Джангар.Калмыцкий народный эпос(перепечатано с издания 1977 года) - Автор неизвестен - Страница 3

В настоящее время имеется всего семнадцать песен «Джангара», из которых наиболее распространены двенадцать песен.

В советское время вопросами «Джангариады» занимались академики Б. Я. Владимирцов и С. А. Козин. Б. Я. Владимирцов в предисловии к своей книге «Монголо-ойратский героический эпос» (1923) в общей характеристике ойратско-калмыцкого эпоса коснулся и «Джангара». При этом он оценку и анализ «Джангариады» дает главным образом с позиций теории «аристократического происхождения эпоса». Он утверждает, что цикл «Джангариады» возник и развивался исключительно в аристократической феодальной среде, которая щедро оплачивала джангарчи — исполнителей «Джангариады». Такое утверждение все же не мешало Б. Я. Владимирцову признать «Джангариаду» «удивительной выразительницей народного духа, стремлений народа, его чаяний».

В понятии народности Б. Я. Владимирцов, как и А. М. Позднеев, не различает идеологий двух противостоящих классов — эксплуатируемых и эксплуататоров, и поэтому в рассуждениях о народности эпоса ими не учитывается классовая дифференциация.

Б. Я. Владимирцов много внимания уделяет сказителям («тульчи», «джангарчи»), их происхождению, специализации и их роли в сохранении и дальнейшем развитии эпоса.

Изучение «Джангариады», по мнению Б. Я. Владимир-цова, нельзя ограничивать рамками ойратского эпоса, необходимо учитывать те широкие культурно-исторические связи, которые имели ойраты на протяжении своего исторического существования, однако, он не связывает это с ущербом для национальной самобытности ойратского эпоса.

После академика Б. Я. Владимирцова исследованием «Джангариады» занимался академик С. А. Козин. В 1940 году им было опубликовано специальное исследование: «Джангариада. Героическая поэма калмыков».

В отечественной монголистике это первое филологическое исследование «Джангариады». Автор дает перевод четырех песен торгутской версии, которые представляют варианты, опубликованных в настоящем издании песен пятой, шестой, одиннадцатой и двенадцатой.

Во введении С. А. Козин освещает вопросы: место «Джангариады» в общем монгольском и ойратском устном народном творчестве, время возникновения и оформления «Джангариады», иначе — возраст «Джангариады», содержание, изобразительные средства и язык песен.

В результате этих исследований определился пятисотлетний возраст «Джангариады».

Народы Советского Союза высоко ценят величайшие памятники народного эпоса. В свое время были отпразднованы столетие первого издания финско-карельского эпоса «Калевалы», 750-летие грузинской поэмы «Витязь в тигровой шкуре», 750-летие шедевра русского средневекового искусства «Слово о полку Игореве», тысячелетие армянской эпопеи «Давид Сасунский». А в 1940 году советская общественность торжественно отметила пятисотлетие калмыцкого «Джангара».

Советская фольклористика за последнее время добилась крупных успехов. Можно уже сказать, что на основе марксистско-ленинской теории разрешены проблема народности и проблема историзма устного народного творчества. На такой основе положительно разрешены эти проблемы в героических эпосах «Манас», «Гэсэр» и др.

Предстоит разрешить эти проблемы и в отношении «Джангара». Но уже и теперь вполне очевидно, что калмыцкий героический эпос «Джангар» отнюдь не феодально-ханский, а подлинно народный. На это указывают идейное содержание, национальное своеобразие героев, особенности художественной формы «Джангариады» и, наконец, народность и общедоступность поэтического языка.

Правильно оценить идейное содержание «Джангариады» возможно только с учетом мировоззрения, идеалов народа именно в то время, когда зарождался и развивался эпос. Вполне естественным при этом представляется, что в «Джангариаде» проводятся идеи о хорошем, справедливом хане. Ограниченность миросозерцания в этом случае исторически объяснима. Наличие некоторых клерикальных буддийско-ламаистских элементов в «Джангариаде», как и в «Гэсэриаде», объясняется влиянием идеологии господствующего феодального класса, и это не уничтожает народную основу эпоса. Точно так же наличие общих героев, общих одинаковых сюжетов, образов и эпизодов еще не снимает самобытной основы творчества.

В истории изучения «Джангара» встречались утверждения, что калмыцкий эпос возник под влиянием иранского эпоса и тибетско-монгольского «Гэсэра».

Культурно-исторические взаимовлияния народов являются вполне закономерными, и ойраты на протяжении своего исторического существования (считая даже только с XIII века) имели связи с разными народами Азии и Европы. Поэтому нельзя отрицать таких заимствований.

Интересно при этом отметить, что и А. А. Бобровников и Б. Я. Владимирцов, отдавшие дань теории заимствования, все же перед лицом действительных фактов вынуждены были прийти к выводу, что «Джангариада» «является действительно национальной поэмой».

Исследования «Джангариады» академиком С. А. Козиным полностью подтвердили самобытность и относительную древность ойратско-калмыцкого эпоса.

«Джангар» привлекал внимание и исследователей русского фольклора, которые находили много общего у «Джангара» с русским богатырским эпосом — былинами. Однако сравнение в целях выяснения, кто у кого что заимствовал и чей эпос оригинальный, не выясняет народной сущности эпоса и не оправдывается советской фольклористикой. Такое сравнение является методическим орудием либерально-буржуазной фольклористики. Сравнительно-исторический метод может быть полезен в истории изучения эпоса близких, родственных народов, например, славянских, тюркских, монгольских и др.

Сопоставление сходных фактов в эпосе разных народов также может быть полезно, когда оно служит не самоцелью, а средством, указывающим на обогащение национальной основы творчества и на общие пути в развитии героического эпоса.

В этом плане академик Ю. М. Соколов указывал, что в «Джангаре» и русском былинном эпосе имеется много общего.

Ю. М. Соколов считает, что калмыцкий эпос по общему своему характеру и по своей жанровой природе ближе всего стоит к русским былинам. Близость к эпосу других монгольских народов вполне закономерна, и Ю. М. Соколок оставляет это в стороне. В сходстве с русскими былинами бросается в глаза прежде всего общий принцип объединения различных песен вокруг одного лица и одного географического пункта: в русских былинах — вокруг Киевского великого князя Владимира Красного Солнышка, в калмыцком эпосе — вокруг великого нойона (князя) Джангра и счастливой страны Бумбы.

И в русском и в калмыцком эпосе герои характеризуются яркими устойчивыми чертами. Как в русских былинах Илья Муромец определяется непоколебимой честностью и бесстрашием, Добрыня Никитич — образованностью, «вежливостью», Алеша Попович — смелостью, Чурило Пленкович — красотой и щеголеватостью, так в калмыцком эпосе Хонгр наделен несравнимой ни с кем храбростью, Алтан Цеджи — мудростью и прозорливостью, Савар Тяжелорукий — силою, Санал — выносливостью, «златоуст» Ке Джилган — красноречием и т. д.

Широкая устойчивая типизация является характерной чертой обоих эпосов.

И в русских былинах и в калмыцком «Джангаре», можно сказать, все типизировано: описание пира богатырей, их состязаний и поединков, описание их жилищ, одежды, вооружения, коня, богатырской поездки, богатырского сна, мужской и женской красоты, детства и старости, мужества и трусости, гнева и сострадания, вражды и дружбы.

Принципы контраста и гиперболизма, присущие эпическому стилю всех народов, в «Джангариаде» поражают своими грандиозными масштабами.

Особенностью калмыцкого эпоса является любовное отношение героев эпоса к коню. Едва ли найдется еще другой какой-либо эпос, где бы столько внимания было уделено коню, уходу за ним, его повадкам, его красоте, его боевым качествам.

Как картинно, например, описывается боевой конь Хонгра Лыско: