Чужие браки - Томас Рози - Страница 14

— Ты все еще хандришь? — спросил Гордон.

— Уже не так сильно, — слегка поморщившись от боли в шве, Вики откинулась на подушки. — Все эти дурацкие швы.

Гордон не видел живот Вики с того дня, когда присутствовал при родах. Он попытался себе представить шов, как раз над пятнышком вьющихся темных волос, в том самом месте, куда он так любил целовать Вики. Наверное, шрам будет напоминать закрытый рот. Доктор сказал, что со временем он превратится в едва различимую светлую полоску.

— Тебе скоро станет лучше, — успокоил он жену.

— Я знаю. Со мной все в порядке. А как ты? У тебя был тяжелый день?

Разговор получался натянутым. Видно было, что они оба думали каждый о своем.

— Да нет, не очень, — ответил он. — Я пришел сюда прямо из собора. Там начали возводить леса.

Вики интересовалась делами реставраторов еще меньше, чем Эндрю.

— Думаю, это будет длиться вечно, — сказала Вики. — Как жаль, что все это затеяли именно сейчас.

Да, — подумал Гордон, — могли собраться и лет через сто, и мне бы не пришлось в этом участвовать. Он был горд тем, что может внести свой вклад в возрождение этого величественного здания, а мысль о том, что Нина будет следить за работой, заставляла сердце биться быстрее. Гордону даже пришлось повернуться так, чтобы торчащий из вазы букет прикрыл его лицо и Вики не заметила, как оно озарилось радостью.

Наступило время посещений: палата наполнилась шумом голосов, кругом сновали старшие дети, пришедшие посмотреть на маленьких братиков и сестричек. Они падали на скользком полу, висели на высоких спинках кроватей.

— Я звонила вчера девочкам после того, как поговорила с тобой, — глядя на чужих детей, Вики вспомнила о своих.

— С ними все в порядке?

— Все будет о'кей, — сказал Гордон. — Отдохнешь, наберешься сил.

Время посещений подходило к концу. Гордон нагнулся и поцеловал Вики, так же, как он сделал это, когда пришел, но сейчас Вики даже не взглянула на него. Гордон почувствовал, как всплеск нежности и участия опять заглушается в нем чувством вины.

— Увидимся завтра.

— Да. Гордон?

— Что, дорогая?

— Все в порядке? — в этом вопросе были все страхи Вики и как бы просьба, чтобы Гордон развеял ее тревогу.

— Конечно, — отрепетированная вкрадчивая ложь. — Я жду не дождусь, когда ты вернешься домой.

Тревоги Вики как бы отодвинуты, но не исчезли.

— Говорят, еще два-три дня, — Вики откинулась на подушки, как бы отпуская его.

По дороге к выходу Гордон заглянул в кабинет медсестры. Он рассказал ей о депрессии Вики, как будто ожидая, что та немедленно предложит радикальное средство, чтобы ее преодолеть.

— Не стоит волноваться, — успокоила его сестра. — Матери, у которых уже есть двое-трое детей, часто беспокоятся, что не смогут справиться с еще одним. Будущее кажется им ужасным, особенно после такого стресса, каким является кесарево сечение.

Медсестра показалась Гордону слишком молодой, чтобы отвечать за состояние рожениц. Он отметил про себя, что девушка красива, просто так, совершенно автоматически. У нее было круглое личико, из-под шапочки выбивались коротко стриженые волосы.

— Ваша жена справится, — ободрила его медсестра. Своей лекцией о состоянии Вики она как бы исключила Гордона из круга женских проблем, в лучшем случае вынесла на поля книги, каждую страницу которой пишут женщины и только женщины. Эта забавная ассоциация немного приглушила чувство вины. — При надлежащей поддержке, — добавила медсестра. Гордону послышались в ее голосе обвиняющие нотки, но сейчас, когда он чувствовал себя уже почти свободным, он пропустил ее реплику мимо ушей.

— Ну конечно же, — подтвердил Гордон.

Вместе с другими посетителями Гордон вышел из больницы и направился к машине.

Спокойствие и тишина пустого дома подействовали на Гордона успокаивающе. Налив себе виски, он прошелся по комнате. Есть ему не хотелось. Алкоголь приятно грел горло.

Гордон поднялся наверх, в спальню детей, опустился на колени около постельки Элис и спрятал лицо в ее подушке. Он как будто наяву увидел перед собой дочурку в коротенькой ночной рубашечке. Гордон подумал, как пуста и безжизненна сейчас эта комната без жаркого дыхания детей. Ему очень сильно захотелось скорее забрать девочек домой. И в то же самое время ему нравилось быть одному дома. Он стал прислушиваться к звукам пустого дома слабый шум пламени обогревателя, журчанье воды в трубах.

Гордон встал, поправил подушку Элис, стерев с нее отпечаток своего лица. Он прошел в спальню и взглянул на кровать. Он застилал ее сегодня утром, но ему никогда не удавалось заставить покрывало лежать аккуратными складками, как это получалось у Вики. Кровать была убрана неаккуратно, вся в бугорках, как будто под покрывалом было что-то спрятано. Гордон взял с туалетного столика флакон духов, понюхал и поставил обратно. Он передвинул несколько коробочек и фотографий, стоявших на столе. На их месте остались непокрытые пылью следы. Один из верхних ящиков был приоткрыт. Гордон выдвинул его и посмотрел на сатиновые ленточки, костяшки и складки нижнего белья Вики.

Он отвернулся и тяжело опустился на край кровати. Поднял трубку стоящего около кровати телефона и, держа ее в руке, начал шарить по полке в поисках телефонного справочника. Открыв его, он провел еще несколько минут, пытаясь отыскать фамилию пары, которая жила в доме на Аллее Декана до того, как его купила Нина. Затем, не давая себе времени задуматься над тем, что он делает, Гордон набрал номер.

Нина ответила через два звонка, назвав вместо традиционного «алло» свое имя. Голос ее звучал так, как будто она улыбалась в трубку.

— Нина, это Гордон. Гордон Рэнсом.

— Да.

Тон этого «да» нисколько не был вопросительным, это позволило Гордону надеяться, что Нина ждала его звонка.

— Я хотел поговорить с вами.

Ему было гораздо легче произнести эту фразу по телефону. Гордон почувствовал, что сейчас способен рассказать Нине все что угодно, и она выслушает его с сочувствием и пониманием.

— Я не мог ждать до завтрашнего вечера.

Произнеся эту фразу, Гордон перешагнул какую-то невидимую черту. Теперь он уже не мог притвориться, что просто хотел поболтать. И перейдя эту призрачную границу, Гордон опять почувствовал себя беспричинно счастливым.

— Я рада, что вы позвонили, — просто сказала Нина. — Мне тоже хотелось поговорить. Услышав звонок, я решила, что это Патрик, мой друг из Лондона.

Гордон немедленно почувствовал жгучую ревность к этому незнакомому мужчине.

— И вы разочарованы, что это не он?

Нина рассмеялась.

— Да нет, вовсе не разочарована.

Услышав это невольное признание, Гордон почувствовал себя так, как будто от порога его дома протянулась тонкая, едва различимая ниточка, ведущая куда-то в темноту, в новые, неведомые дали, ждущие, когда он ступит в их просторы.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Сижу на кухне. Смотрю на все эти дверцы и шкафчики, за которыми ничего нет.

Нине не хотелось сегодня вечером сидеть наверху, в гостиной, потому что и вид из окна, и пепел в камине слишком тесно были связаны в ее сознании с образом Гордона Рэнсома. Она чувствовала, совсем как в молодости, смесь возбуждения и страха, страха того, что принесет ей завтрашний вечер.

Гордон вспомнил полупустой дом.

— Да уж, вы путешествуете налегке.

— Так проще всего, — подтвердила Нина.

Гордон знал, по какой именно причине Нина перебралась в Графтон, и надеялся узнать еще много-много всего об этой замечательной женщине за то время, что им предстоит провести вместе. Гордон представлял, как срывает один за другим покровы тайны со своего и ее прошлого, пока они не узнают друг о друге абсолютно все. Это придало Гордону уверенности, и он спросил:

— Хотите, я приеду сейчас?

После секундной паузы Нина ответила:

— Нет. Давайте встретимся завтра, как договаривались.

Это было абсолютно нелогично, но Нине вдруг показалось очень важно безукоризненно соблюдать правила приличия на случай, если когда-нибудь потом ей придется защищаться от Гордона. Еще одна причина ее отказа заключалась в том, что Нине очень нравилось сидеть вот так на кухне и предвкушать удовольствия завтрашнего вечера. Ей так давно уже не приходилось ожидать чего-то приятного. Она попыталась представить себе Гордона на другом конце линии, сидящим в какой-нибудь чистенькой уютной комнате, вроде тех, что она видела в доме Дженис Фрост, среди детских игрушек и красивой мебели. На секунду лицо ее омрачилось тенью, но это быстро прошло.