Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 342

Собственно говоря, между агентом и привлеченным к службе также была своя, причем немалая, разница: агент вполне может не испытывать к своему работодателю ни теплых чувств, ни особенной преданности, и безопасность в подобных случаях блюдется точной дозировкой информации, известной ему; служитель же, работающий исключительно за плату либо лишь из соображений личной симпатии, есть явление скверное, нежелательное и, вообще говоря, опасное. Примерно по той же причине майстер инквизитор с крамольным неприятием относился к древним христианам, начавшим карьеру святого со смены язычества на веру Христову, лишь услышав от потенциальной невесты либо жениха требование принять крещение и отречься от прежней веры. Упертый язычник в этом плане вызывал гораздо большее уважение.

О том, стал ли для упрямой ведьмы подобным обстоятельством он сам, думать было уже поздно, однако думалось само собою; снова и снова прогоняя в голове собственное поведение и слова, Курт вынужден был признать, что именно так он и действовал, стремясь выманить эту одаренную девицу из ее норы. Возымели ли его попытки хоть какое?то действие, или же, возвратившись в свой одинокий домик, Нессель швырнет написанный им документ в очаг, снабдив его самого очередным проклятьем, можно было лишь догадываться. В конце концов, оставалась и немалая вероятность того, что ее сегодняшняя подавленность и несдержанность есть не более чем следствие утомления; отоспавшись и восстановив силы, она вполне может посмеяться над собою, над своим гостем и, отчитав себя за временную слабость и утрату самообладания, заживет, как прежде, попросту выбросив все произошедшее из головы и приспособив пергамент с печатью в качестве подставки под сковороду.

Глава 5

Спустя четверть часа застоявшийся жеребец затребовал галопа, и препятствовать ему Курт не стал – коря себя за мнительность, во все время пути он преодолевал настойчивое желание обернуться; казалось, за ним наблюдает чей?то неотрывный взгляд, следя за каждым движением. Была ли то в самом деле игра воображения или Нессель и впрямь следит неведомым образом за всем, происходящим в ее лесу, сказать он не мог, однако, когда стена деревьев осталась за спиной, вздохнул с облегчением.

Задерживаться в деревне, где дорогу на Ульм пришлось вызнавать путями окольными, с применением наводящих вопросов и проклятий в адрес оседлости и домоседства, Курт не стал, как не стал и останавливаться на ночлег спустя несколько часов, когда сумерки как?то разом перешагнули в темноту. Холодное небо было безоблачным, половинка луны освещала тракт вполне приемлемо, к тому же, сейчас рядом не было никого, кто взял бы на себя разведение огня, ложиться поблизости от которого, к слову заметить, он все равно бы не стал. Что же касалось безопасности, то в данной ситуации одиноко спящий путник мало (и невыгодно) отличался от одиноко едущего, а кроме того, вывешенный открыто Сигнум должен был предохранить его обладателя от людей благоразумных, а оружейный арсенал при себе – от тех, в ком здравый смысл и осторожность окончательно затмились жаждой наживы либо вконец отчаянным положением. Передохнуть коню Курт позволял, по временам спускаясь с седла и идя рядом, когда начинал откровенно клевать носом или мерзнуть от неподвижности. Ближе к утру попалась еще одна деревенька, где под натиском Знака удалось вытребовать постель и завтрак себе и должную заботу жеребцу. Злоупотребив гостеприимством хозяев не более четырех часов, Курт тронулся в путь снова, подбодренный уведомлением о том, что до Ульма он должен добраться уже этим вечером, если ехать в прежнем темпе, перемежая короткий отдых и шаг с галопом.

Стены города, однако, он увидел лишь ближе к ночи, почти уже укрытые тьмой и пришедшим с Донау[500] туманом; ворота были наглухо заперты, каковая досадность довольно легко была преодолена с помощью все того же Знака. Готовность, с которой охранители спокойствия и безопасности Ульма бросились отпирать засовы и опускать мост, была скорее делом привычным, однако то, с каким радушием приветствовали стражи майстера инквизитора, в рамки обыкновенного поведения уже не укладывалось, ergo, слова Хоффманна о том, что следователя от Конгрегации в этом городе ждут, начинали получать свое зримое подтверждение.

Погружаться в беседу излишне подробную Курт не рискнул, однако на минуту у ворот задержался, пытаясь обиняками и намеками, стараясь не выдать собственной неосведомленности, вызнать у стражей причину столь противоестественной радости. Те говорили охотно и не по делу, многословно сокрушаясь над «этим непотребством»; в иных обстоятельствах вояк можно было бы призвать к порядку и вдумчивости, заставив прекратить пустой треп и доложить обстановку как положено, но сейчас Курт лишь кивал, слушая и тщась вычленить из потока скорби толику полезной информации. И лишь когда, распрощавшись, он двинулся прочь к улицам, плохо освещенным редкими окнами, вслед ему донеслось:

– Бог даст, майстер инквизитор, хоть вы отыщете чертова кровососа.

Курт стиснул пальцы на узде, едва не дернув потертый ремень на себя, едва не заворотив коня, едва удержавшись от того, чтобы, остановившись, обернуться и переспросить, не поверив ушам и вместе с тем понимая, как эта новость логична и в какой?то мере ожидаема. Эрнст Хоффманн, повстречавшийся будущему инструктору зондергрупп, проводя арест оборотня – его ждали в Ульме. Спеца по тварям. Эксперта по оборотням и стригам. И теперь вместо него заниматься этим будет майстер инквизитор Гессе, осведомленный о подобных существах не более любого другого выпускника академии, покинувшего ее стены вчера или год назад, не более любого курсанта, еще не окончившего обучение, лишенный явно немалых знаний своего убитого спутника – опыта, скопленного тем за годы подобной работы.

Темные улицы, до сего мгновения не вызывавшие никаких вовсе чувств, вдруг стали мниться бездонной пропастью в Преисподнюю, ходами, ведущими из небытия в этот мир, норами, откуда в любое мгновение может вымахнуть одним прыжком неведомой, противоестественной силы и проворства хищник и вцепиться в горло…

Курт встряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, и двинулся дальше, погружаясь в узкие проходы меж домов, как в воду жарким днем – неспешно и осмотрительно, медлительно, опасливо, осознавая притом, что его предосторожности никчемны и глупы. Не станет тот, кого не могут отыскать без участия следователя Конгрегации, вот так, открыто, словно голодный волк в ущелье, прыгать на спину, не будет вовсе на этих улицах появляться, покуда не разойдется по домам большинство горожан – нежелательные глаза и уши; и ни малейшего внимания не станет он уделять тому, кто, не скрывая этого, вооружен до зубов, и сидит в седле, позвякивая при каждом движении кольчугой под курткой. Такие поджидают припозднившегося работягу или дамочку определенных занятий. Да и вовсе – эти опасения есть лишь въевшиеся в кровь, в нервы, в душу древние страхи, живущие вместе с человечеством и усугубленные свойственными его службе особенностями…

От пронзительного вопля чуть поодаль Курт вздрогнул, схватившись за приклад арбалета мимовольно, не с первой секунды распознав в неразборчивом реве ругань и пожелание собеседнику удалиться по непристойному адресу; в ответ послышалось столь же гневное ответствие, и спор стал стихать, заглушившись иными голосами – надо полагать, приятелей тех двоих. Убрав руку с оружия, Курт тронулся дальше, чувствуя, как уходит возникшая где?то в позвоночнике дрожь и расслабляются напрягшиеся нервы. Ульм, напомнил он себе, объезжая спешащего прохожего. Пограничный с Баварией город, город немаленький, шумный и многолюдный, превосходящий в этом смысле даже недавно покинутый Кельн. Вечерами шумят проезжие дельцы, заводящие нужные знакомства, ночами – молодежь, оные знакомства уже имеющая. В подобных городах появление на улицах после темноты – явление не предосудительное, хотя и не совсем приличное в глазах старшего поколения, каковое в любом городе, деревне и стране вообще является оберегателем устоев едва ли не более действенным и назойливым, нежели какие бы то ни было законы и управители.