Километры саванов - Мале Лео - Страница 4

Я откашлялся, пытаясь избавиться от комка, который, я чувствовал, образовывался у меня в желудке.

– Забавный упрямец!

Эстер Левиберг устало провела рукой по лицу и глухим голосом сказала:

– Если он не колеблясь изувечил себя ради ста франков, что же он предпримет ради мести?

Я ничего не сказал.

– ...Я опасаюсь не только за своего брата. Я опасаюсь и за себя. Ведь я проявила слабость. Через несколько месяцев, когда мои родители напали на наш след, я поддалась на их уговоры. Я рассталась с Жоржем. А его они вынудили бежать, не знаю, куда. Что-то они раскопали в его прошлом.

– Это был жулик, – сказал я. – Его и звали не Жорж Морено.

– Да, знаю. И все же мне нельзя было его бросать. Я раскаялась в этом, но он-то не догадывается. Я ждала от него ребенка. Они заставили меня сделать аборт.

Лихорадочный блеск, который я уже замечал раньше, вновь вспыхнул в ее темных глазах. Я пожал плечами и сказал:

– Оставим прошлое и поговорим о сегодняшнем дне. Чего вы ждете от меня?

– Чтобы вы защитили меня от Морено.

– Вы утверждаете, что он вернулся?

– Да.

– Как он обнаружился? Она провела рукой по лицу:

– Я вам объясню. Но не сегодня, ладно? Мне просто хотелось возобновить наши отношения, посмотреть, тот ли вы Бурма, которого я знала в свое время, друг Морено. Узнать, согласитесь ли вы мне помочь. Вы мне поможете?

– Сделаю все, что смогу.

– Спасибо. Она встала:

– ...Устала. Сегодня больше ни слова об этом. Приходите завтра ко мне домой. Я предоставлю вам все необходимые для вашего расследования факты. К одиннадцати часам. Улица Постящихся. "Ткани Берглеви", включая семейные апартаменты, конторы, склады, магазины, занимают шесть этажей. Вы не сможете ошибиться. Видно за километр.

– Буду, – сказал я.

Она направилась к смежной двери, медленно передвигая располневшие ноги. Я проводил ее до лестничной площадки.

– До завтра, – сказала она. – Очень рада была вас снова повидать. И простите мне, что я больше не Алиса.

Ничего не говоря, я сжал ей руку и закрыл за нею дверь. Я посмотрел на Элен, печатавшую на машинке и всем своим видом создающую впечатление, будто агентство "Фиат Люкс" завалено работой. Солнечный луч играл в ее шатеновых волосах. Не всегда он будет так играть. Во всяком случае, не все время в тех же самых волосах. Стареть скверно. Самое скверное из скверных занятий. Я спустился в табачный киоск, чтобы поднять настроение в ущерб собственному здоровью.

После обеда я немного приободрился и отправился в Национальную библиотеку полистать подшивку газеты "Либертер" за июнь 1937 года. Мне не пришлось искать долго. Это была статья, которую я так хорошо помнил, словно впервые прочел ее только накануне, потому что в ней говорилось о двух людях, которых я знал. Но память могла меня и подвести, и я хотел ее освежить. В статье описывалось, при каких обстоятельствах были расстреляны франкистами попавшие в плен на фронте Икс... трое товарищей-бойцов из Колонны Дурути. Речь шла о Луи Бареле, Пьере Лагоге и Дени Северене, ответственном за группу подрывников.

...Дени Северен был хорошо известен нашим товарищам из Группы социальных исследований в Монпелье, а также нашим друзьям в Лионе, где он одно время вел философский листок, идеи которого были весьма близки к нашим идеям...

Настоящее имя Жоржа Морено не было Дени Северен, но относилось к числу тех, которые он любил коллекционировать. Если двадцать лет спустя после похищения наследницы богатой семьи торговцев текстилем он вернулся, чтобы свести счеты с девушкой и с ее семьей, то Дом Левибергов мог легко от него избавиться, выделив ему новенький саван по себестоимости. Оставалось выяснить, не были ли призраки, возникшие в больном воображении вроде бы много страдавшей женщины, более опасны, чем живые существа.

Глава вторая

Горящая тряпка

Здание не было видно за километр, потому что с улицы Постящихся нет такого широкого обзора, как с площади Согласия, но, оказавшись перед ним, его нельзя было не заметить и не признать, что в данном случае не может быть и речи о торгующем из-под зонта отрезами уличном разносчике. Шесть этажей. Фасад шириной в устье реки изрезан высокими и многочисленными окнами. И на каждом этаже – длинное панно из черного мрамора или какого-то похожего материала, на котором золотыми буквами начертано: ТКАНИ БЕРГЛЕВИ. Сукна, шерстяные ткани, ситцы, шелка. Опт. Полу-опт. Левиберг сын. Фамилия Левиберг повторялась несколько раз. Очевидно, что этот малый гордился своей фамилией и никогда не обменялся бы ею с Дюпонами. Рядом с подворотней стоял крупный черно-желтый грузовик с надписью ПЕРЕВОЗКИ ТБРЛ по бортам. Еще одно предприятие, принадлежащее Рене Левибергу, имя которого соседствовало с названием фирмы. Должно быть, и на скроенных из собственных тканей пижамах, используемых господином Левибергом, с лицевой стороны, крупными буквами, написано его имя, как на халатах у боксеров или на куртках служащих бензоколонок. Или же у меня сложилось весьма неточное представление о персонаже.

Я вступил под свежеокрашенный свод, и сильнейший запах грунтовки ударил мне в нос. Во дворе складские грузчики переносили тюки. Перед застекленной кабинкой довольно пожилой мужчина в фуражке грустно выслушивал то, что ему кричал в ухо сидевший там страж.

– Сколько раз тебе надо повторять? – орал цербер. – Ты же вчера приходил. Ничего не изменилось. Ни-ко-го не на-ни-ма-ют. Папаша, ты родного языка не понимаешь?

Человек в фуражке не настаивал. Ссутулившись, он потащился попытать счастья в другом месте. Стареть скверно. Ищешь работу и не находишь, и любой малый с гарантированной миской супа может на вас наорать. Паршивая сторожевая собака вышла из своей конуры как раз в тот момент, когда я проходил мимо. У занятых в этом ремесле обычно мерзкие морды, но этот тип побивал все рекорды. К тому же он брюзжал, что его отнюдь не украшало. При моем появлении он счел бесполезным остановиться и продолжал что-то ворчать, измеряя меня взглядом.

– Что такое? – наконец изрыгнул он.

От него несло перегаром. Если такой цапнет, может заболеть голова, как после перепоя.

– К мадемуазель Левиберг, – сказал я. – К мадемуазель Эстер Левиберг.

– А зачем?

– По личному вопросу! – сухо ответил я. – У меня назначена встреча с мадемуазель Левиберг. Сообщите ей обо мне или подскажите, где ее найти, но сделайте либо то, либо другое. Меня зовут Бурма.

– Простите, сударь, – произнес он, явно смягчившись. – Все эти безработные... Они меня донимают и заводят...

– Прощаю, прощаю... Годы берут свое.

– Что? Ах да! Наверное, так... гм... Мамзель Левиберг – это не мое дело. Мое дело – отсылать подальше тех, кто воображает, что здесь, как на заводах Рено, не перестают набирать. Мое дело...

Он решительно передернул плечами.

– ...Простите, сударь, – повторил он. – Работа такая. Так как вас?

– Бурма. Нестор Бурма.

Он закрылся в своей конуре, поиграл с внутренним телефоном и сказал, что мадемуазель Левиберг меня ожидает. И добавил, где. На пятый этаж мне пришлось подняться пешком, потому что, хотя и существовали грузовые подъемники, установить лифты забыли. Во всяком случае противный привратник не смог указать мне ни одного подобного механизма. Мне было наплевать. Я взлетел по лестнице, перескакивая через две ступеньки, чтобы доказать себе, что все эти истории со старением, хотя и заставили меня немного расхандриться накануне, и только, по-настоящему Нестора Бурма не задевают.

Эстер Левиберг приняла меня в гостиной, которая вполне сошла бы за выставочный зал антиквариата. Она была загромождена картинами и массивной мебелью разных стилей, причем того уровня, когда каждая ножка стоит целое состояние, хотя меня лично такая обстановка никогда не вдохновляла. Да и холсты не принадлежали к числу тех, которые вызывают мой восторг, но их мне было трудно разглядеть, потому что комната была погружена в полумрак из эстетических соображений, которые легко понять. Но это не делало ее приветливее. Эстер Левиберг причесалась под кинозвезду Веронику Лейк. Тяжелая масса эбеновых волос скрывала обожженную часть лица. Как и накануне, она была в темном платье, которое больше напоминало мешок, чем изделие знаменитого модельера. Меня охватила огромная жалость, и я почувствовал себя не в своей тарелке. Преисполненный решимости говорить мало, но по делу, я приступил к нему тотчас же, как только было покончено с общепринятыми взаимными приветствиями. Есть ли у нее доказательства, что Морено вернулся? Она начала юлить, что меня не удивило. Она пригласила меня сесть на что-то вроде скамьи резного дерева, которая стоила несомненно дороже, чем плетеные кресла кафе "Флора", но была много жестче. Затем позвонила и велела явившейся служанке принести напитки, любезно позволив мне закурить трубку (что я сразу же и сделал) и узнав, каковы мои ставки. Я ей сказал.