы Майами, — это же по-настоящему важно!

— Если исходить из несколько сомнительных стандартов значимости, полагаю, возможно, вы и правы. Однако недопустимо подавать свой отчет в виде телефонных номеров, нацарапанных на салфетках. — С этими словами миссис Бетани выплыла из кабинета.

Кортни раздраженно топнула ногой.

— Отлично! Теперь мне придется его печатать!

Я пожалела, что не могу рассказать об этом Ракели. Та терпеть не могла Кортни так же сильно, как и я, а после первого дня в ненавистной школе наверняка находилась в отвратительном настроении. Однако тем вечером мы с ней просто сидели в своей комнате и болтали обо всем на свете, но только не о том, что происходило на занятиях.

К сожалению, за целый вечер Ракель лишь один раз вышла из комнаты в туалет. Времени мне хватило только на то, чтобы сделать два глотка крови, чего, конечно, было совсем недостаточно. Голод мучил меня все сильнее и сильнее, и в конце концов я заставила Ракель рано выключить свет.

Когда она наконец-то заснула, я откинула одеяло и выскользнула из постели. Ракель не шевельнулась. Я осторожно вытащила термос с кровью из тайника, на цыпочках вышла в коридор и огляделась. Никого не было.

Немного подумав, я торопливо пошла по коридору в сторону лестницы. На мне были только шорты и хлопчатобумажная маечка на бретельках, а ночью на лестнице было прохладно. Зато вряд ли кто-то явится сюда и увидит, как я пью кровь.

«Чуть теплая», — с отвращением подумала я, сделав первый глоток. Днем я ее подогревала, но даже термос не в состоянии хранить тепло вечно. Ладно, не важно. Каждый глоток с медным привкусом вливался в меня, как электроэнергия, но мне этого не хватало.

Я хотела более горячей крови. Я хотела живой крови.

В прошлом году Патрис все время ускользала из спальни и ловила в лесу белок. Может, и мне так делать? Как это — вгрызаться в белку? Мне всегда казалось, что я не смогу. Всякий раз, воображая это, я думала, как ее мех будет застревать у меня в зубах. Фу-у!

Но сейчас, когда мне это пришло в голову, все выглядело по-другому. Я совсем не думала ни про их мех ни про то, что белки будут пищать. Совсем наоборот — я представляла себе, как быстро колотится крохотное сердце, и просто чувствовала это тук-тук-тук на кончике языка. И когда я вгрызусь в нее и тонкие косточки затрещат, звук будет просто чудесным — как попкорн в микроволновке...

Неужели я такое подумала? Омерзительно!

То есть я считала, что это омерзительно, но при этом ничего омерзительного не чувствовала. Мне по-прежнему казалось, что кровь белки — это самая восхитительная вещь на свете, за исключением человеческой крови.

Закрыв глаза, я вспомнила, каково это было — пить кровь Лукаса, когда он лежал подо мной, сжимая меня в своих объятиях. С этим ничто не сравнится.

Внизу лестницы что-то затрещало.

— Кто там? — вздрогнув, окликнула я. Эхо повторило мои слова. Я позвала уже спокойнее: — Кто там? Эй?

Мне снова показалось, что я услышала этот звук — странный треск, будто лед ломается. Треск приближался, словно двигался вверх по лестнице. Я торопливо завинтила крышку термоса, чтобы ни один человек не увидел, как я пью кровь, нырнула в коридор и попыталась понять, что может вызвать такой звук.

Может, какая-нибудь девочка улизнула из спальни, как и я, чтобы подкрепиться? Звук немного напоминал тот, который возникает, когда бросаешь в воду кубики льда. Тут я подумала, что это может быть парень, решивший втихаря навестить свою девушку, и подавила смешок. Может, это и вовсе не человек. Просто старое здание так реагирует на осеннее понижение температуры.

Треск все приближался. Внезапно потянуло холодом, словно я открыла дверцу морозильника. Волосы у меня встали дыбом, руки покрылись мурашками. Дыхание изо рта вырывалось паром, и я снова почувствовала, что за мной кто-то наблюдает.

И тут внизу, на лестнице, я увидела колеблющийся свет. Он трепетал подобно свече, но при этом был ярким, голубовато-зеленым, как вода в бассейне. Ленты странного света струились по каменным ступеням. Выглядело это жутковато, будто «Вечная ночь» оказалась под водой.

К этому времени я уже дрожала от холода, и термос выскользнул у меня из рук. В тот миг, когда он загремел, ударившись об пол, свет исчез, а воздух мгновенно потеплел.