Брачная ночь - Кинселла Софи - Страница 101

22. Лотти

У меня в голове полная каша. Я не знаю, на чем сосредоточиться, не знаю даже, с чего начать… Попробую все же начать с пансиона. Мне абсолютно непонятно, как каменное здание может стать совершенно другим. А между тем пансион действительно выглядит иначе, чем я его помню. Все здесь сделалось каким-то маленьким, ветхим и совсем не иконосским, если вы понимаете, что? я хочу сказать.

Сейчас мы все сидим на веранде, которая кажется не такой просторной, как мне запомнилось, к тому же когда-то – но уже после нас с Беном – ее пытались выкрасить в совершенно отвратительный желтовато-бежевый цвет (цвет детской неожиданности, как говорили мы в колледже). Попытка не удалась, и теперь мы имеем сомнительное удовольствие любоваться тем, как отставшая краска длинными полосами свисает со стен и деревянных перил балюстрады. Оливковая роща за ограждением веранды поредела – теперь это просто поросшая мелким кустарником грунтовая площадка, на которой сохранилось всего несколько деревьев. Правда, вид на море по-прежнему хорош, но он почти ничем не отличается от видов, которые можно наблюдать в Греции буквально везде.

Артур… Когда-то я перед ним почти благоговела, а сейчас никак не могу понять – почему. Что в нем было такого особенного? Что заставляло меня – в буквальном смысле – сидеть у его ног, ловя драгоценные жемчужины высшей мудрости, которые он ронял со своих уст? Теперь я ясно вижу, что он не мудр и даже не особенно образован. На самом деле это просто старый алкаш (Артуру, наверное, уже за семьдесят) и старый козел (он уже дважды пытался меня облапать, когда Бен не смотрел).

– Никогда не возвращайтесь, – говорит он сейчас, размахивая в воздухе чудовищных размеров самокруткой (что у него там, «трава» или табак, я даже не спрашиваю. Пахнет оно, во всяком случае, сырой паленой шерстью). – Никогда! Я говорю это всем молодым людям, которые бывают у меня в пансионе. Настанет день, когда ваша юность останется в прошлом, и там ей и следует быть. Все, что может пригодиться вам на жизненном пути, вы возьмете с собой. Так зачем же оборачиваться назад?..

– Папа!.. – Сара закатывает глаза. – Достаточно. Все равно, они уже вернулись, и, честно говоря, я рада. – Тут она подмигивает Бену. – Вы успели вовремя, мы как раз продали эту старую развалюху. В будущем месяце мы уезжаем. Еще кофе?

Когда она наклоняется, чтобы налить нам кофе, я просто не могу удержаться, чтобы не рассмотреть ее более внимательно. Вблизи Сара так же хороша, как мне и показалось вначале, когда я впервые увидела ее на верхней площадке лестницы. Точеная фигурка, гладкая, смуглая кожа, блестящие волосы, но лучше всего, конечно, ее большие, упругие груди, которые так и рвутся на волю из-под тонкой майки…

В этом и заключается одна из причин моего смятения и растерянности. И даже не одна, а сразу несколько. Во-первых, Сара – настоящая красавица, сексуальная и чувственная. Во-вторых, мне совершенно очевидно: до того, как я приехала в пансион пятнадцать лет назад, между Беном и Сарой что-то было. Оба постоянно ссылаются на какие-то события и забавные случаи, о которых я не имею ни малейшего понятия, и смеются, как могут смяться только старые и близкие друзья. Ну а в-третьих, я чувствую, что какие бы чувства ни связывали их когда-то, они не остыли до сих пор. Между этими двоими то и дело проскакивает искра, и если даже я это вижу, сами они просто не могут этого не ощущать. Интересно, что между ними происходит? И что вообще происходит?!

Я принимаю из рук Сары чашку с новой порцией кофе. Пальцы мои дрожат. Еще недавно я была уверена, что возвращение в пансион станет кульминационным пунктом нашего медового месяца, что все, соединяющие нас с Беном спутанные ниточки воспоминаний наконец распутаются и снова свяжутся в надежный и прочный узел взаимной нежности и любви, но этого отнюдь не происходит. Напротив, я чувствую, как вокруг меня новые нити сплетаются в новый клубок, но они почему-то не касаются ни меня, ни Бена. Особенно – Бена. С каждой минутой он как будто отдаляется от меня. Он почти не глядит в мою сторону, а когда я кладу руку ему на плечо, сбрасывает ее нетерпеливым, почти раздраженным движением. Сара это тоже заметила. Я в этом уверена, потому что в такие моменты она тактично отворачивается, делая вид, будто ничего не видит.

Артур между тем продолжает свои разглагольствования.

– Мы взрослеем, а потом стареем, – вещает он. – Реальная жизнь становится непреодолимой преградой на пути нашей мечты. Мечта без остатка растворяется в жизни. Так было и так будет всегда, ибо таково устройство мира. Кто-нибудь хочет виски? – Его мрачное лицо неожиданно проясняется. – Как говорят в Греции, если солнце стои?т над нок-реей, пора промочить горло.

– Я бы выпил стаканчик скотча, – к моему огромному неудовольствию, отвечает Бен. Что он делает?! На часах еще нет одиннадцати, а он уже пьет! Меньше всего мне хочется, чтобы мой муж начал заглядывать в бутылочку в такую рань, поэтому я бросаю на него предостерегающий взгляд. «Ты уверен, дорогой, что это хорошая идея?..» – вот какую мысль хочется мне ему передать. «Да кто ты, вообще, такая, чтобы командовать?!» – именно это означает его ответный негодующий взгляд.

И снова Сара тактично отворачивается, чтобы не смущать нас, или, точнее, меня. Мне, однако, от этого не легче. Это самая настоящая пытка – видеть, как другие женщины стараются не замечать язвительных, раздраженных взглядов, которыми ты обмениваешься со своим мужем. Пожалуй, это даже хуже, чем слишком узкие шорты, которые с треском рвутся на твоей толстой заднице, когда ты пытаешься ходить перед своим новым мужем на руках (так, я думаю, мои гимнастические упражнения выглядели со стороны, хотя на самом деле я пыталась сделать «колесо» не столько для Бена, сколько для себя).

– Вот, сразу видно понимающего человека, – одобрительно гудит Артур. – Ну, идем, выберем самый лучший виски. Если, конечно, в баре еще что-нибудь осталось…

Они уходят вдвоем куда-то в глубь пансиона, а я остаюсь на веранде с Сарой. Мы обе чувствуем себя довольно неловко. Я, во всяком случае, не представляю, о чем говорить, с чего начать, хотя мне ужасно хочется знать… А что, собственно, мне так хочется узнать?

– Вкусный кофе, – вежливо говорю я, когда молчание становится невыносимым.

– Спасибо. – Сара так же вежливо улыбается мне, потом вздыхает. – Лотти, я должна сказать тебе… – Она разводит руками. – Ты, наверное, не в курсе, что я и Бен… Бен и я…

– Теперь – в курсе. – Я слегка выделяю голосом первое слово.

– Мы были вместе очень недолго. Я приезжала навестить отца, а тут появился он, и мы… Нас словно закоротило, понимаешь? Все это и продолжалось-то недели полторы, не больше, так что ты, пожалуйста, не думай… – Сара ненадолго замолкает. – Я бы не хотела, чтобы вы…

– Я ничего такого не думала, – перебиваю я самым жизнерадостным тоном, на какой только способна. – Ничего, правда!..

– Вот и отлично. – Сара улыбается, демонстрируя превосходные зубы, которые на ее смуглом лице кажутся особенно белыми. – Это просто замечательно, что вы вернулись. Надеюсь, вас привели сюда только хорошие воспоминания?

– Да, разумеется. Когда-то мы оба были здесь очень счастливы.

– То лето было, наверное, самое лучшее. – Сара наливает кофе себе и делает из чашки крохотный глоток. – В тот год к нам приезжал Большой Билл. Ты его помнишь?

– Конечно, я помню Большого Билла. – Ко мне понемногу начинает возвращаться душевное равновесие. – И Пи?нки тоже.

– А двух Недов? Однажды, когда я была здесь, их обоих арестовали и посадили под замок. – Сара слегка улыбается при этом воспоминании. – Папе пришлось вносить за них залог.

– Я слышала об этой истории. – Разговор нравится мне все больше и больше, и я невольно сажусь прямее. – А ты помнишь, как прямо в заливе потерпела крушение и затонула рыболовная шхуна?

– Да, отличный был год! – Сара кивает. – Про шхуну мне папа рассказывал. И про пожар в пансионе тоже. В то лето вообще было много всяких событий и катастроф. Даже Бен, бедняга, ухитрился где-то подхватить грипп. Он действительно был очень болен; поначалу мы хотели отправить его в больницу, но потом ему стало лучше, так что все обошлось.