Рок-н-ролл под Кремлем - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 26

«Сейчас кто-то позвонит в домофон», – подумал он.

Женечка. Или Алина. Или кто-то из их бесстыжих подружек. Девушкам нужны дензнаки, девушки жить не могут без дензнаков, поэтому они сами приходят и вытворяют такое… Руки продолжали привычно управляться с кофеваркой, а в голове уже теснились видения, которые сбивали ровное дыхание и заставляли потеть круглый лоб Ивана Ильича. Наступило хорошее время – время, когда все разрешено и все можно… И когда не надо бояться – никого и ничего… Лишь бы тело не подвело.

«А я в форме, – не без гордости подумал Сперанский. – Почти шестьдесят лет без малого, а я все еще волнуюсь, как…»

Уточнить, как именно он волнуется, Иван Ильич не успел. Домофон в самом деле издал пиликающий звук. Сперанский включил кофеварку, подошел к двери и нажал кнопку с изображением динамика.

– Слушаю.

– Моя фамилия Евсеев, – представился человек у входа в подъезд. – Лейтенант ФСБ Евсеев. У меня к вам дело, Иван Ильич. Я разыскал ваши данные в архивах, и… В общем, хотел спросить кое-что.

Иван Ильич не стал скрывать разочарования.

– Я не назначал вам встречу, – сухо отозвался он. – В таких случаях принято предварительно звонить по телефону. Или предъявлять ордер.

– Ну какой ордер, Иван Ильич! Мы же не враги, а друзья. Я звонил вам, но у вас то занято, то никого нет… Наверное, пользуетесь беспарольным интернетом?

При упоминании об интернете Сперанский прокашлялся. Ему вполне хватало средств, чтобы пользоваться выделенной линией с ее сумасшедшими скоростями, но в наш век всемирной борьбы с педофилией обычный «беспарольник» казался ему безопаснее. А они все равно все знают! Да-а-а, с Конторой лучше не ссориться, как бы она ни называлась…

– Хорошо, проходите. Для органов я, конечно, сделаю исключение. Из уважения.

Сперанский нажал другую кнопку, на которой был нарисован замочек, приоткрыл входную дверь, плотней запахнул шелковый халат с китайскими драконами и, скрестив руки на груди, стал ждать. Через минуту на лестничной площадке показался молодой светловолосый человек в синих джинсах и рубашке навыпуск.

– Здравствуйте, Иван Ильич!

Однако! В былые времена сотрудники Комитета в таком виде не ходили! Костюм, сорочка, галстук – строгий официальный вид! А такие джинсы и рубашки носили те, за кем они охотились, – фарцовщики, валютчики и диссиденты…

Молча кивнув, Сперанский отошел от двери. И, чтобы не отвечать на рукопожатие, тут же ретировался на кухню, где уже раздавался звон кофеварки. Оттуда вскоре послышался его голос:

– Кофе?

– Нет, спасибо. Водички холодненькой, если позволите.

– Позволю. Проходите же сюда, не стойте как бедный родственник!

– Не буду…

Евсеев присел к обширному кухонному столу – нарочито грубому, в стиле «кантри». Сперанский развалился напротив, поставив перед собой дымящуюся чашечку с блюдцем. Про воду он, похоже, забыл.

– Итак, я вас слушаю.

– Иван Ильич, вы сотрудничали с Отделом по работе с иностранцами Московского управления КГБ, – начал Евсеев.

Обычно после такого вступления собеседник меняется в лице, машет руками и кричит: «Вы с ума сошли!» или «Это провокация!» Но сейчас ничего подобного не произошло.

Иван Ильич со значением кивнул.

– Это знают чуть ли не полмиллиона моих читателей…

– Знают, но вряд ли верят, – продолжил Евсеев. – Потому что сейчас каждая плотва выдает себя за щуку. Все думают, что это обычный литературный прием. Однако вы ничего не преувеличиваете, по крайней мере в главном. Вы действительно состояли на агентурной связи и имели оперативный псевдоним «Американец». А настоящее ваше имя Спайк. Спайк Эммлер…

– В книгах я его изменил, чтобы избежать обвинений в выдаче государственной тайны, – прищурился Иван Ильич.

– Спасибо, – поклонился контрразведчик, выругавшись про себя.

Сейчас многие из тех, кто был допущен к каким-либо секретам, даже самым маленьким, за три копейки охотно сливают все, что им известно. И при этом строят из себя целок! И этот извращенец туда же! Дать бы кулаком в порочную холеную харю! Но нельзя… Тем более в данный момент Спайка следовало гладить по шерстке.

Лейтенант лучезарно улыбнулся.

– На сегодняшний день вы остались единственным в Москве человеком, имевшим непосредственное отношение к отделу в семидесятые годы. В феврале от инсульта скончался полковник Шахов…

– Я знаю, – кивнул Иван Ильич.

Когда Шахов занял должность начальника, он выбросил из кабинета все, что осталось от предшественника. Тогда-то Спайк и вытащил настольного гимнаста из мешка с мусором.

– Поэтому я обращаюсь за помощью к вам. Я ищу следы одного человека, иностранца… Скорее всего, туриста из Соединенных Штатов, который проживал в восемьдесят девятом номере гостиницы «Интурист» дождливым летом в начале 70-х. Скорей всего, это был год семьдесят второй или семьдесят четвертый. Возможно, его имя – Курт. Прекрасно говорит по-русски. Возможно, он был арестован в гостинице.

– В 89-м номере, говорите?

– Да.

Сперанский отхлебнул кофе и прикрыл глаза. Он снова почувствовал под ногами холод гостиничного пола, и простыню, обернутую вокруг голого тела, и бессонницу, и свой восторг: ну-ка, а теперь ты получи, чего я получил!..

– С чего вдруг он вам понадобился? – спросил он.

– Появились вопросы по давнему делу, – сдержанно ответил Евсеев.

– Курт, – хмыкнул Иван Ильич. – Надо же. Он такой же Курт, какой я Сперанский… Волк в овечьей шкуре. Знаете, как по-немецки «волк»?.. Вульф. Звукоподражательное словообразование. Вульф-вульф!..

Сперанский надувал щеки, старательно изображая лай. Потом одним глотком допил кофе и отодвинул чашку.

– Кертис Вульф его звали. Да, жил в 89-м номере. Семьдесят второй год… И конечно, его арестовали, причем совершенно заслуженно!

Глава 4

Призраки тьмы

«Не будите спящего Лешего» – гласит народная мудрость. Тем не менее, в три пятнадцать ночи раздался звонок, который мог означать, что кому-то стало наплевать и на мудрость, и на народ, и на элементарные правила приличия.

Леший проснулся сразу, но какое-то время не открывал глаза и ждал, полагая, что звонивший одумается. Прозвонило семь раз. Обычно даже самые пьяные любители ночных приключений одумываются на пятом. Почему именно на пятом, Леший не знал. Он встал и пошел в туалет. Потом, не спеша, вымыл руки. Когда он вышел, телефон продолжал звонить. Значит, это не пьяный. Что-то серьезное приключилось. Неприятность. Может, Хорька засыпало, вяло подумал Леший. Он остановился перед телефонным аппаратом, приколоченным к стене дюбелями. Этот аппарат он нашел в заброшенном бомбере[6] под Маросейкой. Выпуск тридцать девятого года, вес под три кило… Хотя, если бы Хоря засыпало, как бы он тогда до него дозвонился?

Леший стоял перед аппаратом, зябко почесывая грудь. Он почти никогда не отказывал в помощи, когда его просили. Почти. Потому что, если Лешего просят о помощи, речь идет не о тысяче-другой рублей и не о мебели, которую надо перевезти на дачу. Лешего просят, когда речь идет о чем-то более серьезном. Потому выслушивать такие просьбы он не любил. Не герой он, и все тут. Даже если Хоря в самом деле засыпало… Ну что он, маленький, что ли, сам не выберется?

Потом во дворе послышался дребезжащий звук подъезжающего автомобиля. По обшарпанным стенам спальни синхронно протанцевали синие сполохи. Коротко вякнул резкий требовательный сигнал.

Леший уже не сомневался, что приехали за ним. Причем не из-за горшка серебряных монет из-под Сухаревской площади, не из-за польской сабли из-под Варварки и не из-за сотни других больших и маленьких прегрешений, а, так сказать, по дружбе. И чтобы эту «дружбу» сохранить, надо отвечать на ночные телефонные звонки и делать то, что за ними обязательно следует.

Он вздохнул и поднял трубку.

– Ты что там – мурку дерешь, парень? – недовольно сказал человек на другом конце провода, как будто это его бесцеремонно разбудил нахальный Леший. – С бодуна небось? Очухался наконец?