Смерть ростовщика - Мале Лео - Страница 5

– Что ж, я вижу состояние духа у вас отличное. Хорошо. Договорились насчет пятидесяти тысяч. Чек?

– Я бы предпочел наличные. Вы понимаете, я обращаюсь к вам именно потому, что очень поджимает. Мне бы хотелось получить их как можно быстрее. Я могу подъехать к вашему кабинету через час, например, если вам это удобно, ну и, конечно, если у вас имеется требуемая сумма.

– Имеется. Приезжайте, когда хотите.

– Огромное спасибо и еще раз извините, доктор, До скорого.

Повеселев, я раскурил трубку и снова взялся за "Крепюскюль", чтобы перечитать статью о бесславном конце Кабироля. В конце концов я выучу ее наизусть. По правде говоря, она была довольно краткой. Да, очень краткой. Существовала одна деталь, красочная деталь, которую можно было повторять и муссировать до бесконечности, но ее-то как раз обошли молчанием. Безусловно, у полицейских были на то свои причины, так как не заметить ее они не могли. А почему бы мне самому не позвонить в полицию? Я взвешивал за и против моей идеи и внезапно решился. В самом деле, нашли они или нет один из моих отпечатков пальцев среди прочих, моя затея неприятностей не прибавит, не убавит, а возможно я что-нибудь и разузнаю. Лучше взять быка за рога и облегчить совесть. Ничто так не изматывает, как тревожная неуверенность. Я снова снял трубку и набрал номер полиции.

– Алло, – прошелестела телефонистка.

– Комиссара Фару, пожалуйста.

– Кто спрашивает?

– Нестор Бурма.

– Не кладите трубку.

– Алло, Нестор Бурма? Что вы хотели? Быстро, – несколько секунд спустя раздался голос Флоримона.

Я внимательно вслушивался в него, чтобы уловить нюансы, незаметные нюансы. Но голос казался обыкновенным, не более и не менее ворчливым, чем всегда.

– Ну, быстро, – повторил полицейский.

– Но, но, не нервничайте, – ответил я.

– Я не нервничаю, но у меня много работы.

– Вы всегда так говорите и всегда находитесь рядом с телефоном.

– А я сыщик вроде Ниро Вулфа. Провожу следствие, не вставая с кресла.

– Да? Чудно. Вы могли найти и худшего учителя. Послушайте, я узнал из газет, что убит один тип, с которым я немного знаком.

– Это кто же?

– Кабироль.

– Вы его знали?

– Немного. Мне случалось... хм-м... в конце-то концов, он ведь давал деньги под залог, так?

– Да, да.

– Вы, возможно, найдете мое имя в его счетной или кассовой книге, не знаю, как она точно называется, и даже не знаю, вел ли он такую, но лучше избавить вас от головной боли на сей предмет, не так ли?

– Разумеется. Но ваше имя, старина, не встречается в его книгах. Во всяком случае, в тех, что мы просматривали.

– Ну, дело было год-два назад. Может, он уничтожил свои архивы со временем.

– Не исключено.

– А в остальном, что он из себя представляет?

– Да так, ничего.

– В газетах пишут, деле сложное.

– В газетах должны же что-то писать, Скажите-ка, дела агентства "Фиат Люкс" должно быть идут неважно последнее время, а?

– У вас нюх!

– Я же полицейский.

– Ну, это еще не довод. Да, дела не клеются.

– И вот уже с полгода, как любезные вашему сердцу газеты, в частности та, где работает Марк Кове, не печатают столь славное имя...

– Восемь месяцев, – вздохнул я.

– ...И так как вы не являетесь известной кокоткой...

– Я попросил бы...

– ...Или звездой экрана, и у вас нет жемчугов, которые вы могли бы потерять...

– Увы, нет!

– ...А вам все же хотелось бы заставить говорить о себе, так?

– Реклама поддерживает положение. Но я не понимаю...

– Дайте мне закончить, – взорвался он. – Я вам все выложу и вешайте трубку, потому что, повторяю, чего-чего, а недостатка работы, в отличие от вас, не испытываю, я и так потерял с вами уйму времени. Вы слишком часто болтались у меня под ногами в ходе того или иного расследования. В кои-то веки я работаю над делом, в которое вы не замешаны, так не пытайтесь влезть в расследование с единственной целью прочитать на первых страницах ваших любимых газет, что Нестор Бурма тут, Нестор Бурма там... Понятно?

– Черт возьми, ну и тон у вас!

– Салют, Бурма!

Он повесил трубку. Я вздохнул. Как говорится, от облегчения. Возможно. Но сюда примешивалось и другое чувство. Я тоже повесил трубку, с трудом отлепив от нее ладонь.

Надев шляпу, я вышел на улицу. Немного пошатался там-сям. Мне не хотелось слишком жадно бросаться за деньгами, обещанными мне врачом. Купил очередные выпуски вечерних газет, но не узнал ничего дополнительного о деле Кабироля. Если оставить в стороне пунктуацию и несколько опечаток, повторялся первоначальный текст.

Врач оказался в полной запарке, когда я явился в его кабинет. Это мне особенно понравилось, так как избавляло от разговоров. Он передал конверт через ассистентку. И тот и другая были полными. Я разменял первую пятитысячную купюру за стойкой бистро, после чего сел в такси на стоянке перед кафе и поехал на площадь Республики. Оттуда пешком направился к улице Тэмпль.

Дом, где согласно сообщениям газет жил Морис Баду, студент, сообщивший стражам закона о неприятности с Жюлем Кабиролем, стоял сразу за сквером, на том отрезке улицы Тэмпль, где торговали всякой всячиной. Я издалека заметил знакомого "Петрушку" из "Все для смеха". Он по-прежнему нес неусыпную вахту, но, как мне показалось, выглядел менее веселым, чем накануне. По обе стороны входной двери дома, о котором идет речь, красовалась масса металлических табличек, делая его схожим с быком-медалистом на сельскохозяйственной ярмарке. Я искал среди них фамилию Баду, но безуспешно. Сын известного промышленника... Возможно, папа вел свои дела в другом месте. Едва увернувшись от пары тележек, которыми управляли энергичные рабочие, я проскользнул в широкий внутренний двор, заваленный ящиками, велосипедами и детскими колясками. Позади толстенного кота и пальмы в кадке консьержка напрягала остатки зрения над романом о любви, ненависти и страсти. Поглощенная чтением и привычная к постоянному снованию взад и вперед самых разных личностей, она уделила мне не больше внимания, чем если бы меня не было вовсе. Со своей стороны я не стремился узнавать у нее, где живет Баду-сын. Молодому человеку должно быть поднадоело давать интервью полицейским и журналистам и он наверняка отдал соответствующие распоряжения. Мне следовало поискать иные источники информации, чем консьержка. Источник явился в следующее мгновение в лице 16-летнего подручного, который с развязным выражением на бледной физиономии под нечесаными волосами переносил словно святыню картонные коробки из одного магазина в другой. Во время очередного перехода я перехватил его в углу двора, вне зоны видимости консьержки.

– Салют, Тото, – сказал я.

Он замер, взглянул на меня и перегнал из одного угла рта в другой погасший изжеванный окурок. Это был весьма к месту и с потрясающей точностью скопированный с героя кинофильма номер.

– Меня зовут Деде, – заметил он.

– Хорошо, Деде, если я тебе дам совершенно новую сигарету, что ты сделаешь с этим окурком?

– Положу в карман на черный день.

– Держи сигарету, парниша.

Я протянул ему "Голуаз". Окурок он, как и сказал, положил в карман куртки, а сигарету сунул в рот. Я дал ему прикурить.

– А сотню франков? Если я дам тебе сто франков? Что ты с ними сделаешь?

– Не знаю, что я с ними сделаю, но я их возьму. Если только...

Он смерил меня взглядом:

– Нет, – прогнусавил он. – Кажется, это не в вашем стиле...

Он хохотнул.

– Что я должен сделать за сто франков?

– Сказать, где квартира одного жильца. Я нигде не вижу его имени. Морис Баду. Это тип, обнаруживший покойника. Кабироля, если тебе такой знаком.

– Я читаю газеты.

– Мне хотелось бы с ним поговорить, я журналист.

– Из какой газеты?

– "Крепю".

Он скорчил пренебрежительную мину:

– Я читаю "Суар"... Но, в конечном счете, за сто франков я готов забыть о политических убеждениях.