Время Тьмы - Хэмбли Барбара - Страница 61

Колдун улыбнулся и покачал головой.

– Другим это пригодится больше, чем мне, – извинился он. – И, в любом случае, я скоро уйду. До тех пор, пока тут есть запасная койка в помещении стражи, у меня будет дом.

Канцлер долго удивленно изучал его.

– Странная ты птица, – наконец сказал он без неприязни. – Но будь по-твоему. И если ты когда-нибудь устанешь от своей кочевой жизни, знай, что мое предложение остается в силе. Наша ссора растрачивала твои таланты, мой господин. Я могу лишь просить тебя позволить возместить утраченное.

– Не надо ни позволения, – сказал Ингольд, – ни возмещения. Ссора забыта.

Канцлер Алвир, регент Королевства и глава Убежища Дейра, покинул комнату.

Чуть позже туда проскользнул Ледяной Сокол, чтобы предложить Ингольду чашку заваренного им чая. У пара был странный запах, но чай предназначался для того, чтобы не замерзнуть. Руди вскользь заметил, что хоть он и замерзал, промокал, ел впроголодь и чуть ли не умирал от изнурения, но никогда не чувствовал себя хоть сколько-нибудь больным.

«Наверное, для этого не было времени, – решил он, – то, через что я прошел, могло вогнать в анабиоз любую уважающую себя бактерию».

– Ингольд, – тихо сказала Джил, когда стражник вышел. – Насчет вашего похода в Кво...

– Да, – сказал колдун. – Да, нам надо поговорить об этом.

Руди подвинулся к подножию кровати.

– Вам не следует идти одному.

– Да?

– Вы говорите, это чертовски опасно – о'кей. Но я думаю, вам надо взять меня, или Джил, или одного из стражников, или кого-нибудь еще.

Старик бесстрастно спросил:

– Ты не веришь, что я смогу позаботиться о себе? Ты предлагаешь себя?

Руди ненадолго замешкался, быстро втянув воздух.

– Вы хотите сказать – вы возьмете меня? – он не смог сдержать свою радость: возможность пойти со стариком, невзирая на опасности, научиться у него хотя бы азам магии, перевешивала все его страхи, связанные с Белыми Рейдерами, ледяными бурями и прочими опасностями. – Вы имеете в виду, что я могу пойти с вами?

– Я уже собирался попросить тебя, – сказал Ингольд, – отчасти потому, что ты – мой ученик, и отчасти из... других соображений. Джил состоит в страже... – он протянул руку, чтобы коснуться ее волос в безмолвном жесте любви. – И Убежище едва ли сможет позволить себе лишиться любого стражника в ближайшие месяцы. Но видишь ли, Руди, в этот момент ты – единственный маг, которому я могу доверять. Только маг может найти путь в Кво. Если по какой-нибудь причине я не доберусь до Кво, это надо будет сделать тебе.

Руди колебался, потрясенный.

– Вы хотите сказать, мне, быть может, придется найти Главу Магов?

– Это возможно, – допустил Ингольд. – Особенно после того, что я узнал прошлой ночью.

– Но... – он заикался, неожиданно пораженный ответственностью. Ответственность, как он понял, являлась частью привилегии быть волшебником, но все-таки... – Я хочу пойти, Ингольд, действительно. Но Джил права. Я трус и тряпка, и если я не возьму себя в руки, или из-за меня вы попадете в беду по дороге, если мне придется искать Совет самому, я могу провалить дело.

Ингольд дружелюбно улыбнулся.

– А что было бы, если б меня убили? Не беспокойся, Руди. Мы оба сделаем то, что должны, – он отхлебнул чай. – Ну что ж, я рад, что с этим улажено. Мы отправимся, как только переменится погода, может, через три дня.

Три дня, подумал Руди, разрываясь между сомнениями и воодушевлением. Потом, к своему ужасу, он понял, что, получив возможность продолжать обучение магии, он почти совсем забыл о Минальде.

Я не могу оставить ее, думал он в ужасе.

И в то же время он знал, что у него никогда не было ощущения выбора. Пойти с Ингольдом, учиться магии у старика – это было то, чего он хотел, в некотором смысле единственным, чего он хотел. Он знал еще там, на дороге, когда первый раз вызвал огонь своей волей, что это может лишить его любимой женщины, даже тогда он знал, что не было другого пути. И все-таки – как же ему быть?

Руди вспомнил, как давным-давно и в другом мире он ехал ночью со студенткой в красном «Фольксвагене», разговаривая о единственной вещи, которую кто-нибудь хотел бы иметь. Он посмотрел на нее теперь, на худое, покрытое рубцами лицо со строгими глазами школьной учительницы, небрежно заплетенными волосами, всклокоченными, как у ведьмы. Для нее-то легко было покинуть то, чего она не любила, ради того, что любила. Еще труднее, думал он, оставить что-нибудь любимое тобой ради того, что любишь еще больше.

С болью в душе он вернулся к тому, о чем говорила Джил.

– Итак, надолго ли вы останетесь?

– Я не займу много места, – заметил Ингольд, – и мне больше нравится быть в компании. Кроме того, – добавил он, снова поднося ко рту чашку с чаем, – я так и не узнал, кто приказал схватить меня в Карсте. Хотя я не верю, что Алвир уберет меня с дороги, пока я ему еще нужен, в недрах этого Убежища есть камеры, заколдованные магией более древней и сильной, чем моя, из которых я никогда не смогу вырваться. Руна Уз все еще где-то в этом Убежище – у кого, я не могу сказать. До тех пор пока я в Убежище Дейра, я лучше буду спать среди друзей.

Пальцы Руди лениво гуляли по заплесневелому ворсу одеяла.

– Вы уверены в этом?

– Я не знаю, – ровным голосом признал колдун. – И мне не хочется доискиваться. Благоразумный человек защищается тем, что никогда не подвергается нападению.

– Вы называете то, что было прошлой ночью, «не подвергаться нападению»?

Ингольд печально улыбнулся.

– Это было исключение, – извинился он, – и неизбежное. Я знал, что мог отвлечь Тьму от Тира и удерживать их достаточно долго, чтобы позволить вам приблизиться к воротам. К тому времени их осталось слишком мало, чтобы разделиться, но все еще достаточно, чтобы подавить мою магию своей.

– Не понимаю, – сказала Джил, тряхнув головой. – Я знаю, что их было немного, но почему они позволили нам уйти? Они преследовали Тира, ясно как день, от самого Карста. Они знают, что такое Убежище, и знали, что та ночь давала последний шанс добраться до Тира. Но они повернулись и бросились за вами. Почему?

Ингольд ответил не сразу. Он лежал, глядя на колечко пара, поднимающееся над чашкой в его забинтованных руках, спокойное лицо колдуна неожиданно стало старым и усталым. Потом его обведенные черными кругами глаза встретились с глазами Джил.

– Ты помнишь, – медленно начал он, – когда я почти... потерялся... в подвалах в Гее? Когда ты позвала меня назад с лестницы?

Джил беззвучно кивнула; это был первый день, как она помнила, когда она держала в руке меч. Темнота вернулась к ней, скрытое чувство затаившегося страха, старик, одиноко стоящий на ступенях далеко внизу под ней, вслушивающийся в звук, который она не могла уловить, белое излучение его посоха отбрасывало тени во все стороны. Это был последний день, когда она оставалась студенткой, чужестранкой, личностью, которой она когда-то была. От воспоминания о той далекой девушке, одинокой и вооруженной подобранным мечом и оплывающим факелом против всех армий Тьмы, у нее встал ком в горле.

Он продолжал.

– И тогда я понял, что не принц Тир – их первая цель. О, они разделаются с ним, если смогут добраться, но поставленные перед выбором – а я дал им возможность выбирать прошлой ночью – они показали, что тот, кто им нужен, – вовсе не Тир. Это я, Джил.

– Вы? – разинул рот Руди.

– Да, – колдун отхлебнул чай, потом отставил его в сторону. Из-за занавески донесся голос Гнифта, язвительно сообщавшего кому-то, что у него стойка хуже, чем у конькобежца с деревянными ногами. – Очевидно, я представляю для них большую угрозу, чем Тир. Я подозревал это и раньше, а после вчерашней ночи других объяснений быть уже не может.

– Но как... я имею в виду... ваша магия не может поразить их, – неловко сказал Руди. – Для них вы просто еще один парень с мечом. Вы знаете про время Тьмы не больше, чем другие. В этом смысле Тир – единственный, кто помнит.