Время волков - Ворон Алексей - Страница 5

По приглашению эллина я развалился на ложе, напротив того, в котором возлегал он сам. Аристокл поднял чашу с темным вином, плеснул из нее богам и подал мне. Вино оказалось приторно-сладким, совсем не по моему вкусу. «Жаль, — подумал я, — такого много не выпьешь».

Чувствуя себя неловко среди окружающей роскоши, я изо всех сил старался не ляпнуть что-нибудь обидное или неуместное. А чтобы меньше говорить, мне приходилось занимать рот едой, в результате чего я съел и выпил больше, чем способен переварить, и почувствовал себя преотвратительно. Насытившись, Аристокл велел позвать музыкантов. В комнату вошли юноши с музыкальными инструментами, они расселись подле меня на полу, подложив под себя подушки, и принялись играть и петь. Язык их был мне незнаком, но голоса и мелодия показались достаточно приятными, чтобы я, съевший за этот вечер недельную норму пищи, уснул прямо на обеденном ложе, невзирая на свое намерение быть учтивым с гостеприимными хозяевами.

На следующий день я проснулся поздно. Тот же мальчишка, что прислуживал мне в купальне, провел меня в трапезную. Недовольный Фестр сварливо пробурчал, что все жители дома, включая его хозяина, давно уже позавтракали, а потому мне придется делать это в одиночестве.

Еду подала молоденькая девушка, тонкая и смуглая, с огромными, слегка раскосыми глазами. Кожа на ее руках блестела, словно намасленная, я не выдержал и дотронулся до нее. Она отпрянула и зарделась, бросив испуганный взгляд на Фестра.

— Удались, Ниса, — приказал он. Признаться, я никак не мог взять в толк, почему хозяин держит подле себя этого противного человека?

С самим хозяином дома мне довелось познакомиться только за обедом. Мы с Аристоклом долго ждали его появления, пока он наконец не почтил нас своим присутствием.

— Смотри, Залмоксис, и запомни этот момент на всю жизнь. Перед тобой Предсказанный Пифией, маг из Самоса!

Человек, закутанный с ног до головы в белый широкий гиматий, улыбнулся Аристоклу беззубым ртом. Маг был невероятно стар. Таких глубоких стариков, как он, мне не доводилось видеть прежде. Он походил скорее на собственную мумию, чем на живого человека. Кожа на его лице высохла и покрылась старческими пятнами, узкий подбородок был выбрит или скорее облысел, но выцветшие глаза смотрели внимательно из-под безволосых надбровий. Глаза эти круглые, светлые, с непреходящим детским изумлением и наивностью поразили меня своей необыкновенной ясностью и спокойствием, когда взгляд их медленно поднялся, чтобы рассмотреть меня.

Старик остановился напротив и долго, внимательно разглядывал меня. Наконец он перевел взгляд на Аристокла и прервал молчание:

— Как я понимаю, его воля тебе пока неподвластна. Без нее у тебя ничего не выйдет, а я так и браться не буду, — сказал Предсказанный Пифией по-эллински.

— Почему? — спросил Аристокл.

— Разве ты не видишь, это сын Гекаты. Ни мудрость, ни дух не способны пробить толстую шкуру дикого зверя. Он недостоин носить имя, которое ты ему дал.

Я возмутился про себя такой низкой оценке, но ничего не сказал. В этой странной обстановке я счел за лучшее не выдавать свои способности понимать чужие мысли.

— Я все же попробую, — сказал Аристокл. — Он смышленый малый, и я обещал ему, что ты его вылечишь.

— Играй, пока не наиграешься, — проронил Предсказанный Пифией, пожимая плечами. — Без Гвира это не имеет смысла.

После трапезы маг осмотрел меня. Уже затянувшиеся раны на животе и груди, оставленные когтями Волчицы и мечами римлян, его не заинтересовали. Мое искалеченное плечо, из которого Римская Волчица выдрала кусок мяса, он осматривал долго и внимательно, потом сказал, обращаясь к Аристоклу:

— Такая рана долго не заживет. Не могу себе представить, каким оружием она нанесена, зато отчетливо вижу, что до этой раны была другая. И на ту первую рану наложено заклятье настоящим магом. — Предсказанный Пифией говорил медленно, словно это давалось ему с трудом. — Уж не знаю, где этот варвар отыскал столь сильного мага, но, очевидно, именно это заклятье спасло его от смерти. Если бы не оно" он умер бы от потери крови.

Тот маг, что наложил заклинание на мою рану после роковой битвы, в которой погиб Бренн, был не кто иной, как великий Гвидион. Он обещал излечить меня, и, безусловно, сделал бы это, ведь он был лучшим лекарем на Медовом Острове. Говорили даже, что он способен оживить мертвого, впрочем, с тех пор, как погиб Бренн, я в это не верю.

Оставшееся до ужина время Аристокл пытался развлечь меня каким-то нудным разговором, который я был не в состоянии поддерживать, потому что это требовало умственных усилий, а все мои мысли полностью заняла очаровательная рабыня, которую Фестр назвал Нисой. Я внезапно осознал, как давно у меня не было женщины. Собственно говоря, я так и не смог вспомнить, когда это со мной случалось в последний раз. Аристокл расценил мою невнимательность по-своему. Он решил, что я веду себя замкнуто потому, что я чужестранец, и все в этом доме кажется мне чуждым. И для того чтобы исправить это положение, он не придумал ничего лучшего, как обучать меня языку, на котором говорят эллины.

За ужином к нам присоединились двое юношей, те самые, что развлекали нас пением вчера вечером. Они по большей части молчали, почтительно и восхищенно слушая мудрые речи Аристокла. Хозяин дома вскоре удалился, сославшись на усталость.

Вино кружило мне голову, и сквозь туман опьянения я разглядел, что Аристокл обнимает юношу за талию и что-то шепчет ему. Помню, как я, хмельной, вышел из трапезной, не попрощавшись, прошел во двор, где несколько рабынь снимали белье, развешенное днем для сушки. Среди них была та самая девушка, что занимала целый день мои мысли. Я вознамерился подойти к ней, но дворовые собаки, обнаружив мое присутствие, сбежались и подняли лай. Этих тварей было больше десятка, но даже в таком количестве они не решались наброситься на меня, лишь окружили, визжа от ненависти, и разевали клыкастые пасти, угрожая разодрать меня в клочья. Я был безоружен, опьянение мешало мне обратиться в волка, все, что я смог, это выпустить клыки и когти да покрыться шерстью. Женщины во дворе охали от ужаса, разглядывая меня. Воины, охранявшие двор, наконец разобрались, что происходит, и разогнали собак. С трудом различая дорогу, едва волоча ноги, обессиленный и пьяный, я хотел только отыскать свою комнату в запутанных коридорах этого дома.

Я проходил мимо купальня, когда почуял запах Нисы. Заглянув внутрь, я увидел стоящую ко мне спиной девушку, она сворачивала простыни и раскладывала их по полкам. Ее черные волосы, убранные в прическу, открывали изящную шею и тонкие плечи, покрытые бронзовым загаром, резко выделяющимся на фоне белого хитона. Я вошел бесшумно, но Ниса, словно почувствовав меня, замерла, повела плечом. Я не хотел ее пугать и тактично кашлянул. Девушка резко обернулась, в ее глазах плескался такой неподдельный ужас, что я невольно оглянулся, пытаясь определить, кто ее напугал. Ниса сдавленно крикнула и, оставив корзину с бельем, бросилась бежать. Ее босые ноги скользили по мокрому полу купальни.

Утром меня разбудил лекарь, он лил мне на рану теплую тягучую жижу, похожую на мед. Видимо, это была новая мазь, изготовленная магом. Я, не выдержав боли, невольно застонал, лекарь выронил чашу с мазью и отскочил от моей лежанки к двум стоящим у входа воинам. Видимо, трусоватого лекаря силой заставили пользовать несчастного пациента. Срывающимся голосом он сообщил мне, что затянувшаяся было рана опять вскрылась. Я сделал вид, что не понимаю его. Моя голова гудела и угрожала расколоться. Я пожаловался лекарю на головную боль, но он показал, что не понимает меня. Закончив свою работу под бдительным присмотром воинов, лекарь удалился, а вооруженные эллины, вышедшие вслед за ним, остались в коридоре. Мне в голову пришла дурная мысль, что воины эти приставлены вовсе не к лекарю, а ко мне. Чуя их присутствие, я размышлял о причинах такого внезапного недоверия, потом решил подняться и отыскать Аристокла, но вместо этого снова уснул.