Драконья ненависть, или Дело врачей - Малинин Евгений Николаевич - Страница 30

Под гром барабанов первая пара стражников прошла по обеим сторонам от дерева, и скоро двое маленьких пленников оказались притянутыми шнурами к черному стволу. Стражники, продолжая удерживать шнуры туго натянутыми, пошли вокруг дерева навстречу друг другу, постепенно припутывая двух малышей к черному стволу. Очень быстро те оказались намертво привязанными к дереву, после чего стража принялась обматывать их еще и висевшей на дереве цепью.

– У нас никак не получаются настоящие путы принуждения, приходится использовать цепи… – проговорил вольный кхмет Смига, наклонившись к моему уху, – хотя мы, господин сияющий дан, точно придерживаемся ваших наставлений! Видимо молочай, что растет у нас, не слишком хорошего качества…

И словно бы услышав слова хозяина таверны, хотя это было невозможно, два пленника забились под опутывающими их шнурами и цепью, а затем один из них завопил:

– Человек Смига, ты плохой!!! Ты обманщик, мы больше не будем тебе верить, не будем у тебя работать!!!

Я мгновенно узнал голос, звучавший ночью в моей спальне. Тот самый голос, обладателя которого его товарищ назвал… Айя!

– У нас с тобой заключен договор, человек Смига, и мы его честно выполняли, а ты за это…

– Заткните им рты!!! – Рявкнул вольный кхмет, и один из стражников, схватив кричавшего малыша за горло, принялся заталкивать ему в рот клок коричневых лохмотьев.

– Кто это?! – громко спросил я не отводя взгляда от страшного дерева и привязанных к нему маленьких фигурок.

– Это два брауни, которых нам удалось изловить сегодня ночью… – быстро ответил Смига, удивленно взглянув на меня.

– Они попались нам весьма кстати, – добавил он после небольшой паузы, – мы сможем устроить для господина сияющего дана возжжение очищающего огня!..

В этот момент стражник отскочил от пленника и, замахал в воздухе рукой. Я услышал громкую ругань и понял, что Айя укусил своего мучителя. И тут же голосок маленького брауни снова зазвенел над площадью:

– Будь ты проклят, человек Смига, будь проклято твое хозяйство, твои гости и твои сливки с коврижками!!! Небесная Мать покарает тебя за твою ложь, твое коварство, твою… человечность!!!

Теперь уже два стражника пытались «заткнуть пасть» крикливому брауни.

– Эти… брауни?.. Они работали на тебя, вольный кхмет Смига?.. – Спросил я, стараясь казаться безразличным.

– Да нет, господин сияющий дан, – ответил вольный кхмет с кривоватой ухмылкой, – мы поймали их рядом с домом… Видимо они рассчитывали чем-то поживиться, но не успели. Стены в моем постоялом дворе защищены от нечисти, вот им и не удалось спрятаться!

«Врет, – тут же решил я, – эти двое наверняка работали на него, но он в угоду мне, решил их спалить!»

Стражники, между тем, уже закончили свою работу и быстро отбежали от дерева.

Барабаны смолкли. Над площадью на секунду повисла мертвая тишина, казалось самый воздух застыл в полной неподвижности, чтобы ненароком не нарушить этой тишины, а затем над людской толпой поплыл одинокий низкий заунывный стон. В первый момент я даже не понял, что это начало некоего гимна или, может быть псалма. Только когда к первому тоскливо стонущему голосу присоединился второй, звучавший несколько выше, когда два голоса стали переплетаться и к ним начали присоединяться все новые и новые голоса, подхватывающие тоскливую мелодию, я осознал, что слышу… музыку! Музыку без слов!

Свободный кхмет Смига снова наклонился к моему уху и негромко, так чтобы не перебить пение толпы, проговорил:

– А вот Гимн очищающего огня нам удается очень хорошо. Сейчас вы, господин сияющий дан, увидите, насколько быстро мы заставляем вспыхнуть Святое Пламя!..

– Возможно, вам просто удалось подобрать подходящее дерево… – буркнул я и тут же поправился, – хотя, поете вы действительно хорошо…

А сам в это время лихорадочно пытался найти способ, чтобы спасти обреченных на жуткую смерть малышей!.. И ничего не находил!!

Между тем над площадью уже гремел многоголосый гимн, напоминавший своей унылостью плохо написанный реквием. Я даже слегка удивился – петь гимн собственным жертвам, приведенным на костер, это, по-моему отдавало каким-то извращением. Успокаивало меня одно – около черного дерева пока еще не было видно… поджигателей. И вдруг накрывший площадь громогласный стон смолк. На собравшихся людей, на черное дерево, на маленькие припутанные к нему коричневые фигурки, одну скрюченную, сгорбившуюся и одну вытянувшуюся в струнку, словно бы устремленную ввысь, опустилась ТИШИНА!

И в этой тишине, как будто вынырнув из небытия, вспыхнуло яркое оранжевое пламя!!!

Полыхнув по верхним, словно выписанным тонким пером на блекло-голубом фоне неба, ветвям, огонь мгновенно уплотнился и рухнул вниз стремительным хищником, увидевшим свою жертву. В следующее мгновение в пламени исчезли и темный ствол и маленькие коричневые фигурки, и черные шнуры, и цепь. Посреди площади в неподвижном воздухе безмолвно и яростно пылал огромный огненный шар!

А затем из центра этого огненного шара потянулись вверх тонкие струи черной копоти и над площадью пахнуло сладковатым, ядовито противным запахом горящей плоти…

И снова грянул многоголосый человеческий хор, и снова загремел странный варварский гимн, лишенный слов, но наполненный тоской и унынием. А тошнотворный запах наполнялся все большей и большей силой, дышать становилось все трудней и трудней. На моих глазах появились слезы, и я боялся сделать очередной вдох, чувствую, что мои легкие уже не справляются с вдыхаемым ядом. Как собравшиеся на площади люди могли петь в этом отравленном воздухе, мне было совершенно непонятно!

У меня наступало самое настоящее удушье, но когда я уже почти лишился сознания, хор внезапно начал терять свою стройность. Отдельные голоса выпадали из общего звучания, как будто их обладатели лишались дыхания. Иногда, прежде чем смолкнуть окончательно, какой-либо голос выдавал странную хриплую руладу диссонирующую с общим звучанием и сбивавшую с тона другие голоса. И вместе с этим затуханием музыки линял, блекл, истощался огненный шар, охвативший темное дерево. Зато над вновь проявляющимися, словно возрождающимися из огня, ветвями разрасталось черное облако жирной сажи.

В конце концов над площадью опять повис одинокий, заунывный стон, но и он скоро оборвался. Наступила тишина… И тут я понял, что удушающий запах исчез!

Люди, окружавшие площадь, зашевелились, начали тихо переговариваться, но не расходились, словно чего-то ожидая. Брауни у дерева конечно же уже не было, цепь снова висела свободно, а черные шнуры, которые Смига назвал «путы принуждения» видимо, сгорели. Но мое внимание приковывало темное, перекатывающееся само в себе облако, зависшее над черным деревом.

Прошло, наверное, несколько минут, а облако продолжало оставаться на месте, словно составлявшая его сажа не могла просто так рассеяться в воздухе или опуститься на землю. Я уже собрался было поинтересоваться у своего сопровождающего, как они будут убирать эту темную, висящую в воздухе массу, но именно в этот момент из тучи… пошел дождь!

Толпа снова смолкла, люди, не отрываясь, смотрели на то, как тяжелые, редкие черные капли лениво вываливались из клубящегося облака, с тяжелыми шлепками падали на ветки и ствол дерева, на утоптанную землю под ним и быстро впитывались в черное дерево и сухую пыльную землю. Впрочем, это был не дождь, вернее, не совсем обычный дождь – и дерево и земля под ним оставались сухими. Чернота, падавшая из тучи, тоже казалась призрачной, потому что на дереве она терялась, нисколько не прибавляя ему в цвете, а серая утоптанная земля оставалась такой же серой – черные, маслянисто поблескивающие капли впитывались в нее, не оставляя следов.

А туча, между тем исчезала. Ее объем не уменьшался, но она словно бы растворялась. Насыщенный черный цвет быстро выцветал, скоро туча стала… прозрачной, затем похожей на легкий сгусток темного тумана и наконец полностью пропала, рассосалась в воздухе или, если хотите, впиталась в землю. Как только это произошло над площадью пронесся ликующий вопль, а затем окружавшие площадь люди начали быстро расходиться.