Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 52

– Все в порядке, это я, – тихо сказал капитан, взяв его за плечо. – Вы в безопасности.

– Надолго ли… – пробормотал Курт, обессиленно вздохнув; тот кивнул:

– Это верно, ненадолго… Остается надеяться, что ваши люди успеют явиться сюда прежде, чем они разнесут замок. Если б вы знали, что тут творится!

– Знаю, капитан. Один из крестьян Таннендорфа не тот, за кого себя выдавал, и все, что сейчас происходит, происходит по его воле.

– Неужто тот бродяга?!

Курт устало улыбнулся, покосившись сквозь решетку на толпу, покачал головой.

– Нет, это не Бруно. Каспар.

– Пивовар?! Не может быть.

– И тем не менее, – невольно продолжая отступать от ворот, подтвердил он. – Я поговорил с семьей Шульц, и от них я узнал много интересного. В том числе и то, что Каспар затеял здесь нечто неприятное; у меня есть версия, что он хочет подставить барона под убийство.

– Убийство? – переспросил Мейфарт растерянно. – Чье?

– Мое. Согласитесь, покушение на следователя Конгрегации – достаточно тяжелое преступление.

– Достаточно – для чего?

– Этого я пока не знаю, – оказавшись шагах в двадцати от ворот, Курт, наконец, остановился, переводя дыхание. – У меня есть только версии, но все это надо еще проверить… Нам с вами сейчас главное знать не это. Главное – знать, сколько эти стены смогут удерживать толпу.

– Тогда понятно… – начал Мейфарт и умолк, глядя задумчиво в землю; Курт нахмурился:

– Простите?

– Понятно, что происходит, – пояснил капитан. – Вы еще не знаете, но настроения толпы переменились. Сейчас они не требуют смерти господина фон Курценхальма?младшего, и никто не считает его больше стригом. Сейчас они говорят о том, что его надо запереть, вызвать сюда светские власти, потому что он не колдун и не стриг, и судить его должны как простого убийцу. А вы… простите, майстер Гессе, я лишь передаю то, что слышал, это не мои слова… А вы слишком молоды, чтобы правильно разобраться в деле, тем более, что оно у вас первое… и на самом деле вы не желаете разбираться в нем вообще, и отец Андреас повез отчет, в котором говорится, что господин фон Курценхальм опасен, и… и…

– Продолжайте, капитан.

– И вы задумали убить молодого барона, чтобы решить все просто. Простите еще раз, я лишь передаю их слова, так думают они.

– Они? – переспросил Курт, посмотрев капитану в глаза и стараясь увидеть в них его мысли; рука невольно замерла на рукояти, и он едва удержался от того, чтобы отступить назад. – А вы?

– Бросьте, майстер Гессе. Если б я поверил в эти бредни, я, разве, впустил бы вас? Я просто оставил бы вас за воротами и позволил бы им расправиться с вами.

– Простите, – согласно склонил голову Курт; капитан невесело улыбнулся:

– Думаю, взаимных извинений произнесено достаточно; просто знайте, что я для вас – единственный человек, которому вы можете верить, так же, как и вы для меня. Пойдемте внутрь, вам надо отдохнуть, у вас в лице ни кровинки.

Только теперь Курт понял вдруг, как устал; он бодрствовал уже больше суток, половину из которых провел в седле, ноги ломило, спина болела неистово, хотелось есть и спать, и снова накатывало ощущение бессилия, беспомощности, почти отчаянья…

– Я загнал вашего коня, капитан, – тихо сказал Курт, покосившись за ворота. – И бросил там человека, которому обещал защиту.

– Вы о Бруно? Не переживайте, этот о себе позаботится. А мне позвольте позаботиться о вас, идемте.

Пока Мейфарт сопровождал его в основную башню, Курт выслушал краткий и безрадостный доклад о расстановке сил: кроме старика Вольфа и самого капитана, из боевых единиц в замке был дозорный, которого Курт и видел раньше на надвратной башне, и еще два солдата на стене. Однако рассчитывать на их помощь особенно не стоило – уже не раз снизу доносились укоряющие возгласы их родичей, призывающих открыть ворота и впустить людей, собравшихся снаружи. Пока стража держалась, но уже замечал капитан на себе задумчивые взгляды и был уверен, что рано или поздно кто?то из них сдастся…

– Quis custodiet ipsos custodes?[49] – прошептал Курт себе под нос. – Может, проще выдворить их из замка? – предложил он, принимаясь за поданную ему нехитрую снедь в огромной пустой кухне; капитан вздохнул.

– Я понимаю, толку от них все одно мало, и никто из них не станет резать своих же сородичей, если они войдут внутрь…

– Так в чем же дело?

– А вы вообразите себе, майстер Гессе, что будет, если я прямо заявлю им, чтобы они уходили?

Курт понуро кивнул. Все верно. Парадокс заключался в следующем: стража почувствует себя оскорбленной, будучи заподозренной в том, что не сможет исполнять своих обязанностей как должно, хотя у каждого из них в голове будет биться мысль именно об этом – открыть ворота. Кроме того, любая попытка избавиться от них будет лишь подкреплять подозрения в том, что что?то в замке нечисто, и надо брать ситуацию в свои руки, избавившись от капитана и назойливого следователя…

– Получается так, – обреченно подвел итог Мейфарт, – что осаждающие уже внутри, и остается лишь ждать, когда они решатся на что?то. Я сам не сплю со вчерашнего дня – слежу за этими юнцами, боюсь отвернуться…

– Но – барон? А с ним что?

Мейфарт нервно дернул плечом, подавляя выражение снисходительного раздражения, и пояснил:

– Господин барон в отчаянии. Сын слышит крики снаружи – не всё, но он уже понял, что происходит. Первым делом сделал выговор отцу за то, что привел в дом инквизитора; это помимо естественного опасения вызвало в нем… ну, понимаете…

– Понимаю, – кивнул Курт.

Помимо боязни перед дознавателями, естественной для того, кем считает себя этот малолетний безумец, внимание Конгрегации ему должно было польстить, пробуждая немыслимую смесь чувств – от ненависти и почти ужаса перед, как ему кажется, неминуемой гибелью до высокомерной гордости за проявленное внимание к его уникальности…

– Он не разговаривает с господином бароном, впал в какое?то оцепенение, даже прекратил читать. Временами ходит по своей комнате взад?вперед, останавливается у ставен, прислушивается, после опять замирает… – Мейфарт тяжело перевел дыхание, потирая глаза, и, не удержавшись, зевнул. – Прошу прощения… А господин барон теперь сам не лучше – точно так же мечется по своим покоям, а порою просто сидит на постели и смотрит перед собой пустыми глазами. И, что меня всерьез настораживает, не раз говорил уже о том, что сына и замка крестьянам на растерзание не отдаст…

– Это он о чем? – напряженно уточнил Курт; капитан посмотрел на него страдальчески:

– Вот уже полдня он затачивает кинжал. Как вы думаете, о чем?

– О, Господи, – тоскливо пробормотал он, с ненавистью покосившись в окно, откуда неслись неутихающие вопли. – Еще этого не хватало…

– Велел по всему замку расставить бочонки с маслом, – все более хмуро продолжал Мейфарт. – Я пытался спорить, но что он тогда учинил… А молодые и рады стараться. Еще неделю назад я бы каждому из них пояснил, что к чему, однако сейчас я боюсь даже сделать им замечание по поводу криво застегнутого ремня. Сейчас, если вы войдете в жилую башню дальше, вы увидите этот ужас – по всем коридорам бочонки, в комнатах, в опасной близости у факелов… Всё, что я смог, это затушить половину из них в коридорах, почти все – в комнатах; и воды долить до самых краев в бочки под ними. А только все равно – если снять факел со стены да разбить один бочонок или просто швырнуть этот факел в одну из комнат…

Мейфарт обреченно махнул рукой, и Курт с тяжким вздохом молча кивнул.

– Не знаю, входит ли это в ваши обязанности, – продолжил капитан, глядя в узкое окно напротив, – но надеюсь, что теперь вы мне поможете – я уже выдохся разрываться между надвратной башней, замком и господином бароном…

– В мои обязанности входит все, что в моих силах, капитан… – уже привычно отозвался он, закрывая глаза.

От несытного, безвкусного, но все же обеда, от покоя, пусть относительного, наступившего после долгой беготни и скачки, Курт осоловел, начиная ощущать всю ту усталость, что накопилась в теле за эти вот уже вторые сутки; уже почти начав засыпать прямо за столом, сидя, он почувствовал руку на плече и воззрился на Мейфарта, с усилием разлепив глаза.