Рок-н-ролл под Кремлем - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 13

Кертис в очередной раз полез за фляжкой, взболтнул ее, с сожалением отметив, что виски осталось меньше половины.

– Сегодня неприятный день. И очень сыро. А то, что ты понимаешь, лучше держать внутри себя и не выпускать это понимание наружу.

– Да я могу… Я могу…

Вульф спокойно отхлебнул ароматную обжигающую жидкость.

– Ну, предположим, ты обратишься к властям. Ты, конечно, никогда этого не сделаешь, но, чтобы успокоить тебя, представим, что ты заявил о нашем разговоре и рассказал о своих подозрениях.

Молодой человек впился в него взглядом и даже подался вперед. Он весь обратился в слух. Начиналась главная часть вербовочной беседы: объект должен понять, что ему не отвертеться, не выкрутиться, что другого выхода не существует…

– Предположим, меня допросят. Я, конечно, от всего откажусь. Надеюсь, ты не записывал наш разговор? Ну вот видишь! Я иностранный гражданин, у меня нет клыков, рогов, копыт и удостоверений того ведомства, в принадлежности к которому ты меня подозреваешь. Какое преступление можно мне инкриминировать? Никакого! В самом худшем случае меня вышлют из страны…

Кертис сделал еще один глоток – крохотный, чтобы продлить удовольствие.

– Потом возьмутся за дядю Колю. Ведь это он направил тебя ко мне. С ним проще – он гражданин СССР…

Еще один глоточек, совсем маленький.

– И вот ночью приходят к дяде Коле, – продолжал Вульф. – Обыск, понятые, позор перед соседями. Доберутся и до Марины, хоть она и живет отдельно… Потом всю семью везут в лубянскую тюрьму. У Нины Степановны подскочит давление, у Марины случится истерика. А назавтра вам устраивают очную ставку. Ты будешь изобличать бедного дядю Колю, придется смотреть ему в глаза… И Нине Степановне, и Марине. Ты главный обвинитель и преследователь этих людей, от которых видел только хорошее! Ты готов к этому?

– Чушь какая-то, – тихо произнес молодой человек. – Бред…

– Да, чушь. Да, бред. Через некоторое время их, конечно, отпустят. Но… Они до конца жизни будут замаранными! Их выселят из Москвы в какую-нибудь тьмутаракань, Марине придется забыть не только об МГУ, но и о любом институте. Будет ткачихой, поварихой, а Нина Степановна – комендантом в общежитии. Представляешь? А кем будет дядя Коля – я и не знаю… Светский лев, любимец богемы – кем он может быть в Урюпинске или Енисейске?

Как он ни растягивал, но виски кончилось. Последние капли слабо обожгли гортань.

– А что будет с тобой, дружок, как думаешь? Получишь медаль за бдительность и поедешь на свой полигон?

Молодой человек опустил голову и нервно сцепил кисти. Но пальцы все равно заметно дрожали.

– Молчишь? Потому что знаешь, как будет дальше. Дело-то грязное, выплывет вся твоя красивая жизнь: рестораны, бега, вечеринки с девочками на дяди-Колиной даче, да и та драка выплывет обязательно… Знаешь, как это называется? Моральное разложение – вот как! Ты не станешь офицером ракетных войск. Никогда. Тебя на пушечный выстрел не подпустят ни к одному стратегическому объекту. Потому что ты – моральный разложенец, имеющий связь с сомнительными иностранцами…

– Какую связь?! Нет у меня никакой связи! – Голос молодого человека звенел на высокой ноте.

– А кто будет разбираться в тонкостях? Знаешь, как у вас говорят: «То ли у него украли пальто, то ли он украл – короче, замешан в краже!»

– Разберутся, – буркнул парень, но без убежденности.

– Разберутся, – кивнул Вульф. – Почему именно к тебе обратился подозрительный иностранец? Не к Иванову, не к Петрову, не к Сидорову, а к тебе? Да потому, что ты моральный разложенец, опозоривший звание советского человека! Ты уже меченый. Вот я с тобой сейчас разговариваю в скрытом от посторонних глаз месте – и что это значит? Ты ведь сам сюда пришел, тебя никто не заставлял! Значит, у нас был сговор, была связь! Потом ты струсил и сделал признание. Но что это меняет?

Слово «меняет» Вульф растянул, почти пропел.

– Тебя лишат диплома, а если нет, то использовать его ты не сможешь. Будешь быкам хвосты крутить в какой-нибудь захудалой деревне. И медленно спиваться. А твои родители не дождутся помощи от сынка, которого с такими трудами вырастили и выучили! Так и будут штопать разваливающиеся креслица, а на особо протертые места твоя мама будет накладывать новые заплаты из старых ситцевых халатов!

– Откуда вы знаете… про заплаты? – обомлел парень. – Вы были у меня дома?! Но каким образом?!

– Не я. Другой человек. У вас же принято пускать в квартиру посторонних людей. И поводов для этого находятся сотни… То перепись, то выборы, то опросы общественного мнения… Заплаты – ладно, дружок. А как питаются твои родители? Ведь между их скромными доходами и ценами на рынке – гигантский разрыв! А в магазинах нет ни мяса, ни масла, ни молока – да вообще ничего нет! Вы к этому привыкли и даже название придумали – дефицит. Слово-то какое противное – как название болезни… Дифтерия, сифилис, дефицит… Ну скажи, дружок, как может быть дефицитом обычная еда или нормальные лекарства?

– Это антисоветская пропаганда, – угрюмо процедил молодой человек.

– Помилуй, если у твоей мамы и твоего папы не хватает денег до получки и они об этом рассказали милому интеллигентному человеку, проводящему социологическое исследование уровня жизни населения, то кто пропагандист-антисоветчик?

– Вы моих родителей не трогайте! – Парень дернулся, но сильная рука удержала его на месте.

– Что ты, дружок! Интеллигентный человек дал им сто рублей – вроде как из средств социологического фонда, и от себя подарил приятную мелочь: баночку меда, килограмм масла, палку сервелата и что-то еще… Стоило большого труда убедить их принять подарки. Мама сказала, что это их очень поддержит. И такая поддержка будет оказываться регулярно. Раз в два-три месяца симпатичный молодой человек или милая девушка привезут посылочку от сына. Сын служит в ракетных войсках, живет на полигоне и рад любому случаю, чтобы порадовать родителей. Помочь им. Мы не бросаем на произвол судьбы своих людей! Мы не отправляем военнопленных прямиком на каторгу. Это у вас эшелоны из Германии шли до Магадана!.. И это у вас при малейшем подозрении тебе сломают карьеру. И личную жизнь.

Дождь прекратился, как будто закончилась целая дождливая эпоха. На скамье рядом с собой молодой человек увидел вырезанное ножом бранное слово. Оно показалось ему сейчас чище, чем он сам. Русское слово. Советское. Родное.

– Я предлагаю тебе интересную, умную и перспективную работу, – прозвучал рядом полушепот Вульфа. – Поддержку. Серьезные деньги. И целый мир в придачу. Ведь Варечка не хочет ехать в тайгу или тундру! Она утонченная девушка, ей нужны выставки, концерты, магазины, одним словом, комфортная и обеспеченная жизнь! Без моей поддержки ты не сможешь ей эту жизнь обеспечить…

– Я просто уйду, – сказал молодой человек, отодвигаясь от него. – Я не собираюсь никуда заявлять. И вы уйдете. Мы просто разойдемся… А деньги я и так отдам… Я достану…

Последние слова он произнес без убежденности. Да и первые тоже.

– Нет, – жестко оборвал его Вульф. – С этой минуты мы или работаем, или… Дорогой мой, да я ведь и сам могу на тебя заявить. Или кто-то другой. Некондиционные боеприпасы не подлежат хранению, их уничтожают. Ты это знаешь.

– Знаю, – сказал объект вербовки и распрямил спину – впервые за эти минуты.

Они молчали, глядя каждый в свою сторону.

– Дайте мне сигарету.

– Не дам, – сказал Вульф. – Я не для того приезжал сюда с другого конца света, чтобы вредить здоровью спортивного молодого человека. Это непедагогично.

Молодой человек сгорбился, воткнув руки как можно глубже в карманы куртки. Американец обращался с ним как с дрессированной обезьяной. Хуже – как с подопытной крысой.

И объект вербовки это с горечью понимал. Но сопротивляться не было сил, он был сломлен и раздавлен. Уйти с этого зловещего школьного двора, избавиться от общества страшного иностранца, очутиться наедине с собой, хорошенько все обдумать и найти оправдание себе, какие-то смягчающие вину обстоятельства – больше он ничего не хотел. Только бы его поскорее отпустили отсюда…