Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года)

Автор неизвестен

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года) - Автор неизвестен - Страница 3

Изменить размер шрифта:

Белый жаворонок исцеляет дочь Солнца

Конь Бэльгэн, скакун удалой,

Между небом летел и землей,

Там, где дали густеют и меркнут,

То как белка мелькал, то как беркут.

Вдруг замедлил он бег торопливый,

Будто сразу почуял усталость:

Там, где с ночью заря расставалась,

Где дрожали ее переливы,

На северо-западе Верхних небес,

Где солнца рассветного

Блещет навес,

Белый жаворонок трепетал,

Трепетал-напевал, взлетая,

Наизусть две страницы читая:

На спине у него — золотая

И серебряная — на груди.

Погляди, богатырь, погляди,

Эта птица не просто ловится:

То былинкой она становится,

То, в пылинку величиной,

В синеве пропадает сквозной.

Но ее изловить готовится

Сын Хурмаса, Бухэ-Бэлигтэ.

Богатырь, свой стан наклоня,

На развилке дорог небесных

Останавливает коня.

Он у предков помощи просит:

Вызывая сверканье огня,

Он заклятие произносит

Над хангайской черной стрелой.

Вызывая тяжелый дым,

Над ее опереньем густым

Причитание произносит:

Пусть, пернатая, счастье приносит,

Пусть стрела как следует прянет,

Но чудесную птицу не ранит,

Чтоб живым трепетанием тело

Трепетало, чтобы в глазки

Наконечника птица влетела!

Принялся богатырь за дело.

Он пустил из лука стрелу.

Поднялась стрела, засвистела,

И пронзила она облака.

«У стрелы быстрота — от стрелка,

У коня — от его седока».

Так подумал он, выжидая…

Засвистела стрела Хангая,

Возвратилась назад стрела

И, охотника радуя смелого,

В наконечнике принесла

Птицу — жаворонка белого,

Невредимого и целого!

Сын Хурмаса, Бухэ-Бэлигтэ,

Средний сын, что был краснолик,

Утверждает: «Я цели достиг!»

Восклицает: «Сделано дело!»

На отцовском гнедом коне

До родного домчался предела.

Вот и коновязь золотая.

Вот и бабка Манзан-Гурмэ

Возвышается, восседая,

С чашей разума и добра,

Сотворенной из серебра,—

Над пятьюдесятью пятью

Небесами глава-владычица,

Утвердившая волю свою,

Чтобы мудрость могла возвеличиться!

Богатырь пред ней предстает,

Молча бабке своей подает

Птицу — жаворонка белого,

Невредимого и целого!

Бабушка Манзан-Гурмэ,

За старанье благодаря,

Похвалила богатыря.

А затем от недуга-врага

Белым жаворонком Азарга

Начала царевну лечить.

С дивной птицей, дарующей милость,

Над Наран-Гохон наклонилась,

Приложила к спине спиной,

И к груди — другой стороной.

Белый жаворонок Азарга

Исцеленье приносит больной,

Будто всасывает в себя

Яд болезни ее затяжной.

Перестала кашлять царевна,

Поправляется каждодневно:

День за днем и за ночью ночь

Крепнет Солнца юная дочь,

А болезнь убирается прочь!

И седая Манзан-Гурмэ

Весела всей великой душой,

Рада радостью самой большой,

Птицу — жаворонка Азарга,

Благодарная, освятила

Долговечным своим молоком

И на волю, ввысь отпустила,

И увидели все кругом,

Что царевна юная снова

Весела, красива, здорова,

Что на Западном небе опять

Храбрецы — пятьдесят и пять —

Стали радостно жить-поживать,

А воители неба Востока

Стали западным издалёка

Битвой-местью грозить-угрожать.

Хан-Хурмас отправляется на охоту

Дальше сказывается сказ.

Произнес как-то слово Хурмас,

Повелитель богатырей:

«Что мне мясо баранье и бычье?

Мне другой захотелось добычи —

Поохочусь на диких зверей.

Погляжу на стада-табуны,

На людей мне подвластной страны,

Погляжу на свою державу,

А потом, говорит, на славу

Я устрою охоту-облаву».

Хан-Хурмас произнес это слово,

Стал коня снаряжать гнедого.

Возвышался Бэльгэн, как гора.

Как у зайца, уши остры.

Недоуздок из серебра,

И блестит серебро узды.

Принялся богатырь за труды.

Он повел коня по камням,

Чтоб копыта стали тверды,

Он по льду повел скакуна,

Чтобы круглыми стали копыта,

А потом с утра дотемна

Стал поить его черной водой,

На равнине его стреножил,

Чтобы ястребом взвился гнедой,

На вершине его стреножил,

Стал кормить прошлогодней травой,

Чтобы конь свою мощь умножил,

Чтоб как сокол парил боевой!

У коня из бархата холка,

А потник — из лучшего шелка.

Скакуна седлают седлом,

И сверкает оно серебром,

И нагрудник из серебра,

И нахвостник из серебра.

Перетянута туго-туго,

За подпругой видна подпруга,

Крепкий повод, красивый, тугой,

За седельной закинут лукой,

За седельной подушкою — плеть,

Хороша ее рукоять…

На таком бы коне сидеть,

На таком бы коне скакать!

Скакуна, что дышал привольем,

Хан-Хурмас к серебряным кольям,

К светлой коновязи привязал,

Посмотрел на него и сказал:

«Он готов для охоты вполне —

Приготовиться надо и мне!».

Облачил он в сорочку тело,

А холстина, как снег, блестела,

Из парчи он рубаху надел,

На одежды свои поглядел

И отменные выбрал штаны,

Из лосиной сшитые кожи,—

Словно печень, они черны,

И на замшу они похожи.

А потом сапоги натянул,

Что из рыбьей сделаны кожи,—

Черной юфти она дороже.

А потом на плечи надел

Из парчи накидку-дэгэл —

Богатырское облаченье.

Только пальцем большим шевельнул

И все семьдесят медных застежек

Сразу пальцем одним застегнул!

Он потом свой стан затянул

Кушаком извитым, прославленным,

Серебром и златом оправленным.

Он кольчугу надел и щит —

Ничего их не устрашит:

Ни равнин дожди многодневные,

Ни дружин вожди многогневные!

Он соболью шапку надел,

Что казалась огромной копной,

Кисть была словно холм травяной

И дрожала от ветра дорог.

Нацепил он на правый бок

Закаленный булатный меч,

Сотворенный для ратных встреч:

Он на восемьдесят шагов

Удлинялся при виде врагов

Иль сжимался на восемь шагов,

И при этом он был таков:

Острие — хитрей колдуна,

На ребре видны письмена.

Он привесил налучник стальной

Шириною в простор степной,

Нацепил он колчан, шириной

Равный узкой долине речной.

Он упрятал в налучник свой

Желтоцветный лук боевой

С крепкой шелковой тетивой,

С завитками из козьих рогов

И опасный для грозных врагов.

«Все готово, — подумал Хурмас, —

В путь-дорогу пора в добрый час».

Он выходит на двор, величавый

Повелитель небесной державы.

Открывает хангайскую дверь

Из чистейшего перламутра,

Без соринки, светлый, как утро,

Позади оставляет порог —

Белоснежный мрамор Хангая,

И по лестнице из серебра,

Ни ступеньки не пропуская,

Он спускается со двора.

А попробовали б спуститься

Жеребенок и кобылица!

А пошли бы за смельчаком

Кобылица да с лончаком!

Подошел он к серебряным кольям,

Где стоял на привязи конь,

Наслаждаясь небесным раздольем.

Хан-Хурмас погладил гнедого,

Приласкал коня удалого.

Взял он повод в левую руку,

Взял он плетку в правую руку,

Быстро ноги вдел в стремена,

На гнедого вскочил скакуна

И уселся крепко в седло

Из якутского серебра,

Возвышаясь, точно гора.

Круг проделал он, повторяя

Светлый солнечный круговорот,

И, как вихрь, помчался вперед —

Только пыль взметнулась густая,

Только шапки высокая кисть

Трепетала нитями алыми,

Развевалась над серыми скалами.

Путь Хурмаса давно ли начат,

Долго ль, коротко ль едет-скачет,

А до северной стороны,

Где паслись стада-табуны,

Доскакал властелин страны.

Оказался несметным скот,

Лошадям был потерян счет,

И китаец белобородый

Охранял овец и коней

Наилучшей, ценной породы.

Поздоровался с ним Хурмас,

И, насколько хватал его глаз,

Он увидел стада-табуны:

Овцы тучны, а кони сильны,

Не убавились овцы в числе,

Не убавились кони в числе,

Стало больше их, стали крупней.

И решил небожитель Хурмас:

«Напою овец и коней».

И к великой реке тогда,

Где черна, кипуча вода,

Он погнал табуны-стада.

То покрикивал криком тонким,

То покрикивал криком звонким,

То покрикивал громко, в голос,

И от криков степь раскололась

Под ягненком и жеребенком!

Он пригнал бесчисленный скот

К необъятной черной реке.

Стадо, вырвавшееся вперед,

Жадно воду чистую пьет,

А стоящее вдалеке

Лижет камни, тонет в песке.

Хан-Хурмас поскакал на юг.

Сколько пастбищ было вокруг,

Сколько было коров и быков

На зеленом просторе лугов!

Охранителем этих стад

Был китаец черноголовый,

И при нем быки и коровы

Приумножились: их число

С каждым днем росло и росло!

Говорит глава смельчаков:

«Напою коров и быков!»

И к реке он погнал стада,

Где желта и обширна вода.

То скрипучий крик издавая,

То могучий крик издавая,

То склоняясь к коню, то вставая,

Он пригнал бесчисленный скот

К необъятной желтой реке.

Стадо, вырвавшееся вперед,

Жадно воду чистую пьет,

А стоящее вдалеке

Лижет камни, тонет в песке.

Вот, оставив стада-табуны,

Хан-Хурмас поскакал то степью

Непомерной длины-ширины,

То сухой недотрогой-пустыней,

То крутой дорогой нагорной.

До тайги доскакал он синей,

До тайги он добрался черной.

Только тех промышлял зверей,

Кто побольше был, пожирней,

Малых, тощих он отпускал.

Долго он по тайге скакал,

Он и соболя изловил,

И стрелою сразил бобра,

Что белее был серебра.

На коня он навьючил добычу.

Навострил свои уши гнедой

И, внимая походному кличу,

Из тайги помчался домой.

Если тихо всадник скакал,

Замедляя бег скакуна,

Пыль вздымалась, мутна и черна.

Если с шумом всадник скакал,

Убыстряя бег скакуна,

То под ним сотрясался дол

И взлетали тяжелые комья,

Что размером были с котел.

Прискакал стрелок и храбрец,

Прискакал Хурмас во дворец.

Возле коновязи своей

Придержал он коня гнедого.

Сбросил влево одних зверей,

Сбросил вправо других зверей,

А потом сказал свое слово:

«Чтобы шубы сшить, отберите

Тех, которые попышнее,

Чтоб людей накормить, сварите

Тех, которые повкуснее!»

Вот хозяйка Гэрэ-Сэсэн

В богатырском небесном чертоге

Попросила мужа присесть

За широкий стол восьминогий,

Пригласила попить-поесть,

Насладиться отменной едой,

Что на скатерти золотой

Стали ставить пред ним повара,

А на скатерти из серебра

Тоже было немало пищи!

Небожитель, поев, достает

Из похожего на голенище,

Из кисета на правом боку

Горсть легчайшего табаку,

И табак он бросает в трубку,

Что размером с детскую шубку,

Высекает кресалом искры,

А кресало — что крупный лось.

И как только пламя зажглось,

Закурив, стал сосать он трубку,

Поднимал он шум, как вулкан,

Стлался горький дым, как туман.