Дары Кандары.Сборник(СИ) - Батхен Ника - Страница 26

– Вор! – мелодичный, тяжелый голос мужчины разнесся, как колокольный звон.

– Нет, мессер Санти! – пролепетал Франческо, пытаясь встать и расправить плечи, – Любовь…

– Вор и мерзавец! Ты явился сюда дабы похитить мою возлюбленную!!! – художник шагнул вперед,

вперив пылающий взор в поэта.

– Поймите, мы люди искусства… – Берни стало нехорошо… надо было взять с собою слугу…

– Какая гнусность! – голос мужчины становился все громче, заполняя собой пространство. – Словно

старец явился подсматривать за Сусанной, бездельник! Как ты посмел осквернить мой очаг! Я пожалуюсь

Папе!

…Старый Санти давно умер… некстати подумалось Франческо. И тут он вспомнил, что художник –

любимец и друг Льва Х Медичи. Нынешний Папа отличался суровостью, поговаривали, будто не одного

охотника до чужих жен по приказу Его Святейшества… Только не это!!! Просить пощады? Драться? Что

делать?!!

– Вон!!! – Голос художника грянул набатом, Франческо чуть не упал от неожиданности. – Вон

отсюда, распутник, блудник вавилонский! Убью! Вон!!!

Ученики расступились. Санти пошел на поэта, выставив вперед посох. Загоревшись надеждой,

Франческо сделал кульбит, проскочил под карающей палкой и рванулся на улицу – аж в ушах засвистело от

ветра. Он мчался по узкой улочке так, словно за ним гнались художник с учениками, призрак старого Санти

и Папа Римский в придачу.

Франческо Берни и вправду стал одним из лучших поэтов своего времени. Он прославился пьесами,

капитолями и бурлесками, был ехиден, злоязычен и беспощаден. Играючи, с блеском писал о налогах, чуме

и холере, желатине, угрях и прыщах на сиятельных ягодицах. И никогда в жизни ни одной строчки больше

не посвятил любви.

* * *

…Стоило хлопнуть калитке – мастерскую заполнил хохот. Мессер Санти смеялся светло и звонко,

ученики от потехи катались по полу, даже младенец, призванный изображать ангелочка, заливался, разевая

прелестный ротик. Озорница-служанка кружилась по мастерской, хлопая в ладоши – ей понравилась эта

шутка. Наконец недотепа Джулио опрокинул старинный кувшин и веселье унялось потихоньку. Художник

утер раскрасневшееся лицо и кивнул:

– За работу, дети мои, солнце не ждет!

И мгновенно хаос потехи обратился муравейником дельных хлопот. Два этажа дома заполнились

топотом и голосами. Кто-то растирал краски, кто-то грунтовал и пропитывал маслом холсты. Старшие

возились с подмалевками, Джулио уже доверяли рисовать ангелочков и прописывать драпировки. Сам

художник работал в большом зале – том самом, со стеной, занавешенной голубой тканью. Сперва он сделал

несколько набросков итальянским свинцовым карандашом. Малышу дали яблоки, сливы и позволили играть

на полу сколько хочется, а мессер Санти наблюдал за ним и отбрасывал на бумагу то движение пухлой

ножки, то улыбку, то завитки кудрей. Наконец ребенок устал, закапризничал и служанки унесли его в

женский покой. И пришла Форнарина. Спокойно, привычно встала в солнечный круг, развязала пояс серого

платья, чтобы ткань опустилась волнами, распустила тяжелые косы… Художник смотрел в восхищении на

текучесть движений любимых рук, на чуть заметные тени у черных глаз, на осколки смешинок, все еще

скрытые в уголках губ. Октябрьское солнце пронизало светом волосы Форнарины, переплело их золотыми

нитями. Она взглянула в глаза мессеру – и засветилась потаенной улыбкой счастливой женщины.

– Кем мне стать для тебя сегодня?

Художник хлопнул в ладоши. Тут же Лодовико и Пьетро внесли палитру и холст, натянутый на

мольберт. Мессер Санти обошел кругом женщину, снял сандалии с маленьких ног, разложил ей по-новому

складки платья и забросил за плечи тяжелые волосы. Потом вернулся к мольберту.

– Ты прекрасна, радость моя. Вообрази – ты ступаешь по облакам…

Остров Рай

…В ночь перед бурею на мачте

Горят святого Эльма свечки…

Б. Окуджава

Капитан Бельяфлорес спал дурно. И немудрено – намедни, в дорогом кабаке, он поссорился из-за

девчонки с капитаном Синяя Борода и прилюдно набил ему морду. И не убил… Синяя Борода бы может и

оценил благородство поступка по давней дружбе, но вот старший его брательник, капитан Черная Борода

очень трепетно относился к семейной чести. Старый дьявол вознамерился мстить. А куда пирату бежать с

Тортуги? В синем море волны хлещут, а по ним катаются англичане. И у каждого фрегата по тридцать

пушек. Вот и спал Бельяфлорес дурно, метался по койке, хрипел и вздрагивал. Ему снился красноносый

бейлиф, который явился забирать малыша Джонни в работный дом из уютного подвала, заставленного

бочками с соленой треской. Именно там будущий капитан впервые начал мечтать о море… Но бейлиф был

жесток – он тряс мальчика за плечо жесткими пальцами и орал в ухо:

– Просыпайтесь, капитан, просыпайтесь же, есть идея!

Акула Билл был настойчив и бесцеремонен. Одной рукой он тормошил капитана, другой

придерживал под локоток незнакомого старика. Судя по запаху, гость опустошил не меньше бочонка рома, а

затем провел ночь в сточной канаве – даже в грязной седой бороде застряла апельсинная корка.

– ……….. …… …. ……..!!! – сказал капитан Бельяфлорес. – Что за чучело ты сюда приволок, Билли?

А если у него вши?

– Си, сеньор капитан! – в доказательство старец запустил лапу в бороду и извлек не меньше трех

жирных тварей, – у меня есть вши. А еще у меня есть карта.

– …..!!! – возразил Бельяфлорес. – Какая к божьей матери карта?

– Карта плаванья к острову Рай. У вас проблемы, как говорят в тавернах. А я давно не был в море.

Смотрите…

Старик запустил руку за воротник. Бельяфлорес зажмурился, не желая даже предположить, что за

дрянь полуночный гость прячет под истлевшей рубахой, когда то украшенной брабантскими кружевами…

Вопреки ожиданию там оказался медальон размером с ладонь младенца. С желтого диска щерился в

мерзкой ухмылке раскосый идол. Акула Билл облизнулся. Бельяфлорес присвистнул:

– А ты храбрец. Ведь я могу просто-напросто отобрать у тебя твою цацку, а тебя самого отправить

погулять по доске или сунуть в мешок и скормить акулам…

– Си, сеньор капитан. Но во-первых вы не станете обижать бедного старика, а во вторых кто тогда

объяснит вам дорогу?

– Хорошо… Бельяфлорес наконец спустил с койки босые ноги и пошарил по ящикам сундука. В

нижнем нашлась полупустая бутылка виски. Большой глоток помог проснуться. – Ну, рассказывай, что у

тебя за карта, старик. Как тебя звать-то?

– Ботаджио, сеньор капитан. Просто Ботаджио. Прошу вас.

На большом ветхом свитке, который старик добыл, нарисовано было всякое несуразное. Морские

змеи, сирены, гидры и прочие чудища испещряли моря, границы земель отличались от тех, что отмечены

были на испанском пергаменте капитана, а по краям карты шутник-художник нарисовал трех слонов.

– И что это такое, Ботаджио?

– Если плыть прямо к югу, миновать Симплегады и острова Стимфалид, избегнуть чар колдуньи

Калипсо и нападения стай псоглавцев, то у самого края мира мы найдем остров Рай. Там всегда солнечно и

тепло, берега омывает спокойное море, а из земли сами собой растут любые плоды – стоит лишь уронить

семечко. Там живет добродушный, благой народ эдемиты – их женщины покрыты золотистым пушком

словно персики и всегда рады делиться любовью, их мужчины дружелюбны, щедры и гостеприимны. Такое

золото, – Ботаджио крутнул в пальцах увесистый амулет, – они охотно меняют на зеркала и бусы из

блестящих камней, а не хочешь меняться – самородки лежат в ручьях словно галька – собирай, да набивай

трюмы, – старик рассказывал, словно читал по книге.

Бельяфлорес поскреб в затылке – под косицей вдруг зачесалось:

– У какого края мира, старик?