Коррида на Елисейских Полях - Мале Лео - Страница 13

И пошло-поехало. Чарли пожал плечами. Барменша последовала его примеру и, более того, воздела очи горе, что на короткое время придало ей вид девственницы, правда, несколько траченной молью. Она сохранила эту высокофотогеничную позу до прибытия группы статистов. Механики принялись за новую партию. Несколько статистов последовали их примеру, другие ограничились выпивкой. Один отклеил фальшивые усы, которые ему мешали, и с удовлетворением поделился своим мнением, что вроде бы сегодня уже больше ни хрена делать не придется. Прошло еще немного времени, и за спиной барменши зазвонил телефон, перекрывая гомон. Барменша сняла трубку, выслушала, положила трубку и обратилась к Чарли:

– Это месье Ломье. По поводу месье, который хочет видеть месье Ломье.

– Пойдемте, пожалуйста, – пригласил меня ассистент.

Мы пересекли двор, где группа других статистов галдела вокруг только что припаркованной огромной тачки, и Чарли увлек меня в целый лабиринт коридоров, кишащих людьми, неизвестно чем занятых, но очень возбужденных – хорошо знакомая мне киношная атмосфера. Следуя по пятам за моим киноподмастерьем, я пересек две съемочные площадки, погруженные в пыльную тоскливую темноту, со змеящимися кабелями на полу в ожидании, что кто-нибудь о них споткнется, поднялся по лестнице и добрался до кабинета продюсера-режиссера. Чарли постучал в дверь, открыл ее, доложил обо мне и ушел. Человек, который теперь взял меня на свое попечение, оказался выше меня на целую голову. Это был верзила Жан, который, судя по его поведению позавчера в "Камера-клубе", явно пользовался у Ломье авторитетом. На пятьдесят процентов – холуй, на остальные пятьдесят – что-то другое. Холуй по взгляду, улыбке, хотя адресованная мне, она казалась даже искренней. Что-то другое – может быть, секретарь? По своей одежде хорошего покроя, которую он носил непринужденно. И в то же время, будучи киношником, он производил впечатление человека, все время выставляющего себя напоказ.

Кабинет был уютным, с глубокими креслами, мягким диваном и прилегающей ванной комнатой. На столе, в центре комнаты, валялась груда газет, пачка сценариев и стопка коробок с кинопленками. Струя воздуха от вентилятора шевелила сигарный пепел на дне хрустального бокала.

– Входите, месье Нестор Бюрма, – произнес с несколько холодной вежливостью слоноподобный продюсер с дивана, на котором он развалился. Он встал и протянул мне влажную руку. Его пестрая рубашка была расстегнута на волосатой груди. Он был потным и красным:

– Желаете выпить аперитив или ваше правило – воздержание, когда вы на службе?

– Я не на службе, – ответил я. – И даже не знаю, что вы в данном случае имеете в виду, но охотно выпью чего-нибудь.

– О'кей! Пожалуйста, Жан!

Жан пошел в ванную комнату, в которой, видимо, стоял холодильник, погремел стеклянной посудой, вернулся и поставил перед каждым из нас по стакану с ледяным напитком. Между тем продюсер снова сел на диван, а я занял место в кресле. Ломье отпил глоток:

– Я... гм... – произнес он наконец, следя глазами за лакеем, который возился в комнате, – гм... я извиняюсь за позавчерашний вечер, за происшествие в "Камера-клубе". Я был пьян, но помню, что ударил вас кулаком...

– Я вам вернул ваш удар, – сказал я. – Мы в расчете.

– Совсем нет, и я должен извиниться...

– И во всяком случае, этот удар кулаком предназначался не мне, насколько я понимаю, не правда ли? Вы целились не в меня, а в того приставалу, молодого журналиста, верно?

– Э-э, да, можно и так, но тем не менее я настаиваю на извинении. Именно поэтому я и позвонил вам по теле фону на следующий день. И дал вам понять, что вы можете мне перезвонить. Я знаю, что вам передали также и эту мою просьбу, но вы со мной не связались ни по каким каналам, – добавил он тоном упрека.

За кого же этот тип меня принимает?

– Когда я получил ваше послание, то было уже поздно вам звонить, – объяснил я. – Потом я забыл. И только сегодня, благодаря одному совпадению...

– Совпадению?

– Да. Один продюсер напомнил мне о другом. Я только что навестил одного из своих друзей – Жана-Поля Монферье...

– Монферье? Ах да, правда, я узнал, что он вернулся из Канн... (элегантным жестом он отправил Монферье в аэропорт) ...Вернемся к нам. Да, я отнесся очень отрицательно к вашему молчанию, месье Нестор Бюрма... (он замолчал, встал и пошел к вентилятору изменить его направление) ...Какая жара! (он вернулся и сел, обмахивая свою массивную шею желтым шелковым платком) ...Да, очень отрицательно. Я подозревал вас, и ваше поведение только укрепило меня в моих подозрениях. Я вывел из него заключение, что вы не желаете встречаться со мной, а из этого заключения сделал и другие. В нашей профессии мы называем это "цепочкой". Ладно. Теперь вы тут, и мы можем, наконец, откровенно объясниться.

– Вы меня подозревали, но в чем же?

– Я ужасно не люблю частных детективов, месье, – сухо произнес он. – Можно даже сказать: я их ненавижу.

– Это не ответ.

Он поднял на уровень лица свою огромную ручищу и, размахивая перед рожками на голове быка, украшавшего мою трубку, платком, к счастью, не красным, продолжал:

– Одну минуту... Роланда нанимала многих частных детективов, чтобы шпионить за мной. Поэтому, когда в тот вечер я вас увидел перед собой, кровь бросилась мне в голову. Я вас знал. Знал, что вы были телохранителем Грас Стендфорд, но поскольку она вернулась в Америку, вы уже не были им. Но вы по-прежнему болтались поблизости. Буду откровенен. Я не целился в того молодого журналиста. Если бы надо было бить морду всем журналистам, которые позволяют себе невежливые высказывания, то этому не было бы конца. Я целился именно в вас. Я был пьян и вообразил себе Бог знает что. Извините меня еще раз...

– Вообразил что?

– Всякое.

– Понятно. По поводу этой Роланды, да?

– Да.

– Кто эта Роланда?

– Моя жена. Мадам Роланда Ломье. Недавно я заключил с ней соглашение, и мы договорились, что она оставит меня в покое...

– Я никоим образом не работаю для вашей жены, – сказал я. – Если это может вас успокоить...

– Гм, гм... – проворчал он с недоверчивым видом. – Ладно... Во всяком случае, Роланда ошибется в своих расчетах. Я умею быть начеку. Она научила меня действовать потихоньку. Я и буду действовать потихоньку.

– Так тихо, как вам будет угодно, – улыбнулся я. – Какое мне дело до всего этого?

– Ну что ж, не будем больше говорить обо всем этом, – предложил он, облегченно вздохнув. – И выпьем последний стаканчик, если вы ничего не имеете против.

Я согласился. Жан налил нам и позволил глоток себе за занавеской ванной комнаты. Потягивая из своего стакана, я перевел разговор на смерть Люси Понсо. Ломье не сообщил мне ничего интересного и добавил, что все это очень грустно. Я присоединился к этой мысли, но тут зазвонил телефон. Ломье снял трубку:

– Да... да... о! Черт!.. Ладно... (Он положил трубку, все такой же красный и потный.) В этой профессии всяких зануд в избытке, – сказал он.

И безо всякого перехода снова заговорил о Люси Понсо, повторяя при этом, что все это очень грустно для актрисы, которая доказала, что ничего не растеряла из своего таланта. Я воспользовался короткой паузой в его речи, чтобы вставить имя Монферье и сообщить о визите Денизы Фалез к продюсеру.

– Я не знал этого, – вздохнул Ломье. (Он посмотрел на часы. Часы и телефон – это два столпа кинопроизводства.) ...Ей не надо забывать о нашей договоренности (он снова вздохнул.) ...Я вам говорил недавно, что эта профессия полна зануд. А также и неблагодарных. Это я создал Денизу. А теперь она, без сомнения, будет стараться отхватить роль в фильмах Монферье. Моих ей больше недостаточно. Они для нее малопривлекательны. А! Ничтожество! Но я тоже делаю выдающиеся фильмы, когда захочу, как тот Монферье!

Он снова вздохнул, и новая волна жара охватила его. Он скривился под своим желтым платком, которым вытирал пот. Похожий на малыша с рекламы глистогонного средства, на ребенка, который вот-вот заплачет.