Драконья ненависть, или Дело врачей - Малинин Евгений Николаевич - Страница 28

– Ну что ты носишься туда-сюда?! Пол под твоими пятками – прям не пол, а барабан какой-то! Вот разбудишь хозяйского гостя, он тебе пятки-то поотрывает!..

Шепоток был странно высоким, словно и вправду говорил ребенок, вот только интонация была не по-детски строгой, даже суровой.

– Ничего не поотрывает, – прозвучал в ответ еще более высокий голосок, который даже и не пытался себя скрыть, звучал ясно и звонко, – Вон он, спит, как будто синего дыма напился!

– Ага, напился, как же!.. – снова зашептал первый голос, – Он только что сидел!

Вслед за этим последовала короткая пауза, а потом второй голосок пискнул, уже значительно тише:

– Ой!..

– Так что ты давай, не бегай… Или надень толстые носки…

– Носки мешают, они все время спадают, и я все время в них путаюсь…

– Путаешься потому что бегаешь!.. А если будешь ходить как все, они не будут спадать!..

– Будут, будут… – упрямо пискнул второй голосок и обиженно добавил, – Я тебе говорила, что носки мне нужны маленькие, а ты все: «Вырастешь, вырастешь!» А я не буду больше расти!!

– Ладно, не ной!.. – шепоток стал еще более суровым, – Достанем тебе носки поменьше! А сейчас не топочи, постарайся тихо ходить.

– Если я буду ходить тихо, то я буду ходить медленно, – тоненький голосок дрожал от обиды, – А если я буду ходить медленно, я не успею перемыть всю посуду и не получу сливок!.. Как я тогда буду жить?! Ведь ты сам сказал, что больше мы нигде не найдем хозяина, ты сам сказал, что нас больше никто не хочет кормить сливками!!

В ответ на это раздался едва слышный вздох, после которого чуть потеплевший шепот произнес:

– Сказал… Так оно и есть – никто больше не хочет держать в доме брауни… Люди готовы ходить по грязному полу и сами мыть посуду, лишь бы не связываться с нами!..

– Но почему?!

Голосок был полон горького недоумения, а поскольку ответа на этот вопрос не последовало, он продолжил:

– Ведь мы очень полезные, а платить нам надо совсем немного… Неужели крохотная мисочка сливок или коврижка с медом – это так много?!

– Немного… – попытался утешить шепоток, – Но люди стали называть нас… м-м-м… нечистью… Проклятым народцем… И не хотят иметь с нами дела!..

– Ха! – высокий голосок снова звучал почти в полную силу, его хозяин… или хозяйка, видимо, позабыла, что нужно соблюдать тишину, – Неужели чисть считает себя лучше нас?! Просто они жадины и… и злюки! Вон этот хозяйский гость, ему что жалко было сливок в мисочку налить?!

– Айя, не смей так называть людей! – Тут же посуровел шепоток, – а то ты не то чтобы сливками баловаться – на темное дерево попадешь!

Опять наступила тишина, и на этот раз она продолжалась очень долго. Затем снова послышался быстрый топоток, но теперь он звучал очень тихо – если бы я не прислушивался, его совсем не было бы слышно.

И тут я припомнил, что на столе, среди всевозможной снеди, действительно имелся маленький кувшинчик со сливками! Осторожно поднявшись с постели, я встал на ноги и… особым образом щелкнул пальцами правой руки. Над моей головой медленно разгорелся крохотный, чуть колеблющийся огонек, и в ого свете я оглядел комнату. Она была пуста, хотя в тени, расползшейся по углам, кто-нибудь и мог притаиться.

Быстро пройдя к столу, я нашел маленький кувшин и убедился, что он и в самом деле содержал сливки. Наполнить одну из пустых маленьких мисок было секундным делом, но, уже собравшись возвратиться в постель, я вспомнил, что голосов было два, и… наполнил вторую миску.

Снова улегшись в кровать, я принялся ожидать продолжения разговора, однако ночная тишина больше ничем не нарушалась. Так, в ожидании, я и заснул…

Разбудил меня тонкий светлый лучик, пробившийся сквозь узкую щелку в ставне. Лучик это был настолько ярок, что я немедленно вскочил с постели и бросился к окну в надежде наконец-то увидеть солнце. Однако, едва коснувшись ставенной задвижки, я вспомнил о своем… имидже и побрел в угол комнаты совершать утренние водные процедуры. Затем я занялся своей боевой тренировкой и только после этого, облачившись в доспехи, я решился распахнуть одну из ставень. За окном, выходившим на восток, вставало солнце. Небо было совершенно чистым, бледно голубого цвета со странным серебристым налетом, совершенно не походившим на облака. Бледно-оранжевое огромное солнце уже поднялось над горизонтом, но его свет не ослеплял, а скорее ласкал глаза.

Однако полюбоваться местным светилом мне не дали, в дверь моей комнаты осторожно постучали, и я, обернувшись, недовольно произнес:

– Ну, в чем дело?!

Из-за двери послышался извиняющийся шепот:

– Господин сияющий дан, хозяин просил узнать, проснулись ли вы уже и не желаете ли пройти в гостиную… Он хочет показать вам свои… э-э-э… сокровища.

«Интересные, однако, обычаи здесь имеются!.. – Удивленно подумал я, – хвастаться перед гостями своими сокровищами!»

– Твой хозяин может ожидать меня через пятнадцать минут! – Бросил я все тем же недовольным тоном и снова повернулся к окну, подставляя личину забрала под солнечные лучи.

– Я вернусь за вами через указанное время… – донеслось из-за двери, и меня оставили в покое.

Еще минут пять я наслаждался солнечным теплом, удивляясь, что ощущаю его через металл доспехов, а затем, не торопясь, подошел к столу. Первым, что бросилось мне в глаза, были пустые, чисто вымытые мисочки, которые я наполнил ночью сливками. Значит, ночные голоса мне не приснились, значит, кто-то действительно находился в моей комнате, запертой на все мыслимые запоры!

Подняв забрало, я чисто механически взял с большого блюда кусок тонко порезанного хлеба и, положив на него ломтик холодного подкопченного мяса, принялся жевать, вспоминая слышанный мной ночью разговор. Странный разговор… Только несколько мгновений спустя, я вдруг с удивлением осознал, что и хлеб и мясо наисвежайшие, словно они только что доставлены с поварни! Да, сервис на этом постоялом дворе был на высоте!

Запив свой утренний бутерброд глотком прохладного вина, я снова опустил забрало и направился к дверям, навстречу… обещанному празднику.

За дверями моих покоев меня ожидал молоденький парнишка в довольно драной одежонке и с трясущимися губами на бледном лице. Увидев, как я выхожу, он склонился в низком поклоне и, не выпрямляясь пробормотал:

– Я готов проводить господина сияющего дана к моему… э-э-э… господину.

– Провожай!.. – Милостиво разрешил я.

Парнишка, не разгибаясь, повернулся и торопливо засеменил по короткому коридору вправо. Я шагнул следом за своим провожатым, а тот уже открывал широкие двустворчатые двери, располагавшиеся в противоположной от моей комнаты стене.

– Господин сияющий дан Тон!.. – Неожиданно громким, высоким голосом провозгласил парнишка и нырнул в сторону, убираясь с моей дороги.

Я шагнул через порог и оказался в большой, чуть больше моей спальни, зале. Четыре узких, высоких окна, прорезанных в противоположной стене, выходили в затененный сад, а потому в зале царил приятный полумрак. Мебели здесь практически не было, между средних окон стоял высокий застекленный шкаф темного дерева, у одной из боковых стен расположились два низких кресла, между которых притулился крохотный столик, середину противоположной стены занимал огромный камин, в котором тлело два здоровенных полена. Светлый деревянный пол был, похоже, натерт воском и потому мягко светился каким-то внутренним светом. Посредине потолка, похожего на паркетную мозаику, висела большая бронзовая лампа с огромным плафоном матового стекла. Прямо под этой роскошной лампой стоял хозяин сего гостеприимного дома, одетый в доспехи!

Во всяком случае я мог только так классифицировать его наряд, состоявший из широких кожаных штанов, заправленных в высокие сапоги, длинной кожаной куртки, с часто нашитыми круглыми металлическими бляхами, и стянутой по поясу широким толстым ремнем, на котором в кожаных ножнах красовался длинный нож. Вся одежда вольного кхмета была коричневого цвета, а кроме того, в руках вольный кхмет Смига держал… широкое, мелкое ведро без ручки с тремя горизонтальными прорезями в боковой стороне. Я сразу признал в этом ведерке… защиту для головы, то бишь шлем!