Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 426

– Граф? – скептически уточнил капеллан. – Ему будет довольно и пары дней… Я бы сказал, что и всем присутствующим полагалось бы брать пример с барона фон Вегерхофа. На словах – да, все верные католики, поминают Господа и Деву Марию – замечу, к месту и не к месту; но на деле… Барон фон Эбенхольц полагает, что молитвы ничего не значат, и Господь спасет тех, кого заранее определил к спасению, и земные блага также даются тем лишь, кому Им решено их дать.

– А с его слов я сделал вывод, что он полагает человека способным добиться всего.

– Порою его рассуждения колеблются от крайности к крайности… А господин наместник, к примеру, убежден, что Бог о нас забыл; он так и сказал. Он полагает, что, сотворив наш мир и почивши от трудов, Господь до сей поры и пребывает в отдохновении, не наблюдая за вершащимся среди людей. Потеря жены надломила его давно… А около месяца назад, брат Игнациус, умер отец Иоганн, капеллан в замке господина фон Люфтенхаймера. Отец Иоганн мне много рассказывал о их молодых годах; они ведь были всегда рядом, почти друзья, а не только духовник и духовный сын. Это ввергло господина наместника окончательно в уныние. Жена, друг и духовник, сын далеко… У него теперь только дочь, и он панически боится утратить и ее тоже. Отец Иоганн перед своей кончиной порекомендовал ему одного из своих друзей как хорошего священника, способного занять его место, и господин фон Люфтенхаймер даже отрядил своих людей за ним, но… Не думаю, что будет то же единство душ. Думаю, господин наместник ощущает себя очень одиноким.

– Да, я это заметил… А фон Хайне? Что скажете – он всегда так несдержан в вине?

– Я не хотел бы показаться сплетником… – неуверенно пробормотал капеллан, и Курт кивнул:

– Понимаю; ну, что вы. Какие сплетни. Простая и понятная забота о душах мирян; кому об этом печься, как не вам и не мне? Полагается по чину.

– Граф фон Хайне… – все еще неловко произнес тот. – По?всякому. Некоторая слабость к винопитию в нем наблюдается, когда сильнее, когда слабее… В его жизни все сложилось не так, как он хотел. Его исповеди… не знаю, могу ли я… Да и без исповедей, просто – любит подсесть ко мне и поговорить…

– Я видел вас вчера, – отметил Курт, и капеллан вздохнул:

– Да. Вчера – снова. Я уж привык… Он ведь, брат Игнациус, не говорит – он жалуется; жалуется на свою судьбу. Все не так, как ему бы хотелось. Жена небогата – кроме родословной, никаких обеспеченностей; собственное имение на грани краха, дочь, прямо скажем, не красотка, вся в мать, dimitte Domine[636], а при отсутствии приданого – это возможный камень на шее до конца дней. Вот он и пьет… У всякого здесь свои маленькие слабости и большие прегрешения, если копнуть душу, не придется и копать?то глубоко.

– А у вас? – уточнил Курт, обратившись к капеллану, и тот, снова вздохнув, отозвался безо всякого смущения:

– А о моей слабости известно всем. Повара у госпожи фон Герстенмайер – чудо… Во времена редкого просветления я даже подумываю – а не возвратиться ли в монастырь? Хоть устав наш и не особенно строг, а все же там не такие пищевые излишества, коим предаюсь здесь. Боюсь, в райских вратах, когда придет мое время, застряну чревом… а в иные чертоги путь широк. Там пройду с легкостью.

– Боже мой, – усмехнулся Курт, обводя взглядом зал, – хоть кого?то здесь не одолела depressio? Я сегодня услышал многое – от опасений политического переворота до ожидания Преисподней; хоть бы кто?нибудь сказал мне, что видит впереди постоянство и счастье.

– Это вам скажет барон фон Вегерхоф, – с убежденностью отозвался капеллан. – У него, я полагаю, все хорошо – ну, или будет хорошо. Он переживает несчастья с легкостью, в будущее смотрит с надеждой, превратностей судьбы не замечает. Поговорите с ним – и на душе станет спокойнее.

– Думаете?

– Мне помогает, – передернул плечами капеллан.

– Майстер инквизитор! – окликнул от шахматного стола голос фон Лауфенберга, и Курт, поднявшись, улыбнулся:

– Вот и возможность это проверить… Спасибо за разговор, брат Штефан.

– Что это вы там застряли? – укорил граф, когда он приблизился; судя по раздраженным ноткам в голосе, фон Лауфенберг в очередной раз сдал все свои позиции на растерзание войскам противника, и теперь всеми силами пытался держать себя в руках. – Я завтра уезжаю, и больше, наверное, не представится возможности увидеть схватку века. Присаживайтесь. Александер согласился на партию с вами, а нам всем не терпится это увидеть.

– Это ваша месть, граф? – усмехнулся Курт, садясь. – Хотите посмотреть теперь на то, как бьют меня?

– Мы все это заслужили. Не упрямьтесь, майстер инквизитор. Справедливость требует поддаться на наши уговоры.

– А милосердие?

– А милосердия не существует, – уверенно отозвался фон Лауфенберг.

– Amen, – вздохнул Курт, утвердившись поудобнее, и кивнул на монету в руке фон Вегерхофа: – Орел.

За начавшейся игрой он следил вполовину внимания – позорного проигрыша все равно было не избежать, мысли же сейчас кружили по зале, останавливаясь по временам то на одном, то на другом госте; порою взгляд выхватывал в стороне лицо Адельхайды, с неподдельным интересом внимающей какому?то рассказу одной из дам, или хмурую физиономию фон Хайне, сидящего в отдалении в полном одиночестве. Заподозрить можно было любого – и с тем же успехом никого. Как верно заметил капеллан, у всякого человека есть в глубине или на поверхности души что?то, что он желал бы скрыть, или даже нечто такое, что и окружающие предпочли бы не знать, и даже, быть может, сам человек…

– Наверное, я сегодня не в форме, – с наигранно тяжелым вздохом произнес фон Вегерхоф, когда топчущиеся вокруг шахматного стола гости стали откровенно клевать носами и даже вслух жаловаться на скуку. – Предлагаю ничью.

– Мать Господня! – пораженно ахнул фон Лауфенберг. – Этого не может быть! Александер, что с тобой сделали эти торгаши? Подменили? Ты должен был за нас отомстить!

– Увы, Вильгельм, – развел руками стриг, – les voies du Seigneur sont impenetrables[637], иными словами – судьба переменчива. Судя по всему, вы не того избрали в заступники.

– Это просто бесчестно с твоей стороны. Я на тебя поставил.

– Все остались при своем, – успокаивающе проговорил фон Эбенхольц, – нечего белениться.

– Срочно найди себе еще одну хорошенькую горожаночку, – не унимался тот. – Пока ты был при девке, ты был непобедим. Наверняка воздержание на тебе плохо сказывается.

– Граф! – вспыхнул Эрих, и фон Эбенхольц, ухватив приятеля за локоть, оттащил его в сторону.

– Думаю, графу пора в постель, – пояснил он непререкаемо. – Да и мне тоже; завтра уезжать… Эрих, попрощайся за нас с хозяйкой и забери сестру.

– Я не стану извиняться за графа, – церемонно произнес юный рыцарь, когда оба удалились. – Если вы затаили на него зло, барон фон Вегерхоф – поделом.

– Он пьян, – попытался вмешаться фогт, и Эрих пренебрежительно покривился.

– Граф и в трезвом виде неприемлем, – отозвался он с уверенностью, коротко поклонившись в сторону всех разом. – Прощайте, господа.

– Нарвется парень когда?нибудь, – вслед ему вздохнул Курт; фогт улыбнулся:

– Юность… Идеалы…

– … преждевременная смерть, – довершил он мрачно, и фон Люфтенхаймер напряженно скосил взгляд в сторону молчаливого фон Вегерхофа, неловко проронив:

– Примите соболезнования, барон. Здесь никто не сказал ни слова о случившемся в вашем доме, если не считать этого неприличного выпада…

– Не застольная тема, – согласился стриг, и фогт поморщился от его улыбки.

– Вы хорошо держитесь, – вздохнул фон Люфтенхаймер с пониманием. – Хотя я знаю, что вам тяжело и неприятно… И, поверьте, если бы я мог… как?то вам помочь…

– Но вы не можете, – развел руками стриг. – Думаю, не может никто. Когда приходит смерть, с этим остается только смириться.

– Не всегда это возможно, барон. Не всегда хватает на это душевных сил.

– А есть ли выход?

– Не знаю, – отозвался фогт устало и, бросив взгляд на потемневшие окна, тронул губы извиняющейся улыбкой: – Простите. Думаю, и мне пора – я тоже покидаю этот гостеприимный дом завтра утром и хотел бы передохнуть; эти дни меня утомили. Нынешнее празднество вообще прошло как?то…