Свежий ветер океана - Федоровский Евгений Петрович - Страница 2

Через сорок лет попытался проникнуть в Ледовитый океан голландец Корнелиус Най. Он прошел через Югорский Шар и приблизился к Ямалу. Залив реки Мутной капитан принял за устье Оби. С этим «открытием» он вернулся на родину. Поскольку сам факт пребывания в столь высоких широтах считался на Западе актом невиданного героизма, это ошеломляющее известие было встречено с таким же восторгом, как открытие Америки Колумбом. Най получил звание адмирала и в 1595 году возглавил новую эскадру из семи кораблей. Однако голландцы на этот раз лишь подошли к берегам Югорского полуострова и дальше пробиться не смогли. Укрываясь под южным берегом Вайгача, они встретили лодьи поморов из Пинеги. Поморы рассказали иностранцам, что из Холмогор ежегодно несколько лодий ходит до устья Оби и Енисея. Дальнейшие попытки пробиться в «Индию» были безуспешны. На адмиральском корабле капитанами был подписан акт о невозможности дальнейшего продвижения на восток. Лишь один из капитанов, Биллем Баренц, отказался поставить под этим актом свою подпись…

Столь же безуспешными оказались попытки и других западных мореплавателей освоить «Студеное море». Оставив надежду проникнуть на восток, иностранцы завязали активную торговлю с жителями северных окраин. Пушнина, моржовая кость, ценная рыба беспошлинно вывозились на Запад. Знаменитый «мангазейский ход» поморов стал в сущности дорогой для контрабанды. Русская казна ничего не получала от вывоза северных богатств. Да и воеводы южных областей Сибири с завистью смотрели на процветающую Мангазею. Слишком многое уплывало у них из рук. Им удалось убедить молодого царя Михаила Федоровича запретить древний мангазейский ход.

24 августа 1623 года царь послал тобольским воеводам такую грамоту: «А старою дорогою из Мангазеи Тазом рекою на Зеленую реку, да на Мутную реку, да на Карскую губу, и Большим морем к Архангельскому городу и на Пустоозеро (Пустозерск на реке Печоре) торговым и промышленным людям ходити не велено, чтобы на те места немецкие люди (так называли на Руси всех иностранцев) от Пуста озера и от Архангельского города в Мангазею дороги не узнали и в Мангазею не ездили. А людям, которые хаживали наперед сего в Сибирь, в Мангазею Большим морем и через Камень (Урал), велено учинити заказ крепкой, чтобы они с немецкими людьми не ездили, и в Мангазею дороги не указывали, и про Мангазею с ними не разговаривали».

Многолетний опыт поморов по освоению «морского хода» из Белого моря в устье Оби и Енисея предавался забвению. Воеводы срубали кресты и маяки, уничтожали рукописные карты и лоции. Запрет значительно сократил количество дальних походов. Поморы стали вести зверобойный и рыбный промысел лишь в Баренцевом и Белом морях.

Окончательно добил поморское судостроение и мореходство Петр I. Заботясь о развитии большого морского флота, он действовал традиционными запретительными методами: «По получению сего указу объявите всем промышленникам, которые ходят в море для промыслов своих на лодьях и на кочах, дабы они вместо тех судов делали морские суды — галиоты, гукары, каты, флейты, кто из них какие хочет, и для того дается им сроку на старых ходить только два года…»

Но поморы не спешили строить гукары и флейты. Эти суда были килевые, а не поморские плоскодонные и совсем не годились для волока по суше. Кроме того, они имели большой вес и не подходили для рыбного и зверового промысла. Поморские суда, на которых веками плавали мореходы, больше устраивали северян.

Тогда последовал более жесткий приказ: «…а старые их суды лодьи, карбусы, соймы, кочи и протчие велите переорлить (поставить клеймо с царским орлом, то есть учесть) и дайте им на тех заорленных доходить, а вновь отнюдь не делали б, а буде кто станет делать после сего указу оные, тех с наказанием ссылать на каторгу, а суда их изрубить».

Вот так и получилось, что весь мир восхищался формой корпуса знаменитого «Фрама», хотя поморы плавали на подобных судах много веков назад! Предприимчивые и отважные, а главное, коллективно накопившие огромные практические знания и опыт, они выживали и побеждали в условиях, в которых гибли специально снаряженные экспедиции позднейших времен вплоть до XX века.

По старому поморскому пути на восток и решил отправиться Дима Кравченко. Он перечитал множество книг про северные моря и путешествия по ним. Воспоминания отчаянных мореходов-одиночек были особенно близки его мятежной душе. Он знал их высказывания наизусть.

«Я боялся разучиться говорить и стал громким голосом отдавать себе команды. Ровно в полдень я по всем морским правилам кричал: „Восемь склянок!“ В каюте я кричал воображаемому рулевому: „Как курс?“ Но ответа не было, и одиночество наваливалось на меня с новой силой».

Это Джошуа Слокам, первым в одиночку обогнувший земной шар.

«В минуту полного отчаяния пропадает даже страх. Прижатая к стене мышь может броситься даже на льва. Налетел ураган или нет, а воду из трюма необходимо откачивать, иначе яхта пойдет ко дну. Я выпиваю несколько глотков драгоценной воды и чувствую, как в меня вливается бодрость».

Это Джон Колдуэлл, в 1946 году пересекший Тихий океан.

«По три раза в день я вколачивал себе в голову: „Я этого добьюсь! Не сдаваться!“ Эти слова были для меня „спасательным кругом“ в тот пятьдесят седьмой день плавания. Провести девять часов, цепляясь за дно крохотной, скользкой калоши, когда тебя качают шести-девятиметровые волны, когда налетают безжалостные шквалы и бешено завывает ветер, — такое, пожалуй, требует большего, нежели обычная воля к жизни».

Это Ханнес Линдеман, дважды, на плоту и надувной лодке, переплывший Атлантику.

«Когда я путешествую один, я чувствую себя вдвое сильнее. Когда же плыву с кем-нибудь, то меня не оставляет беспокойство о комфорте и безопасности спутников. Нет! Я решительно предпочитаю плавать в одиночку».

Так высказывался победитель трансатлантической гонки одиночных мореплавателей Френсис Чичестер.

Диму очень соблазняло одиночное плавание. Как ни странно, он, наверное, спокойнее перенес бы любые невзгоды, если бы поплыл один. Сам работавший до полного изнеможения, из последних сил, он того же самого требовал от других. Он не терпел людей, не похожих на себя, резко и круто обходился с товарищами, не признавал чужих советов, бросался из одной крайности в другую. Однако на этот раз от одиночества пришлось отказаться. Ледовитый океан — это Ледовитый.

Тогда он стал подбирать единомышленников, и, конечно же, сразу нашел. Правда, осторожный и скептически настроенный Сергей Красносельский мало верил в удачу, зато Аркадия Королькова и Владимира Савельева покорила одержимость Димы. И они полностью доверились ему.

Еще больше разжег страсти отважный поход старых полярников — капитана Анатолия Савельевича Янцелевича и авиатора Алексея Аркадьевича Каша. На швертботе «Пингвин» они отправились по маршруту Москва — Дальний Восток — Москва. Их малыш кораблик прошел сначала по речным путям до Архангельска, затем ледовыми морями до западного Таймыра, по многоводной Пясине поднялся к Норильску. Перезимовав там, «Пингвин» по тундровым рекам пересек южный Таймыр, морем Лаптевых дошел до Тикси, оттуда Восточно-Сибирским морем достиг Колымы и поднялся до ее верховьев. Доставленный на автомашине в Магадан, катер пересек Охотское море и достиг Хабаровска. Потом на новой надувной лодке «Пеликан» Янцелевич и Каш преодолели сотни километров по Амуру, Шил-ке, Селенге, пересекли Байкал, Ангару, Енисей…

Последний этап этого удивительного путешествия проходил по Волге. Эти километры оказались чуть ли не роковыми. В Куйбышевском водохранилище суденышку пришлось выдержать настоящий морской шторм с дождем. «Пеликан» заливало водой, его едва не опрокидывало. Все чаще лодка давала течь.

Плавание продолжалось… десять лет, потому что плыли путешественники только во время отпусков и каждый раз начинали свой путь с того места, где остановились ранее. Пройдя около тридцати тысяч километров по рекам и морям, «Пеликан» наконец финишировал в Южном речном порту Москвы.