Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 334

– Ну, что – как думаешь? Умер, истек кровью. И его жена подняла крик на всю деревню, обвинив мать в том, что она наслала на ее мужа порчу за то, что тот не пожелал пользоваться ее услугами и тем лишил ее дохода. Из всей деревни только один человек пытался их образумить – наш сосед, охотник; он вообще редко жил там, среди этих людей, все чаще – в этом доме… Может, просто дело было в том, что он давно положил глаз на маму, а тут вдруг подвернулась возможность ее получить, и он ею воспользовался. Мне, в общем, все равно. Главное, что он нас спас. Вывел через задний двор своего дома и привел сюда.

– Так значит, в одной из тех могил – не твой отец? Отчим?

– Отец, – возразила Нессель строго. – Растил, как родную. Заботился. Учил, чему мог, что сам знал. Маму любил. Отец.

– И брат, стало быть…

– Его сын. Отец надеялся, что, когда я подрасту, у нас с его парнем что?то сложится, но ничего не сложилось. А потом родители умерли – немолодые уже были оба, потом и брат тоже.

– И тебе не приходило в голову выйти отсюда?

– Куда? – уточнила Нессель, пренебрежительно ткнув пальцем в сторону. – К этим? Которые едва нас не убили? В смысле – чтобы они свою задумку довели до конца и все?таки меня прикончили? Спасибо, не хочу. Я тогда была совсем девчонкой, все помню плохо – только обрывками, но одно запомнила навечно и очень явственно: то, как мы убегали. Отец держал меня на руках, и я видела лицо мамы за его спиной. Перекошенное. Как будто ее уже убили. Не хочу, чтобы такое было у меня.

– Но ведь, как я понял, ты все же выходишь из этой глуши время от времени? – уточнил Курт наставительно. – Общаешься с ними. Какой?то Петер и вовсе, насколько я вижу, клинья подбивает, а у него наверняка родители и прочие родственники, которые этому, похоже, не препятствуют; стало быть, не так все и плохо.

– Это сейчас, – уверенно возразила она. – Сегодня они не вспоминают, что я дочь ведьмы и сама такая, сегодня они принимают от меня помощь, просят ее, этой помощи, а завтра ветер переменится, и им снова взбредет в голову какая?нибудь гадость. Да и теперь – да, они не пытаются причинить мне вреда, не выказывают вражды открыто, однако и особой дружественности в них нет. Терпим друг друга. Я им необходима, потому что умею то, что они не умеют, знаю, что они не знают, а они мне дают за это то, чего в лесу не найдешь – полотно, к примеру, соль… ерунду всякую, которая тоже нужна. Да и вряд ли и они, и я забудем, что они когда?то сделали. Они будут враждебно смотреть на меня, а я – коситься на них. Я – не забуду уж точно.

– При твоих способностях, – тихо заметил Курт, разглядывая увешанную травами стену, – можно было расквитаться с ними давным?давно, ничем при этом не рискуя. Если все эти игры с фигурками, нитками и осиновыми сучками не чушь, в чем я лично сомневаюсь…

– Да, можно было, – согласилась Нессель с недоброй усмешкой. – Можешь сомневаться сколько угодно, я не намерена ничего доказывать; просто – знай, что в моих руках это действует. И – да, можно повернуть все, что я сделала для твоего излечения, в обратную сторону, этим можно спасти, а можно убить. Вот только это не для меня.

– Не умеешь или нацеливаешься в святые?

– Если угодно – боюсь.

– Вот уж не сказал бы, что ты кого?то в этой жизни боишься, – усомнился он, и Нессель нахмурилась:

– Ерунда; все боятся, кто чего. А ты не боишься, что огребешь в иной ли жизни, в этой ли уже за все, что натворил когда?то? Ведь на твоей совести не одна смерть, я вижу. Ты – не боишься?

– Ты что же, – скептически уточнил Курт, – страшишься кары небесной? Ты это серьезно?

– Этого просто нельзя делать, – жестко выговорила она. – Непомерно большая ответственность. Не по мне.

– «Ответственность»?.. Довольно странное определение. И довольно неясное. Перед кем – ответственность?

– Все вокруг связано, – нетерпеливо пояснила Нессель. – Все судьбы и все жизни, и все поступки, дурные и добрые. Когда я делаю что?то, это связывает меня с чем?то, что произойдет в будущем, быть может, даже и не со мною. Мать говорила мне так: жизнь – как озеро, и любое наше деяние – как брошенный в него камень, от которого расходится волнение. Волна идет от тебя, ударяется в другой берег и возвращается, а вернувшись, бьет по тебе. Можно и вовсе не входить в воду, стоять на берегу, а можно просто следить за тем, чем швыряешься. Вот – монахи в монастырях. Выбрались на берег и стоят там, на всех прочих поглядывая со сторонки. Наверняка и среди подобных мне есть те, кто сидит себе вот так же в какой?нибудь глуши потихоньку, и о них никто даже и не знает; они живут сами по себе, ни с кем не связываясь, не делая ни добра, ни зла – ничего. Я так не могу и не хочу, так можно закончить свои дни сумасшедшей старой… – она помялась, подбирая слово, и криво усмехнулась: – ведьмой. По?твоему, это мечта всей моей жизни – куковать тут в одиночестве? Это всего лишь безопасности ради, и все… Но я не бросаю в воду то, от чего волна собьет меня с ног и утопит. Но и такие, полагаю, есть. Полагаю также, что их немало – искушение больно велико. Все это не по мне. Так – я тоже не хочу. Не хочу связываться с последствиями, оно того не стоит.

– Как сказать, – заметил Курт полувсерьез, и Нессель поморщилась:

– И ты туда же.

– Эти люди вынудили твою мать бросить собственный дом, – перечислил он, – заставили остаток жизни провести в глухом лесу, тебя – в этом лесу вырасти и продолжать жить в полном одиночестве, ибо покинуть его ты опасаешься – из?за них же. Лично мне кажется, это стоит того, чтобы им стало хоть вполовину так же скверно в жизни. Те, к примеру, кто доставлял неприятности мне, на столь благодушное отношение рассчитывать не могли.

– Не сомневаюсь в этом, – отозвалась она снисходительно. – Только мы в разном положении. Тебя оклеветали – ты подал в суд. Тебе наступили на ногу – ты дал в морду. Это просто. Это можешь ты, но могут и они – при желании и довольной смелости. А то, чем могла бы отомстить я, слишком… изощренно. Это, как отец говорил, тонкие материи. Туда лучше не лезть, потому что круги по воде пойдут такие…

– Однако влезаешь ведь. Почему для того, чтобы избавить больного от кошмаров – можно, а чтобы ими одарить – нельзя?

– Нож можно использовать, чтобы срезать ветку и примотать к ней сломанную руку, а можно для того, чтобы воткнуть его под ребро. Почему одно – дозволительно, а другое – нет?.. Знаешь, я не праведница. Просто не хочу себе проблем. А небесная кара на тех, кто выгнал из дому нас с матерью, легла и так: они остались без целительницы, и долгое время некому было избавить их от горячки, принять роды или сказать, чем помочь единственной в хозяйстве издыхающей корове. Им тоже было плохо. Без моего вмешательства, но справедливость соблюдена.

– И милосердие проявлено, – пробормотал Курт тихо; Нессель нахмурилась:

– Это к чему ты?

– Ни к чему. Справедливость – и милосердие. Их, как правило, выказать совместно весьма затруднительно.

– Знаю, это девиз Инквизиции, – покривилась Нессель неприязненно. – Мать рассказывала. Она мне об этих ребятах много рассказывала.

– И мало хорошего, я так понимаю.

– А что хорошего могла сказать о таких, как они, такая, как она?

– Однако пострадали вы не от них, – заметил Курт, и хозяйка отмахнулась:

– Не от них, так от их проповедей; какая разница. Они пичкают людей своими поучениями, а это все равно что науськивать, травить, как собак на зайца.

– К слову замечу, ты несколько отстала от жизни, – возразил он. – Сейчас все изменилось. За то, что ты умеешь вылечить зуб прикосновением руки, уже не арестовывают.

– Да, – признала Нессель нехотя. – Я слышала. Мне деревенские рассказывали. Намекали, что теперь я могла бы и выйти… Уверена, это – потому что им лениво таскаться в лес всякий раз, как я нужна. Хотят, чтоб под боком была. Чтоб позвали – и вот я.

– Так воспользуйся возможностью. Науськивать никто никого на тебя более не намерен, в тебе нуждаются; да и с пяток Петеров, я так полагаю, еще отыщется. Неплохая возможность наладить жизнь.