Проклятый кровью (ЛП) - Берне Иви - Страница 29

— Я был в тебе в течении долгого времени. — Констатировал он очевидный факт. — Дай мне руку.

Алия сцепила руки за спиной.

— Нет. Завтра ты должен со мной бороться. Для своей же собственной пользы. Иначе …

— Иначе, что?

Алия неуверенно вздохнула.

— Иначе все закончится тем, что ты женишься на мне.

Он широко взмахнул руками и закричал:

— Я приехал сюда, чтобы жениться на тебе!

— Я не могу.

Она отступила, ее желудок угрожающе взбунтовался. Разве он не видел, что для них это была плохая идея?

— Я не хочу быть твоей клеткой. Я хочу быть твоим щитом. Дайте мне руку и позволь мне доказать это.

Сияя праведной искренностью, он протянул руку. Она взглянула на дверь, надеясь на нападение. Где были те плохие парни, когда ты так в них нуждалась?

Он не убирал руку, и она знала, что не могла больше скрываться от него — не после того, как он жил в ее сердце и плавал по ее венам.

Она вложила свою ладонь в его руку. Их пальцы переплетались. Слабый электрический разряд прошел между ними. Веревка ожила. Она скользнула по их соединенным рукам и обвила ее руку.

Испугавшись, что ее могут связать, она попыталась резко увернуться. Когда она увидела, что он ее не отпускает, то нацелила удар на его коленную чашечку.

— Полегче! — Он увернулся от ее ноги. — Это для тебя. Я отдаю это тебе.

— Почему?

— Потому что князь утверждает свои собственные правила.

Веревка достигла ее плеча. Она хотела сорвать ее. Желание Михаила не имело смысла. Она должна была убраться отсюда.

— Я не понимаю.

Впервые при этом разговоре он заколебался. На мгновение он казался неспособным говорить вообще.

— Мы будем жить отдельно, но думаю иногда, мы будем… навещать.

Его мысли сплелись с ее, вспыхнув картинами их скользящей кожи, слитыми в поцелуе губами, его горячий член возле ее бедра. Во рту у Алии все пересохло.

— Навещать?

— По … мм …, каким дням?

С выражением потерпевшего поражения, он начал расстегивать свою рубашку.

— Я готов принять любые твои условия.

Алия никогда не была нервной девственницей, но неожиданно почувствовала себя одной из них. Сделав вид, что ее интересуют отдельные части его одеяния, она спросила:

— Правда?

Она указала на приспособления, окружавшие их.

— Действительно ли ты понимаешь, как я предпочитаю этим заниматься?

Стягивая свою расстегнутую рубашки он пожал сначала одним плечом, затем другим. Грубая буква “А” на его груди растягивалась и сжималась, прокатываясь по мускулам, опоясывающим его плоский торс.

— Разве я не отдал тебе веревку?

Святые угодники.

— Ты говоришь, что ты хочешь, чтобы я использовала ее на тебе? Что хочешь, чтобы я тебя связала?

Вместо ответа он снова уселся на приспособление для порки и начал стягивать ботинки.

— Что ты себе думаешь? Кто-нибудь может войти сквозь эти двери в любую секунду

— Доминик занимается…

— сватовством. Это единственное логическое заключение. Он хочет, чтобы мы сделали это.

— Что, если ты ошибаешься?

Михаил наклонился вперед, опустив локти на колени, его длинные кривоватые ноги, уязвимые и заманчивые под поясом его сшитых на заказ брюк.

— Ты говорила, что доверяешь ему безоговорочно. Если ты не можешь доверять собственным суждениям, чему ты сможешь доверять?

Никому. В этом и была проблема.

— Доверься мне. Я уверен. Мы в безопасности.

Он перевел взгляд на веревку на ее руке. Он посмотрел на нее как на врага.

— Я не собираюсь этого делать.

Даже когда она говорила это, веревка скользнула по ее плечам вниз к противоположной руке, очевидно, в восторге от этой идеи. Раздраженная, она тряхнула рукой и веревка замерла.

— Это не твоя сцена. Я не собираюсь заставлять тебя делать то, что абсолютно противоречит твоей природе.

— Я хочу эту веревку.

Он говорил, опустив голову.

Она присела возле него, пытаюсь разглядеть за волосами его лицо.

— Это невозможно.

Он вскинул голову, встретившись с ее глаза на краткий, невыносимо короткий момент.

— Это относительно спальни. Только спальни. И я сказал, что устанавливаю свои правила.

Смущенная она потрясла головой.

— Только потому, что я должна….потому, что не могу…?

— Не только поэтому.

Он сложил руки вместе и поднес их к разбитому лицу, как если бы он молился.

— Не только поэтому. Когда ты взяла меня в гостиной. Взяла меня. Я никогда не чувствовал себя таким свободным. И на крыше. Связанный, рядом с тобой я был на вершине блаженства. Клянусь Богом, я знал, что умираю, но я никогда не был так счастлив.

Он сжал руки в кулаки и опустил их на колени.

— Михаил.

Ее рука опустилась ему на плечо. Боже помоги мне, если я прикоснусь к нему, то никогда больше не отпущу.

— Я не стыжусь.

Слова были, как удар плетью, его поза почти покорная.

— Это наш путь. Теперь я понимаю это.

Конечно, она помнила, как он безоговорочно повиновался, когда она обдувала его, и как ей понравилось брать его, когда он был на краю. У нее не много было времени обдумать это, но она причислила это столкновение к разновидности ночных баталий. И крыша — он действительно наслаждался этим?

— Я не искушен. Не в этом. Я не понимаю этот мир, эту сцену, независимо от того, как ты называешь это. Я не знаю, что ты здесь делаешь. Я не знаю, что это сделает со мной или с тобой. Остальной мир мог бы счесть меня слабым…

Никто и никогда не осуждал его за слабость.

— Испытай меня.

И он сказал это с такой страстью, что дрожь прошла сквозь нее. Принц подчинился ей. Михаил подчинился ей. Вся эта сила, эта огромная воля. Возможности…

Она склонила голову, принимая вызов.

ГЛАВА 14

Это было, как ходить во сне, но она приняла свою роль легко и естественно, доминирование окутывало ее как плащ. Она шагнула ближе, так, что носки ее ботинок начали угрожать его босым ногам, посылая через нее небольшие волны эротического удовольствия.

— Ты говоришь, что хочешь быть испытанным, Михаил. Как? Болью?

— Боль? Боль мой друг. Это — удовольствие, о котором я ничего не знаю.

Она сжала его руку своими руками. Его кожа была прохладной.

— Ты действительно жаждешь этого?

— Да. Я хочу этого. — Его глаза блеснули в тусклом освещении. — Я чувствую себя так же, как когда принял свой первый официальный вызов.

Алия знала это чувство очень хорошо, адреналин, который заставляет сердце биться, тошноту, которая усиливается, но потом забывается, концентрацию ее внимания, пока не видишь ничего, кроме врага.

Он сказал:

— Я готов.

Михаил Фостин был покорным.

Весь ее мир перевернулся с ног на голову.

Немного ошеломленная, она направилась в свою сокровищницу, размышляя о том, что эта первое столкновение необходимо больше для того, чтобы лучше изучить его мысли, чем узнать насколько он будет впечатлен ее приспособлениями. И если он притворяется или просто смущен, ей тоже необходимо это знать.

Она обошла все плети и трости, зажимы и кляпы, выбрав два мотка веревки, одну белую и толстую, другую черную и тонкую, как веревку невесты, и после некоторых раздумий, черную кожаную полумаску, вроде тех, что надевают грабители. Но вместо прорезей для глаз, кожа закрывала веки. Это была повязка для глаз.

Он стоял там, где она его оставила. Она шла медленно, совершая каждое движение преднамеренно и провоцирующе. К тому времени, когда она встала напротив него, воздух между ними вибрировал.

Она показала ему маску. В ответ он стиснул зубы. Повязка для глаз, определенно, угрожает ему.

Отложив маску в сторону, она размотала длинную белую веревку.

— Снимай свои штаны.

Он подчинился и стоял голый перед ней, полу возбужденный. Она обернула веревку вокруг его шеи.

— Для чего это?

Она прижала пальцы к его губам.

— Без вопросов. Ты можешь говорить, если с тобой разговаривают, пока ты не скажешь мне остановиться. У меня нет контрольных слов. Если ты скажешь мне остановиться, это прекратится.