Триумф нежности - Макнот Джудит - Страница 11

— Я очень напугана.

— Я знаю, querida, — сказал он нежно. — Для тебя все происходит слишком стремительно.

— Что значит querida?

— Дорогая.

Кэти закрыла глаза, ее слегка покачивало.

— Когда тебе нужно возвратиться в Пуэрто-Рико?

Он долго молчал, прежде чем ответить:

— Я могу остаться еще на неделю, до воскресенья, но не дольше. Мы будем проводить каждый день вместе до моего отъезда.

Кэти была разочарована и даже не пыталась скрыть этого:

— Мы не сможем. Мне нужно поехать к родителям на День поминовения. Во вторник я не работаю, но в среду обязательно надо быть в офисе. — Ей очень хотелось провести с ним все время, которое у них осталось, и Кэти рискнула:

— Может быть, поедем завтра к моим родителям?

Он замешкался, и Кэти подумала, что он прав.

— Да, это плохая мысль. Тебе они не понравятся, да и ты им, наверное, тоже.

— Потому что они богаты, а я нет? — слабо улыбнулся Рамон. — Кто знает, может быть, они мне понравятся, несмотря на их богатство.

Кэти невольно улыбнулась тому, как он легко разрешил проблему. Он уверенно притянул ее к себе. У него была обаятельная улыбка, она смягчала его зрелую красоту и придавала ему мальчишеский вид.

— Давай вернемся ко мне.

Рамон кивнул, и Кэти пошла собирать свои вещи. Тем временем он наполнил два бумажных стаканчика виски, добавил воду, лед и присоединился к ней. Когда они добрались до маленького внутреннего дворика, Кэти удивилась, что, вместо того чтобы войти внутрь, Рамон поставил стаканчики на маленький столик между двумя шезлонгами и растянулся на одном из них. Почему-то она ожидала, что они продолжат беседу в постели…

Со смешанным чувством разочарования и облегчения она свернулась клубочком напротив него в другом шезлонге. Он зажег сигару, и ее красный кончик был единственной светящейся точкой в темноте. — Кэти, расскажи мне про твоих родителей.

Кэти сделала спасительный глоток.

— По всем стандартам мои родители весьма богатые люди. Правда, десять лет назад они не были такими. Мой отец владел всего-навсего обычной бакалейной лавкой. Его удалось уговорить взять в байке ссуду, и он расширил лавку до роскошного супермаркета. Дела пошли хорошо, и после этого он открыл еще двадцать других. Может быть, ты проходил мимо супермаркетов Конелли?

— Вполне возможно.

— Они наши. Четыре года назад отец вступил в загородный клуб «Форест Оакс». Он не так престижен, как «Олд Варсон» или загородный клуб Сент-Луиса, но членам «Форест Оакс» нравится считать его таковым, и мой отец построил огромнейший дом на территории клуба.

— Я спрашиваю о твоих родителях, а ты рассказываешь об их деньгах. Что они за люди?

Кэти попыталась быть честной и объективной:

— Они очень любят меня. Мама играет в гольф, отец много работает. Я думаю, что самым важным для них, кроме детей, является их великолепный дом с хорошей прислугой, два «мерседеса»и… и членство в загородном клубе. Мой отец очень красив в свои пятьдесят восемь, а мать выглядит всегда потрясающе.

— У тебя есть братья, сестры?

— И брат и сестра. Я самая младшая. Моей сестре Маурин тридцать, она замужем. Отец сделал ее мужа вице-президентом корпорации Конелли, и теперь тот ждет не дождется, когда отец уйдет в отставку. Моему брату Марку двадцать пять, он красив. Марк не так претенциозен и жаден, как Маурин. Та вечно переживает, что Марк получит часть фамильного дела, когда отец уйдет в отставку, причем несравненно большую, чем она с мужем. Теперь, когда ты знаешь самое худшее, ты все еще хочешь поехать со мной? Соберутся друзья и соседи моих родителей, а они не намного лучше.

Рамон потушил сигару и устало откинулся в шезлонге. — Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?

— Да, — решительно сказала Кэти. — Но с моей стороны это желание эгоистично — моя сестрица скорчит очень кислую мину, узнав, на что ты живешь. А Марк способен выкинуть черт знает что, чтобы доказать, что он не Маурин, и тем еще больше смутит тебя.

Глубоким бархатным голосом, который она так обожала, Рамон спросил:

— Но все же ты хотела бы меня взять, Кэти?

— Я… просто не знаю.

— Тогда я думаю, что мне придется поехать.

Поставив стаканчик, он встал.

Кэти, понимая, что он собрался уходить, настояла на том, чтобы он остался выпить кофе. Причина этому была проста — она сейчас не сможет вынести его уход.

Кэти принесла кофе в гостиную на маленьком подносе и села на софу рядом с Рамоном. Они пили кофе в затянувшемся и все более и более неудобном молчании. Это молчание Кэти не в силах была ни прервать, ни понять.

— О чем ты думаешь? — наконец спросила она, изучая его угрюмый профиль в неярком свете настольной лампы.

— О тебе. Вещи, важные для твоих родителей, важны и для тебя? — резко спросил он.

— Некоторые из них, полагаю, — согласилась она.

— И насколько они важны?

— По сравнению с чем?

— По сравнению вот с этим, — беспощадно прошептал он.

Его губы впились в ее губы, заставляя их раскрыться, чтобы она впустила его настойчивый язык, затем он положил ее на софу и прижал своим телом. Кэти застонала, протестуя, и немедленно его рот смягчился. Рамон начал невыносимое утонченное обольщение, заставив Кэти извиваться в диком желании. Его язык дразнил, проникал в глубь ее рта и медленно удалялся, когда она пыталась удержать его, пока Кэти не утонула в поцелуе. Когда он хотел поднять голову, она обвила его руками за шею и задохнулась от поразительного наслаждения — он сдернул верхнюю часть бикини, освобождая ее грудь и приникая ртом к розовым соскам. Рамон медленно и дразняще водил языком то вокруг одного, то вокруг другого соска, пока Кэти не захлебнулась от желания. Рамон взял себя в руки и слегка приподнялся над ней, его горящие глаза продолжали ласкать высоко поднятую грудь, соски, затвердевшие от его языка, губ, зубов.

— Кэти, прикоснись ко мне, — прошептал он. Кэти подняла руки, медленно касаясь тонкими пальцами его мускулистой груди, глядя, как он вздрагивает, а потом расслабляется.

— Ты прекрасен, — прошептала она. Теперь ее пальцы повторяли ласки, от которых секунду назад задыхалась она.

— Для мужчины внешность не главное. — Он попытался поддразнить ее, но его голос стал хриплым от того, что ее руки делали с ним.

— Но что же я могу сделать, если ты прекрасен? Так же, как океаны и горы. — Она легкомысленно позволила своим пальцам скользнуть вниз по его телу прямо к тому месту, где начинались плавки.

— Прекрати! — хрипло приказал он. Кэти остановилась и взглянула в его лицо, потемневшее от страсти.

— Ты прекрасен, и ты такой сильный, — прошептала она, глядя в его горящие глаза. — Но такой нежный. Я думаю, ты самый нежный из всех, кого я знаю. Я даже не знаю, почему я так решила.

Рамон уже не мог сдерживаться.

— О Боже! — простонал он.

Его губы обрушились на нее с безумной страстью, и волна желания захлестнула ее. Руки Рамона утонули в ее густых волосах; держа ее голову, он покрывал ее губы бесконечными поцелуями. Кэти упивалась тем, как пульсировала его плоть, невыносимо сладостно давящая на нее, затем застонала от лихорадочного желания, когда он начал медленно вращать бедрами.

— Захоти меня! — резко приказал он. — Так же сильно, как я хочу тебя.

Кэти почти рыдала от страсти, когда он внезапно отодвинулся от нее, сел и откинулся на софе, закрыв глаза. Даже сейчас, спустя несколько минут, дыхание его было тяжелым. Она пробежала дрожащей рукой по растрепанным волосам и, чувствуя себя ненужной и задетой, отползла в дальний угол софы и села, поджав ноги.

— Кэти. — Его голос был мрачным и суровым. Он все еще лежал на спине и его глаза были закрыты, когда он произнес:

— Я не хотел тебе говорить, когда ты была в моих объятиях и мы оба были дикими от желания. Я вообще не хотел говорить тебе этого. И все-таки я знал уже с первого взгляда, что прежде, чем уеду, я обязательно скажу тебе…

У Кэти остановилось сердце. Он собирался сказать, что он женат, и она… Она не хочет этого знать! Как больно.