Греческий огонь - Малерба Луиджи - Страница 29

— Твоя весть меня не удивляет, — сказала Феофано. — Его первый секретарь мне уже донес, что куропалат Лев, явно намереваясь покончить с собой, попросил принести ему двадцать семян клещевины, но, как видно, предпочел выброситься из окна. Что ж, это его личное дело, и обсуждению оно не подлежит. Теперь займитесь поисками врученного ему эпархом и пропавшего пергамента с тайной формулой греческого огня.

— Я захвачу с собой двух солидных свидетелей: если на свитке не окажется печатей, пусть потом не говорят, что я в него заглядывал.

— Вижу, хитрости вам не занимать. Я ценю это качество в друзьях, но не люблю, когда им наделены враги.

— Надеюсь, Ваше Величество милостиво причисляет меня к своим друзьям.

— Если бы я вам не доверяла, то не поручила бы заняться поисками пергамента. Разве это не знак моего благоволения?

— Желаю вам сто лет здоровья и славы, Ваше Императорское Величество.

Протовестиарий произнес эти слова с трепетом, стараясь вложить в них все свои верноподданнические чувства и надеясь, что они хоть немного растопят ледяной панцирь, сковывающий душу грозной Феофано. Но она, оставаясь невозмутимой, легким знаком руки отпустила евнуха.

Стражники, подобравшие во дворе изуродованное тело, осторожно привели его в порядок и тотчас убедились, что это вовсе не куропалат — о чем немедленно стало известно в коридорах Дворца, — а его первый секретарь. Два стражника, видевшие, как из окна апартаментов куропалата выпал человек, сначала подумали, что это сам Лев Фока. Кто же еще, если не он сам, мог выброситься из окна тех апартаментов? И по Дворцу сразу же разнеслась весть, которую протовестиарий женской половины поспешил сообщить Феофано. Она тоже приняла ее как нечто вполне естественное, словно заранее все предвидела и чуть ли даже не ждала.

После случившегося куропалат заперся на ключ в своей комнате и никого не желал видеть. Все, кто стучался в его дверь, получали сухой отказ. После того как ложный слух был опровергнут, протовестиарий женской половины узнал более или менее точно, как было дело, от своих осведомителей, доложивших ему, что между личным секретарем и куропалатом произошла драка, в которой куропалат сумел за себя постоять: так и получилось, что не его выбросили из окна а он сам выбросил своего первого секретаря.

Когда Феофано узнала от одного из своих евнухов, что разбился не куропалат, а его первый секретарь, она не сумела сдержать раздражения и сразу же вызвала протовестиария, чтобы услышать от него правду.

— Вы принесли мне ложную весть. Что вам известно о том, как первый секретарь погиб вместо куропалата? Я жду от вас объяснений.

— Произошел совершенно непредвиденный несчастный случай: наверняка дело не обошлось без участия злых духов, моя Госпожа и Императрица. Нам неизвестно, что случилось в комнате куропалата, а сам он отказывается открывать дверь и разговаривать с кем бы то ни было. Слуги, приносящие ему еду, говорят, будто он почти ничего не ест и пребывает в такой прострации, что почти не в состоянии слово вымолвить.

— Все это может быть такой же ложью, какую я слышала от вас прежде. Оставьте в покое злых духов, на которых вы привыкли ссылаться, оказавшись в затруднительном положении, и скажите, почему я должна верить вашим словам, не содержащим, кстати, ответа на мой вопрос.

— Решаясь обеспокоить Ваше Императорское Величество, я, нижайший ваш слуга, всегда предпочитал слово умолчанию. Во Дворце много молчальников, но я не принадлежу к их числу. Нередко я сообщаю о слухах, циркулирующих в коридорах, о всяких предположениях. В моих словах может быть наряду с правдой и доля неправды, но я всегда уповаю на несравненную рассудительность Вашего Августейшего Величества.

— Вы еще не ответили на мой вопрос. Интересно, что же произошло в апартаментах куропалата, и не было ли у него в этом деле помощников. Суесловие в настоящий момент неуместно.

— Насколько я знаю, в его комнате никого больше не было. Предполагают, что первый секретарь пытался выбросить куропалата из окна, чего, — добавил не без ехидства протовес-тиарий, — и следовало ожидать, по мнению тех, кому были известны намерения обоих, как они известны и нам. Говорят, что никакого шума борьбы или криков из комнаты не доносилось, но из окна почему-то вылетел не куропалат, а его первый секретарь.

— He странно ли все это?

— Весьма странно, особенно если учесть, что куропалат -человек физически немощный, хотя энергии и воли ему не занимать, а его первый секретарь был слаб духом, зато крепок физически. По-видимому, иногда сила воли может возобладать над физической силой. Другого объяснения у меня нет.

— Я нахожу, что куропалат не столько силен духом, сколько вероломен и нагл, неважно, если ваше мнение не согласуется с моим. Произошло нечто неприятное и весьма меня удивляющее, и я желаю знать, какие слухи вы собрали в связи со случившимся.

— Никто его не оплакивает, моя Августейшая Госпожа.

— Что еще?

Протовестиарий снова вошел в роль главного осведомителя:

— Поговаривают, будто первый секретарь куропалата, перед тем как отправиться в покои Льва, нанес визит Вашему Величеству.

— Кто распускает эти гнусные сплетни?

— Вы раз и навсегда отучили меня раскрывать источники слухов, циркулирующих во Дворце. Иногда это простые стражники, иногда — служители покоев, ну и еще придворные дамы или даже суровые силенциарии. Случалось мне получать информацию и от ничего не подозревающих наших уважаемых иностранных гостей. Если вы вынудите меня назвать имена моих осведомителей, то к вам после этого долго не будут поступать какие-либо известия — не из-за моей плохой службы, а из-за того, что иссякнут их источники, как было в тот раз, когда я имел неосторожность раскрыть вам эту тайну. Однажды, помнится, я допустил ошибку и назвал имя монаха, который рассказал мне, не скупясь на подробности, по-видимому вымышленные, о вашем выезде на охоту с болгарским послом, славящимся своим умением обольщать женский пол. Что ж, вскоре мой монах исчез навсегда: его сурово покарал Господь, не жалующий клеветников. Мне бы не хотелось, чтобы рука Господня покарала и других моих осведомителей, моя Августейшая Госпожа и Повелительница.

Феофано просто онемела. А когда она вновь обрела дар речи, слова ее просвистели, как удары хлыста:

— Вы пустите в ход все ваше искусство убеждения, чтобы опровергнуть слухи о том, что первый секретарь куропалата, прежде чем отправиться в покои своего господина, посетил меня и вскоре после этого вылетел из окна. Заинтересованное лицо не сможет возразить вам из могилы.

— Я попытаюсь опровергнуть эти злокозненные слухи.

— Попытаетесь? Нет, опровергнете!

— Конечно, опровергну, моя Августейшая Повелительница. Протовестиарий попятился и выскочил из покоев императрицы Феофано.

23

Куропалат Лев Фока проснулся среди ночи от шума, неожиданно раздавшегося в соседней комнате. Он резко поднялся, упершись руками в подлокотники кресла, в котором дремал со вчерашнего вечера, и застыл, прислушиваясь. Но непонятный звук не повторился, кругом царило спокойствие, только неспокойно было у него на душе. Он снова опустился в кресло перед окном и замер в неподвижности с открытыми глазами, стараясь понять, слышал ли он шум на самом деле или в тревожном сне, привидевшемся ему этой ночью. Тяжелый сон не развеялся от пробуждения, а остался в памяти с удивительной яркостью. Ему привиделась императрица Феофано: она сидела на троне, вся закутанная в серебристую чешуйчатую ткань, а голова у нее была плоская и отвратительная, как у змеи. Куропалат тщетно пытался истолковать смысл шипящих слов злобно извивавшейся на троне Феофано, которые она адресовала ему, распростертому у ее ног и полумертвому от страха.

Внезапное пробуждение освободило его от кошмара, хотя он все еще не мог вполне осознать, что происходит. В этот момент дверь резко распахнулась, и в комнату вошли два вооруженных стражника. Они схватили куропалата за руки, заткнули ему рот тряпкой, смоченной каким-то снотворным зельем, и выволокли его из комнаты.