Шопенгауэр - Быховский Бернард Эммануилович - Страница 6

Сказанное о первом корне закона достаточного основания уже не оставляет ни малейшего сомнения в том, что диссертация Шопенгауэра пропитана идеализмом и острием своим направлена против допущения объективной реальности причинности, «этой властительницы всех и всяких изменений» (5, I, 41), а тем самым против объективной реальности всякого изменения и становления. Чтобы не оставлять в этом ни малейшего сомнения, сам Шопенгауэр заявляет: «Надо быть покинутым всеми богами, для того чтобы воображать, будто созерцаемый внешний мир, тот мир, который наполняет пространство в его трех измерениях, движется вперед в неумолимо строгом ходе времени, в каждом шаге своем управляется не знающим исключений законом причинности, и во всем этом следует только законам, которые мы можем предписывать до всякого опыта, — будто такой мир существует вот здесь, вне нас, вполне объективно реально и без нашего содействия…» (там же, 45–46).

Вот что произросло из первого корня всеобщего закона достаточного основания.

Вторым корнем этого закона является корень, в котором он выступает в совершенно отличной от первого логической форме как закон основания познания (principium rationis sufficientis cognoscendi). Он относится не к сфере представлений, не к отношениям и связи между образами, а к сфере понятий, к отношениям и связи между основанными на абстракции способностями образовать «представления из представлений» — способностям суждения, мышления.

В сущности речь идет здесь о формально-логическом законе достаточного основания в собственном смысле этого термина, расширительно употребляемого Шопенгауэром, экстраполирующим его за пределы логики. Речь идет в данном случае уже не об отношении причины и следствия, а об отношении посылки и заключения; не об «эмпирической истинности», а о «логической истинности»; об обосновании одного суждения при помощи другого, а не об отношении суждения к чему-то отличному от него, к тому, что называется «объект».

В своей диссертации Шопенгауэр различает четыре вида истинности. Первый из них, который и является вторым корнем закона достаточного основания, — логическая истинность, основанная в свою очередь на законах тождества, противоречия, исключенного третьего, последней своей основой имеет закон достаточного основания (в традиционном смысле слова)[9].

Соответственно четырем корням этого закона Шопенгауэр наряду с формальной логической истинностью устанавливает «эмпирическую истинность», соответствующую ранее рассмотренному «первому корню», а также «трансцендентальную истинность» и «металогическую истинность», о которых речь впереди.

Сами по себе рассуждения Шопенгауэра о втором корне закона достаточного основания не представляют интереса. Для понимания его учения имеет значение лишь место, уделяемое им логическому основанию в общем контексте его четырехмерной концепции.

Третий корень шопенгауэровского закона достаточного основания — закон основания бытия (principium rationis sufficients essendi), отличаемый им не только от отношения между основанием и следствием познания, но и от отношения между причиной и действием. Это чисто математическое отношение, имеющее в отличие от последнего не эмпирическое, а трансцендентальное происхождение. Время и пространство, рассматриваемые вне связи с причинностью, в этом виде отношения чувственно не воспринимаются, а созерцаются путем чистой интуиции. На истинности этой трансцендентальной интуиции покоятся априорные (а не эмпирические) математические науки как аксиоматически предопределяемые учения о последовательности (арифметика) и положении (геометрия). Наша уверенность в истинности теоремы зиждется не на данных, приобретаемых в опыте, и не на основе дискурсивного доказательства («Но кто же основывает свою уверенность в приведенной геометрической истине на этом доказательстве?»— 5, I, 121), а на интуитивном постижении оснований бытия, данном в трансцендентальной апперцепции. Сказанное относится и к арифметике, основанной на законе последовательности: «каждое число предполагает предыдущие, как основания бытия» (там же, 118).

Понятие «бытие», противополагаемое здесь понятию «изменение» (в первом законе), никоим образом не задевает при этом идеалистического принципа, лишь расчленяя, раздваивая его, полностью сохраняя имманентность бытия сознанию.

Наконец, четвертый по счету (но не по важности) вид всемогущего закона — закон достаточного основания действия (principium rationis sufficientis agendi), закон мотивации.

Речь идет о законе достаточного основания как волевом акте, обусловленном тем или иным мотивом. Субъект может рассматриваться двояко: не только как субъект познания, как познающий, но и как субъект хотения, воли. Причем самосознание последнего — совершенно своеобразный вид познания. В отличие от первого класса представлений, в котором рассудок оперирует сочетанием пространства, времени и причинности, второго класса, в котором разум осуществляет логические операции, и третьего класса, базирующегося на чистой интуиции, в данном случае мы имеем дело не с опосредованным, а с непосредственным, не с внешним, а с внутренним чувством. Внутреннее «Я хочу» непричастно к пространству, а только ко времени.

«Мотивация — это причинность, видимая изнутри» (5, I, 128), непосредственно воспринимаемая нами как воля, которая приводит в действие все пружины «деятельного субъекта». При наступлении мотива субъект должен исполнить диктуемое им действие, по отношению к которому данный мотив служит законом достаточного основания. Тем самым этот четвертый корень изучаемого в диссертации закона, закон мотивации, будучи причиной поведения, является также и «путеводной нитью этики», тогда как ранее рассмотренные законы (изменения, суждения и «бытия») являются путеводными нитями физики, логики и математики. В дальнейшем мы увидим, что он служит фундаментом не только этики Шопенгауэра, но также (и именно поэтому) краеугольным камнем всей его метафизики, что было провозглашено им уже в диссертации (там же).

Таковы теоретические предпосылки философской системы, пять лет спустя сформулированной в умозаключениях его основного труда «Мир как воля и представление».

Говоря о четверояком корне закона достаточного основания, Шопенгауэр не забывает о том, что уже Аристотель установил, что «о причинах речь может идти в четырех смыслах» (11, 23). Он приводит четырехзначную перипатетическую классификацию: материальная, формальная, действующая и конечная (целевая) причина. Но Шопенгауэр упрекает Аристотеля в том, что до совершенно ясного сознания разницы между причиной и логическим основанием «он еще не дошел» (5, I, 8). Однако, дойдя до осознания этой разницы, сам Шопенгауэр вследствие своего идеалистического истолкования принципа причинности во всех его формах деформирует этот принцип в целом, лишая его объективности, преобразуя его в четыре формы закона достаточного основания, одной из форм которого является основание логического суждения. Деформация эта распространяется и на различие между аристотелевской «конечной причиной» и шопенгауэровским «законом мотивации».

Глава III.

Покрывало Майи

Число «четыре» столь же символично для структуры философии Шопенгауэра, как триада для гегелевской системы. За «Четверояким корнем закона достаточного основания» последовал «Мир как воля и представление», сначала в одном, затем в двух четырехчастных томах, первое «Размышление» которого — «Мир как представление», эпиграфом к нему служат слова Руссо: «Выйди из детства, друг, пробудись!»

Шопенгауэра вывел из детства, пробудил «изумительный Кант», тот муж, «перед глубокомыслием которого я в изумлении склоняюсь и которому я обязан столь многим и великим, что его дух может обратиться ко мне со словами Гомера: „Я снял с очей твоих завесу, которая их прежде застилала“» (5, I, 83). Основоположение «Критики чистого разума», что «мир есть мое представление» — это «суждение, которое, подобно аксиомам Эвклида, всякий должен признать истинным» (5, II, 2). До тех пор пока он этого не признает, философское самосознание, считает Шопенгауэр, в нем не наступило.