Красные полковники. Дилогия (СИ) - Бриз Илья - Страница 11

– Ну, на наш век хватит. – Григорий решил озаботиться дочерью хозяев и наливал Вере слабенький коктейль в высокий хрустальный бокал на тонкой ножке.

– Как сказать, – не согласилась жена его старшего брата. – Ты, Гриша, слишком легко к этому относишься.

– Да ладно тебе, Лен, – попытался отмахнуться парень. – Про это везде талдычат, только чтобы цену на нефть поднять.

– Если бы все было так просто, – вздохнула Елена. Вот никто ее почему-то не хочет принимать всерьез. Ладно Гришка, пацан ведь еще в свои восемнадцать, но ее благоверный, несмотря на явную разумность, тоже относится к здравым мыслям жены достаточно прохладно.

– Не успеем мы использовать дарованные природой богатства, – неожиданно высказался Геннадий, – увы, никак не успеем.

– Ты это о чем, Генка? – немедленно заинтересовался брат.

Вот тогда-то Кононов-старший и вывалил на компанию все то, о чем многие профессионалы-футурологи, занимающиеся в том числе теорией катастроф, предпочитали в последнее время не говорить. Или им не дают поднимать в СМИ эту тему? Рассказал про сингулярность – термин, введенный в оборот где-то в середине 90-х XX века.

– Суть ее в том, что темпы развития во многих областях науки и техники ныне имеют вполне экспоненциальную форму на графике. Где-то в районе начала четвертого десятилетия нашего века эти кривые уходят в бесконечность. Поэтому утверждается, что примерно в это время человечество претерпит кардинальные и необратимые изменения или исчезнет вовсе.

– Каким образом? – не поняла Вера, слушавшая этот разговор с вкраплениями всякой научной абракадабры. – С чего вдруг возьмет и исчезнет?

– Третья Мировая – оружия на планете выше крыши – или пандемия какая-нибудь. В общем, неограниченное нарастание хаоса.

– «Сингулярность» в трактовке экспоненциального развития науки и техники неверна, так как ни наука, ни техника экспоненциально не развиваются, – не согласился Гольдштейн.

– Э-э! Ошибаешься, Витя, – покачал головой Геннадий, – развиваются. Пусть краткие периоды, но сие экспоненциальное развитие занимает. Тут сингулярность понимается как точка, в районе которой любой прогноз становится совершенно недостоверным, и «уход в бесконечность» некоторых кривых – это просто математическая абстракция, иллюстрирующая главную идею. Если говорить языком неравновесной термодинамики, в районе этой точки система может изменить свои свойства кардинально из-за даже очень малых воздействий – то есть она крайне неравновесна. Причина тому – накопление изменений и переход их в новое качество. Вот это новое качество и есть хаос, который ни к чему хорошему не приведет.

– Гена, не пугай детей страшилками, – усмехнулся Сахно, – не так страшен черт, как его малюют. – Не то что Александр не был согласен с Кононовым. Наоборот, с его собственной точки зрения все обстояло именно так, если не хуже. Налицо глобальный кризис цивилизации. Системный кризис капиталистической системы. Как там говорилось в этом НСМ[5], на который он недавно нарвался в сети?

«Стало очевидным, что господствующая на планете общественно-экономическая формация прямо угрожает не просто прогрессу Человечества, вопрос стоит уже о самом существовании человека разумного. Стремясь обеспечить продление своего господства, капитализм уже фактически остановил прогресс Человечества, так как дальнейший прогресс несет непосредственную угрозу существованию капиталистической верхушки».

– А не так все будет, – опять не согласился Гольдштейн. – Кризис конца ресурсов, войны… Вот просто попробуйте посмотреть на историю как бы со стороны. Человек развивался, осваивая новые территории. А теперь на нашей планете они, эти неосвоенные территории, кончились. Две мировые войны устроили, чтобы перераспределить Землю.

– А как же Сибирь, Центральная Америка, Африка, наконец? – спросила Вера.

– Надолго ли их хватит при нынешних темпах? – отмахнулся Виктор. – И вообще, любое исключение – подтверждение правила. Нашей цивилизации для развития необходимы новые земли, иначе тупик. Кто-нибудь будет оспаривать этот постулат?

– Ну, – Гриша хотел что-то сказать, но замолчал. Серьезных возражений у него не нашлось.

– Необъятный резерв этих новых земель – космос, – Гольдштейн, похоже, сел на своего любимого конька, – но, увы, дорого. А сейчас делается только то, что дает прибыль.

– О, так американцы же запускают исследовательские аппараты, – Григорий уже начал понимать, к чему ведет свою речь Виктор.

– Капля в море, – отмахнулся Гольдштейн.

– На Луне две их автоматические станции сидят. Вон, прямая трансляция с видеокамер оттуда в Интернете, – гнул свое Гришка.

– А вот это как раз голимая коммерция, – поддержал друга Геннадий. – Считается, что на Луне огромные запасы гелия-3 в связанном виде. Штаты хотят первыми наложить на них свои загребущие лапы. Лучшая горючка для будущих термоядерных реакторов.

– Правильно, – согласился Виктор. Он одним большим глотком прикончил содержимое своего стакана. – Но Луна – это никак не глубокий космос. Так себе, прихожая нашей Земли. Для нормального развития человечеству нужны другие планеты у далеких звезд. – Гольдштейн тут же приготовил себе новый коктейль – водка с апельсиновым соком пополам. – Земля – колыбель человечества? Может быть. Только вот протухнем мы в этой колыбели. Человек по своей сути – существо любопытное. Ему надо или двигаться вперед, или он перестает быть человеком, превращается в животное.

– Ну а если другие планеты уже заняты? – Гриша не стал спрашивать, как добраться до далеких звезд. Ясно же, что с помощью установок пробоя.

– А вот это вряд ли, – Виктор сделал очередной глоток.

«Да он же уже в доску пьяный! – внезапно дошло до Сахно. Понятно теперь, почему язык так здорово развязался».

– Значит, так: или мы одни в этой галактике, или первые. Сейчас обосную. – Витя опять приложился к стакану. Геннадий искоса посмотрел на брата, и тот немедленно отодвинул подальше от Гольдштейна бутылку с водкой. Впрочем, рассуждать физику никто не мешал.

– Солнечная система находится на краю нашей галактики? Научный факт. Вывод: мы остыли из межзвездной плазмы одни из первых. Соответственно, у нас опять-таки у первых появились условия для зарождения жизни. Ученые утверждают, что кислородно-углеродная органика самая энергетически выгодная. Но диапазон ее возможного развития мизерный. Температурный, скажем, двадцать пять – тридцать градусов Цельсия плюс-минус десять. Я имею в виду животных, никак не растения. При сорока белок начинает свертываться. Радиационный диапазон еще уже. А гравитационный вообще смешон. Чуть больше вес, и разум не может появиться. Чуть меньше – и планета не удержит атмосферу. Она, атмосфера, у нас и так тонюсенькая. Что такое два десятка километров по сравнению с шестью тысячами диаметра Земли? Тонкая пленочка. Попасть в нужный диапазон освещенности от звезды – чудо. А чтобы на поверхности планеты были все необходимые минералы в относительно подходящей пропорции… Да еще чтобы минимум миллиард лет не было изменения природных условий из-за космических катаклизмов… Всякие там большие метеориты и кометы. Или, скажем, та же Луна. Вот у какой еще планеты есть такой камушек на орбите, который ну просто тютелька в тютельку стабилизирует вращение Земли (ну, как утверждают геофизики) и так аккуратно взбалтывает нашу пробирку (море-окиян) приливами? Уникальные условия для зарождения жизни сложились именно здесь и нигде больше!

– В центре галактики жизни нет и быть не может? Рано еще? – шестнадцатилетняя Вера первая заговорила, когда Гольдштейн замолчал.

– Получается, что так, – согласился с Виктором Сахно и потянулся к сигаретам.

– Ну вы, мальчики, и наговорили. – Наталья бесцеремонно отобрала из рук у мужа сигарету, прикурила, затянулась и сунула фильтром Александру в губы. – По-вашему, или человечество в ближайшее время делает рывок к звездам, или… – Она замолчала на полуслове, опять отобрала у Сахно сигарету, глубоко затянулась и начала размышлять вслух: