Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 259

– … ты им пожертвуешь, – договорил Бруно, когда он замялся; Курт дернул углом рта, не отведя взгляда, но сбавив тон:

– Такова его и моя работа. И я не хочу сводить дружбу до гроба с каждым из тех, с кем доведется служить вместе; хотя бы потому, что «гроб» не является метафорой.

– Однако, – заметил подопечный, – сейчас ты уже не сказал «у меня нет тех, кто…».

– Eheu[350]; общаясь подолгу с теми, кто не вызывает откровенно неприязненных чувств, поневоле привязываешься. Вынужден признать: мне и без того живется уже не столь спокойно, и теперь я вполне могу оказаться перед выбором, лишающим внутреннего равновесия – а за кем первым лезть в горящий дом, за тобой или Дитрихом?

– Ну, – возразил Бруно убежденно, – положим, в горящий дом ты за самим собой не полезешь.

– Это верно, – невесело хмыкнул Курт. – Однако мысль мою ты ведь понял.

– И как твоя мысль соотносится с племянницей нашей хозяйки?

– Рискую оскорбить твой чувствительный слух, однако… Скажем так – над ее могилой я не заплачу. Есть же некоторые послабления, не касающиеся основного правила.

– Поэтому, – вновь насупился Бруно, – прекрати распускать перья перед моей сестрой.

– Да забудь; такое не в моем вкусе.

– Какое это «такое»; она что – уродина?

– Да тебя не поймешь, и так тебе не хорошо, и этак; и сколько вдруг братской заботы. Помнится, пару недель назад ты предлагал проверить их обеих на приверженность ведьмовству, – напомнил он с усмешкой. – Первая, кажется, оправдана. Где вторая?

– Вышла замуж, – откликнулась Барбара, прикрывая дверь кухни за собою и возвращаясь к столу. – Почти сразу после смерти отца.

– А ты что же? – нерешительно осведомился Бруно. – Почему до сих пор…

– Была замужем, – покривилась та. – Точнее, Карл меня спихнул на руки – своему приятелю; у того и дом, и дело… Вместе прожили неполный год. Проигрался, напился, повесился.

– А дом?

– Я ведь сказала – проигрался.

– Здесь? – не сдержался Курт, пренебрежительно покривившись; хозяйка пожала плечами:

– Уж не Кельн, конечно, однако осенью тут довольно живенько… Пришлось вернуться к Карлу.

– «Карл»… – повторил подопечный неприязненно. – Почему я слышу только его имя?

– Отец умер, – напомнила Барбара. – Карл старший; дом теперь его. А что касается Гюнтера… Когда папы не стало, он однажды утром, проснувшись, подошел к окну, постоял там, глядя на улицу, потом посмотрел на нас, сказал – «Пошли вы все к черту». Оделся и вышел. Больше я его не видела.

– Сильно.

– Не лучше, чем ты когда?то, – с застарелой обидой в голосе возразила Барбара. – Посему – уж молчал бы.

– Я – сказал, куда иду, и отец меня отпустил. Не хотел бы нарываться на похвалу, однако мне казалось, что с моим отсутствием жить должно было бы стать легче, разве нет? Кроме того, мне за все эти шесть лет ни разу даже в голову не могло придти, что хоть кто?то в этом доме, кроме отца, вспомнит обо мне более одного раза. Тебя я в таком уж точно не подозревал. Сколько себя помню – ты надо мной измывалась, с самого младенчества.

– Ну, разве он не прелесть? – умиленно произнесла Барбара, переглянувшись с Куртом; тот отгородился от нее обеими ладонями. – Если уж ты решил поднимать старые обиды, начав с пеленок, то – вот что я тебе скажу. Мне было пять лет, когда ты родился, и все, что я могла тогда понять, так это то, что мама больше никогда не придет – потому что ты появился. И даже когда я смирилась с ее смертью – да, не самой большой радостью в моей жизни ты был, потому что девочке в таком возрасте хочется днем играть, а ночью спать, а вовсе не вскакивать от воплей и писка, не стирать загаженные тряпки и не таскаться за ползающим по полу безмозглым комком розового мяса, потому что он может что?то опрокинуть или куда?то залезть. Да, я не могла на тебя не злиться – пока маленькой была; да и Клара тоже. Но мы выросли, а вот ты, кажется, все еще нет.

– Мне всегда казалось – вы обе меня ненавидите.

– Глупенький, – вздохнула Барбара, смягчившись, – как я могу тебя – ненавидеть? Я даже Карла люблю, а уж в тебе?то души не чаяла.

– В самом деле? – на миг Бруно и впрямь стал похож на обиженного мальчика. – Я помню, как ты меня от большой, наверное, любви заперла на чердаке – почти на час.

– На минуту, не больше, – возразила та с улыбкой; подопечный насупился.

– Мне было шесть лет, и там было темно. И крысы.

– Мыши.

– Мне было шесть лет, – напомнил тот, и Барбара вздохнула с напускной усталостью:

– О, Боже, какая память; а того, как я водила тебя на ярмарки осенью, ты не помнишь? Отец подбрасывал мне пару монеток на сладости – я их все спускала на тебя, паршивец ты неблагодарный. Мы с Кларой из собственных тарелок лучшие куски вылавливали – тебе, засранцу.

– И ночью пугали до полусмерти. Помнишь свое любимое развлечение? Смотрела мне за спину, делала испуганное лицо и вдруг ахала, указывая в угол пальцем, – пробурчал Бруно уже, однако, чуть спокойнее. – А сколько ужасов было на ночь рассказано…

– Ты сам просил.

– Я просил сказку , – уточнил подопечный. – У твоей постели мама сидела, и возле Клары, и даже возле Карла, который когда?то был милым младенцем, что я с трудом себе воображаю; а меня кидали в кровать, накрывали одеялом и – каждый день одна и та же сказка: «Спи давай».

– Все выматывались за день, как тягловые лошади; теперь?то уж ты должен понимать. Ни на какие сказки сил не оставалось.

– Да в самом деле? Оставались же силы стращать меня Крысоловом?

– Ну, – пожала плечами Барбара, – на это много времени не надо. «Спи, а не то придет Крысолов и утащит»; немного на белом свете столь же коротких сказок. Зато засыпал, как ангелочек.

– Мне кошмары снились, – возразил Бруно хмуро. – Помысли только, сколько лет прошло прежде, чем я смог сообразить, что никаких Крысоловов вообще не существует.

– Неправда, – откликнулась Барбара с безапелляционной уверенностью. – Крысолов есть.

Бруно покривился, распрямившись и даже чуть отодвинувшись.

– Перестань, – выговорил он тихо, и та рассмеялась, снова переглянувшись с Куртом, который во все время их перепалки благоразумно хранил полное молчание.

– Посмотри на его лицо, – призвала Барбара сквозь смех, и он, наконец, счел допустимым осторожно поинтересоваться:

– А это что за зверь такой?

– Легенда Хамельна, – ответил за нее Бруно, с упором уточнив, обернувшись к сестре: – Сказка .

– Не сказка, – заспорила она уже почти всерьез. – Крысолов был; почему, ты думаешь, сто лет назад в городе остались одни взрослые и старики? Никого старше двенадцати.

– Почему? – вновь вклинился Курт и, выслушав в очередной раз уже знакомую историю без каких?либо существенных перемен в линии сюжета, изобразил лицом бурную деятельность мозга. – Неправдоподобно, – выдал он, наконец, свое заключение, и Барбара обиженно нахмурилась.

– Воскресение Христа – тоже неправдоподобно.

– Сравнила, – откликнулся Бруно, метнув в сторону ухмыльнувшегося майстера инквизитора настороженный взгляд. – Гроб Крысоловий где? Свидетели? Пострадавшие – те, кто смог бы сказать, кто именно в его семье тогда ушел за ним? Ничего; знаешь, Барбара, мне уже не шесть лет…

– Он жил в Хамельне, он был, – упрямо повторила она. – Есть место, где стоял его дом, у самой?самой стены.

– Это просто холмик. Брось уж, ты ведь тоже давно не девочка.

– Спасибо, что напомнил, – поджала губы та, скосившись на спутника брата исподлобья. – Только есть вещи, которые просто есть, и ничего не значит, сколько тебе лет и веришь ли ты в них; можешь не верить в то, что вода мокрая, но вот пойдет дождь – и вымокнешь до нитки.

– Дождь можно пощупать, а от твоего Крысолова – только холмик у стены, и все.

– Свидетели тебе, да? – судя по увлеченности Барбары, брат наступил на больную мозоль, и всю навязчивость столь детальных расспросов она решительно не замечала. – Наш священник, отец Юрген – его двоюродный дед видел Крысолова собственными глазами, живьем!