Революционер - Макушкин Олег - Страница 2

Сейчас она вполне зрелая девушка – Сашка кинул мне по почте ее фотографию. Прямые коротко подстриженные волосы разобраны на отличающиеся длиной и цветом пряди. Под прической, переливающейся солидным бордовым и воздушным золотисто-рыжим цветами, спрятано аккуратное личико с большими детскими глазами и россыпью родинок на левой щеке. Пластической хирургией не балуется, тем более что сейчас, после того как улицы наводнили красавицы с одинаковыми лицами, вынуждая мужчин играть в десять отличий, появилась мода на отказ от пластики. Умные люди не выкидывают старые вещи, тем более собственное лицо.

Вообще-то, кроме прически, смотреть особо не на что. Готов спорить, что, если она вдруг решит перекрасить волосы, коллеги по работе ее не узнают. Наверняка покупает на черном рынке психотропные пилюли для контрабандного “Пситроника”. Это делают почти все, у кого есть деньги и желание прогнать скуку, навеянную очередной рабочей неделей. Правда, совершая этот, как им кажется, противозаконный акт, они не знают, что полиция контролирует все черные рынки и что спрос на легкие наркотики и галлюциногены заложен в правительственную экономическую программу.

Все дело в том, что общество не сжимает нас в объятьях, а держит на поводке. И немногие осмеливаются этот поводок натянуть до предела. Свобода – штука условная. Если человек полагает себя свободным – значит, так оно и есть. Если он хочет больше свободы – надо всего лишь чуть-чуть отпустить поводок. А для тех, кто слишком активен в поисках независимости, существуют электрическая дубинка, программа борьбы с преступностью и служба социального надзора, в которой работают большие мастера по искоренению преступных намерений.

Лелечка. Наверняка у нее нет детей – рождаемость в наше время сокращается прямо пропорционально продолжительности жизни. Наверняка она типичная девушка – в наш век стандартных судеб и характеров как-то теряется уникальная индивидуальность каждого из нас. А уникальна ли она? Вопрос, на который я не знаю ответа.

Прозрачная башня, сквозь стены которой видно перегородки внутри нее и лестницу, идущую по спирали вдоль стен, вкручивается штопором в небо, уступая окружающим ее подобным башням в росте, но не в желании тянуться вверх. Мегаполис напоминает густой лес – деревья-небоскребы высятся как корабельные сосны (которых не осталось ни одной на всей планете), а подлесок в виде переплетения автобанов обвивает основание огромных башен. Прозрачная, та, что ниже других – это школа.

К ней подходит специальная ветка пневморельса. Несколько раз в день живые ручейки устремляются внутрь башни, наполняют ее снизу вверх разноцветной играющей массой, на какое-то время успокаиваются, а потом выскальзывают обратно, чтобы разлиться по вагонам “железки”. Бесшумно исчезает вдали скоростной поезд, а вместо него к башне подлетает Другой, с новой порцией ребятни из другого района.

Обучение не прекращается двадцать четыре часа, чтобы не простаивало дорогостоящее псиактивное обучающее оборудование. Дешевле потратиться на транспорт, чем строить новые школы, к тому же число Учеников все время сокращается – рождаемость падает из года в год. Я думаю, когда-нибудь все придет к тому, что на Земле будет жить кучка бессмертных стариков, уставших от жизни и потерявших ее смысл, не Успев найти. Неужели это и будет вечная молодость, Которую обещали человеку хозяева рая?

…С педантичностью кассового аппарата, усмиряющего своенравную кредитную карточку, Александр Темин обзвонил всех бывших одноклассников, приглашая на школьный вечер. Из болота лени, равнодушия и зацикленности на собственных проблемах вынырнули, кроме меня и Лели, немногие, да и то лишь затем, чтобы похвастаться успехами или выставить напоказ неудачи. В середине вечера мы втроем оставили компанию и поднялись на крышу здания.

Темин пытался завязать разговор, стараясь навести нас на воспоминания о школьных годах, но получалось плохо. Хотя разговор не клеился, Леля периодически поглядывала на меня с любопытством. Мало-помалу я понял, что должен отделаться от Сашки. Когда все начали прощаться, я вызвался проводить Лелю, и мы оказались вдвоем на ночных улицах.

…Ночь сияет огнями небоскребов и вспышками рекламных экранов. Небо разрисовано надписями из светящегося газа, голограммы то возникают в воздухе, как огромные миражи, то снова исчезают. За всем этим мельтешением совсем не видно звезд – тех самых звезд, на которые испокон веку смотрят люди, оказавшись под ночным небом.

Теперь мы гуляем вдвоем с Лелей – совсем как в детстве.

– Я знаю, почему люди редко гуляют по ночам, – говорю я. – Потому что звезды спрятались под этой световой рекламой.

– Может быть, – соглашается Леля.

Черное трико, подчеркивающее почти идеальные линии тела, короткая курточка “под кожу”, сапожки. Мультицветная прическа колокольчиком, большие подкрашенные глаза, пухлые детские губы, родинки. Тысячу лет ее не видел. А ведь в школе мы были лучшими друзьями. В выпускном классе чуть было не влюбились друг в друга, но немного не повезло – из-за занятий не хватало времени на общение, а потом жизнь растащила нас в разные стороны. Один мой приятель говорил в шутку, что степень влюбленности определяется километражем совместных прогулок. Наш с Лелей показатель оказался недостаточным.

Смешно, но сейчас не так-то просто найти женщину, которая согласилась бы обременить себя семейными хлопотами и заботой о детях. Когда у всех все есть, зачем нужны дети? Вот я и не нашел до сегодняшнего дня. Может, с Лелей что-то получится? В конце концов, мы с ней были друзьями.

Хотя как может у нас что-то получиться? Я просто забыл о своем положении. Лекс-второй не позволит, чтобы со мной рядом кто-то был, ведь это поставит под угрозу наши планы. Правда, есть один вариант…

– Леля, помнишь, ты в детстве мечтала увидеть вампира?

– А, да, было дело, – кивает она.

– Одного могу показать.

Недоверчивый взгляд.

– Да ты чего, Лешка? Вампиров нет. Или ты ненастоящего имеешь в виду?

– Нет, самого что ни на есть настоящего. Ну, хочешь или нет? – настаиваю я.

Леля смотрит на меня как на человека, пытающегося продать ей сломанный пылесос по цене космического корабля.

– Лешка, я не верю. Ты ерунду какую-то говоришь… Конечно, хочу!

Так и знал. Леля остается Лелей.

– Только предупреждаю, Алексей, – Леля грозит мне пальцем. – Если ты хочешь затащить меня в постель, ничего у тебя не выйдет.

Выйдет или нет, это мы еще посмотрим. Все девчонки артачатся поначалу.

Мы идем по одному мне знакомому маршруту – маршруту, на котором почти нет камер слежения. Дойдя до тупика, я прошу Лелю подождать. Накидываю отражающий плащ, делающий меня невидимым Даже для ультравизионных приборов, и ввожу себе инъекцию. Глупость, конечно, мальчишество, но что поделать, если мне нравится Леля? Раз я не могу произвести на нее впечатление, то хоть таким способом попробую.

Раздраженно фыркает Лекс-второй, шипит сквозь зубы: “Фанфарон и дурак!” Заткнись, второй! Пока что я первый.

– Вот и я, – появляюсь из тупика, встаю перед Лелей, засунув руки в карманы плаща.

– Ну и что ты сделал? – насмешливо спрашивает она. – Клыки бутафорские нацепил?

– Нет, зачем? Клыков у меня нет. И кровь я не пью, это старомодно. И не летаю – опасно, учитывая, сколько развелось аэробайкеров. И ночного зрения у меня нет, если очки специальные не надевать.

– Тогда какой же ты вампир, в самом деле? – равнодушно пожимает плечами она.

– Смотри.

Я подпрыгиваю на месте и делаю сальто назад. Двойное. Потом сальто прогнувшись. Потом с короткой разбежки наскакиваю на стену и убегаю на пять шагов вверх – подошва ботинок у меня с вакуумными присосками, практически не проскальзывает. Оттуда, сверху, прыгаю через спину головой вниз. Леля с визгом шарахается в сторону, я же над самой землей завершаю кульбит и мягко опускаюсь на три точки опоры. Встаю, переводя дыхание и небрежно отряхивая пыль с ладоней.