Дитя реки - Макоули Пол Дж. - Страница 12

— Раз Хранители целиком и полностью понимают Вселенную и держат ее в своем разуме как единое целое, то из этого следует, что все тексты, проистекающие из сознания, созданного Хранителями, являются отражением их эманации, — не раз говорил Закиль Йаме и Тельмону. — Нам нужно измерять не мир, а отражения мира, профильтрованные сквозь созданный Хранителями мозг. Но эдилу, мальчики, не говорите о моих рассуждениях. Он счастлив в своем бесконечном поиске невыразимого, и я бы не стал беспокоить его такой тривиальной идеей.

Считалось, что Йама и Тельмон изучают математическую логику, Пураны и Протоколы Департамента, но на самом деле они в основном слушали, как Закиль вслух читал им отрывки избранных работ по естественной философии, а потом вел с ними долгие диспуты по всем правилам. Йама и читать научился сначала вверх ногами, следя, как библиотекарь справа налево водит по знакам пальцем в чернильных пятнах и нараспев декламирует звонким голосом. Позже ему снова пришлось учиться читать, на сей раз правильно, и потом, в свою очередь, тоже декламировать. Оба они, и Йама, и Тельмон, знали большую часть Пуран наизусть, Закиль побуждал их к обширному чтению: они изучали хрестоматии, читали Древние инкунабулы, но если Тельмон строго следовал установленной Закилем программе, то Йама предпочитал проводить время в праздных мечтаниях над бестиариями, манускриптами и картами — особенно картами.

Йама перетаскал из библиотеки уйму книг. Казалось, что похищая их, он завладевает теми мыслями и чудесами, что в них описаны, как будто захватывает, частичка за частичкой, весь мир. Большинство этих книг Закиль вернул на место, разыскав их в многочисленных укромных уголках в самом доме и на развалинах вокруг замка, показав себя более умелым следопытом, чем Тельмон или сержант Роден, но кое-что Йаме все-таки удалось сохранить карту обитаемой части мира. Карта представляла собой свиток, шириной в ладонь, а длиной с два его роста, который наматывался на гибкий сердечник с изображением крохотных фигур тысячи рас, застывших в выразительных позах.

Материал карты был тоньше шелка и прочнее стали. С одной стороны виднелись алые, белые, бурые хребты Краевых Гор, а по другой вилась широкая лента Великой Реки, с узким полем дальнего берега, где не было ничего обозначено. Йама знал, что там, на дальнем берегу, находилось множество святилищ и памятников святым столпникам; он видел их каждый год, когда весь город устремлялся за Великую Реку, чтобы фейерверками и ликованием отпраздновать восход Галактики в начале новой зимы; его всегда удивляло, почему же ничего этого нет на карте? Ведь на ней показана такая масса мельчайших деталей. Между Великой Рекой и Краевыми Горами лежала узкая полоса обитаемой земли, тут были зеленые равнины, небольшие горные хребты, цепи озер и охряные пустыни. Большая часть городов располагалась вдоль ближнего берега Великой Реки, тысяча, а может быть, больше; названия их высвечивались на карте, когда Йама дотрагивался до нее пальцем. Самые крупные города лежали ниже истоков: Из — громадное пятно, расплывшееся по извилистой путанице дельты, там, где река набирала свою мощь, впитывая воды ледников и снежных полей, покрывающих все, кроме Хребта Терминала. Когда составлялась карта, Из был на вершине своей славы, причудливая сеть улиц, парков и храмов простиралась от берега Великой Реки до первых отрогов и каньонов Краевых Гор. Простой стеклянный диск, закрепленный на сердечнике проволочной катушкой, открывал взгляду детали расположения улиц.

Сжав края диска, можно было настроить увеличение так, что становились различимы даже отдельные здания, и Йама проводил долгие часы, разглядывая сгрудившиеся крыши домов и воображая, что сам он стал меньше пылинки и может теперь свободно бродить по улицам древнего города, существовавшего в век более ясный, чем нынешний.

Вступая в пору зрелости, Йама все сильнее ощущал беспокойство и тревогу. Он мечтал отправиться на поиски людей своей расы. Кто знает, может, они были высокородным и сказочно богатым кланом или сборищем отчаянных авантюристов, направляющих свои корабли вниз по течению к центру мира и концу Великой Реки, чтобы пуститься в невероятные приключения среди плавающих островов… А может, они принадлежали к сообществу магов, обладающих таинственной волшебной силой, и эта самая сила спит, невостребованная, в глубине его естества.

Йама выдумывал невероятно сложные сюжеты, связанные с его воображаемой расой, и Тельмон терпеливо слушал их во время долгих ночных страж, когда они лагерем стояли среди саркофагов Города Мертвых — Никогда не теряй своего воображения, — говорил Тельмон, — кем бы ты ни оказался и откуда бы ни пришел, оно — твой самый замечательный дар. Но ты должен наблюдать и за реальным миром, научиться читать и понимать, запоминать все его знаки, самые мелкие его холмы и леса, пустыни и горы, Великую Реку и тысячи речек, вливающихся в нее, тысячи городов и десять тысяч рас. Знаю, ты очень любишь свою старую карту, но чтобы познать мир, надо жить в нем, в таком, как он есть на самом деле. Попробуй, и ты увидишь, какими богатыми, странными и захватывающими станут твои рассказы.

Я уверен, они тебя прославят.

Это было в конце последней зимы, которую Тельмон провел дома, за несколько дней до того, как он повел свой отряд на войну. Они с Йамой отправились в трехдневный рейд по холмам в глубь суши, ведомые слухами о драконе. Низкие серые облака неслись к Великой Реке, погоняемые холодным ветром, студеный дождь, колкий от сверкающих в нем крошечных льдинок, бил в лицо.

Они мерно двигались в изгибающейся цепи загонщиков справа и слева. Под мрачным небом расстилались пустоши: холмистые и набухшие от дождя, покрытые густыми зарослями папоротника и алыми островками вереска, расчерченные быстрыми, темными от торфяной пыли ручьями, с разбросанными там и тут кучками разметенного ветром можжевельника и кипарисов и яркими зелеными куполами мха. Йаме и Тельмону пришлось спешиться, потому что лошади впадают в бешенство при намеке на запах дракона. На них были полотняные брюки, длинные клетчатые плащи, надетые поверх курток; приходилось нести тяжелые луки и связки длинных стрел с острыми керамическими наконечниками. Они промокли, продрогли на ветру и окончательно измучились.

— Я поеду с тобой, — сказал Йама, — я отправлюсь на войну и буду сражаться бок о бок с тобой, а потом сочиню эпическую поэму о наших приключениях, и она будет звучать в веках.

Тельмон рассмеялся:

— Сомневаюсь, чтобы мне удалось увидеть сражения.

— Я уверен, твой отряд принесет славу нашему городу.

— Ну, выправка-то у них хорошая, надеюсь только, что она им понадобится лишь на параде.

После того как эдил получил приказ выставить отряд в сотню человек для участия в боевых действиях, Тельмон сам отбирал каждого человека, в основном младших сыновей, у которых почти не было шансов завести гарем.

С помощью сержанта Родена он обучал их шестьдесят дней, и теперь через три дня придет корабль и заберет их вниз по реке, на войну.

Тельмон сказал:

— Больше всего я хочу, Йама, вернуть их всех в целости и сохранности. Я поведу их в бой, если прикажут, но они предназначены для работы в тылу, в частях обеспечения, и меня это устраивает. На каждого мужчину и женщину, лицом к лицу сражающихся с еретиками, нужны десять, чтобы снабжать армию, строить оборонительные сооружения, ухаживать за ранеными и хоронить мертвых. Вот почему в каждом городе, деревне, поселке потребовалось собрать отряд. Войне необходимы тыловые войска так же, как и идущие в бой.

— Я пойду добровольцем. Мы можем служить вместе, Тель.

— Прежде всего ты должен заботиться об отце. И, кроме того, есть Дирив.

— Она не будет против. И к тому же у нас нет…

Тельмон догадался, о чем речь, и возразил:

— Смешанных браков полным-полно, если уж у вас все так серьезно.

— Мне кажется, что да, Тель. Но я не женюсь, пока ты не вернешься, и я не женюсь, пока мне не выпадет шанс пойти в бой.