Доктор Смерть - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 52

— Зачем ты всякий раз, когда я приезжаю к тебе, приглашаешь Джилл и Анну? — спрашивал он с раздражением.

Она понимала, он злился, упрекал ее. Она же в ответ молчала. Он сам должен был понимать. Но Анри отступать не собирался — впрочем, ее это не удивляло. Это было вполне в стиле де Трая.

Так, осенью сорок шестого года он объявил, что собирается открыть в Провансе сезон охоты. И первую охоту, а также торжественный ужин после нее, он посвящает дню рождения Анны. Присутствие Маренн и Джилл на всех этих увеселениях даже не обсуждалось — оно считалось обязательным. Во всяком случае, по задумке де Трая.

Маренн узнала о готовящемся празднике в Версале. Де Трай приехал за ней и заявил, что они немедленно отправляются в Прованс. Не успела Маренн обдумать его предложение, а значит, отказаться, де Трай поднял ее на руки и отнес в машину. Она едва успела крикнуть Айстофелю, чтобы он следовал за ними — не могла же она оставить пса дома. Хотя он не любил Прованс еще больше, чем Версаль. Там было жарко, там трещали какие-то назойливые насекомые и раздражающе пахли незнакомые цветы. Без конца совали ему печенье, как будто он пудель или болонка. И только Маренн, его хозяйка, знала, что на самом деле он очень любит булочки с брауншвейгской колбасой, какие обычно продавались в кафе на улице Гогенцоллерн в Берлине. Ради нее, ради хозяйки, он, пожалуй, стерпит все эти неудобства, ведь не оставлять же ее одну. Да и фрейляйн Джилл тоже.

Старый пес положил красивую, тяжелую голову на колени Маренн, она погладила его между ушами. Она вполне разделяла настроение собаки. Ей не хотелось ехать на эту охоту, она прекрасно понимала, что все торжества по случаю дня рождения Анны — только повод для Анри, чтобы решительным образом изменить их отношения. И она не могла быть уверена окончательно, что сможет противостоять ему. Когда-то она любила его и дала согласие стать его женой. Она очень опасалась, что прежние чувства в какой-то момент могут взять верх в ее душе, и тогда ее сопротивление ослабеет.

С Айстофелем на охоте случился казус. Он гордо бежал рядом с лошадью Маренн, даже не поворачивая головы в сторону охотничьих собак де Трая, которые с лаем вились вокруг и пытались прогнать чужака. Айстофель игнорировал их с хладнокровием, делавшим честь его бывшей службе. Он исполнял долг — охранял хозяйку — и никто не мог отвлечь его от этого. Окрик де Трая приструнил собак. Когда же пришло время погони за оленем, де Трай, видимо, забыв или просто не подумав, что Айстофель не охотничья собака, попытался науськать его вслед за гончими.

— Анри, не делай этого, — предупредила Маренн.

Но куда там! Граф тоже поддался азарту и не слышал ее. Айстофель сначала терпеливо сносил его настойчивость, но звуки, издаваемые де Траем, чтобы взбудоражить и разжечь охотничий инстинкт в гончих, подействовали и на него. Айстофелю были хорошо знакомы эти звуки, с самого детства. Только натаскан был эсэсовский пес не на оленя, как собаки де Трая, стрелой помчавшиеся за своей жертвой, а на человека. Он знал запах крови, не только животного, но и человека. Именно это имела в виду Маренн, предупреждая де Трая. Выдержанный и послушный, Айстофель вовсе не был прогулочной собачкой для забав на лоне природы, это был пес-солдат, пес-завоеватель, пес-кинжал, так его воспитывали. Он умел безжалостно рвать вены на руках и горле жертвы — только дай команду. Но кто знает, если долго и настойчиво злить его, вполне может статься, что и команды не потребуется. Бередить инстинкт, который не притуплялся никогда, было по-настоящему опасно. Увы, де Трай даже не задумался об этом. Маренн беседовала с Анной, когда сбоку раздался грозный рык. Она резко повернулась. Айстофель стоял широко расставив лапы, по-волчьи приникнув мордой к земле, нос жался в гармошку, открыв крепкие, белые зубы, шерсть на загривке встала дыбом, в глазах появился хищный красноватый огонек, хвост точно прилип к задним лапам. Он снова хрипло зарычал. И без разбега, даже не присев для прыжка, бросился на де Трая, повалив того на землю. Его клыки щелкнули над самым горлом графа, когда окрик Маренн приказал ему прекратить. Это был голос хозяина, для овчарки — голос бога, и Айстофель послушался. Отпустив жертву, Айстофель подбежал к Маренн и сел у ее ног, гордо вскинув голову. Он был весьма горд собой и уверен, что не получит порицания. Маренн и не собиралась этого делать. Она знала, эсэсовских собак не наказывают за то, что они несут службу, как их учили. Нельзя подрывать их уверенность в себе и веру в хозяина — в любом возрасте. Айстофеля уже не перевоспитать, он с молоком матери в эсэсовском питомнике молодняка впитал беспощадную ярость и слепую отвагу и сохранит их до конца дней. А вот де Трай порицания вполне заслуживал.

— Надо же понимать разницу между охотничьей и охранной собакой, — упрекнула она побледневшего графа, когда тот поднялся с земли. — Ты как маленький. Это же овчарка, это не твои псы. Кроме того, что у нее развит инстинкт защиты, ты для нее чужой, не забывай об этом. А такие собаки очень хорошо различают своих и чужих. Для них это очень важно. Зачем так рисковать?

— Даже странно, а на вид он тихий, — растерянно заметил де Трай. — Такой спокойный, податливый.

— В лагере они все тихие, пока не получат команду, — неожиданно произнесла Джилл.

Маренн с тревогой взглянула на нее. С тех пор как они покинули лагерь, Джилл никогда не упоминала о том, что им пришлось там пережить. Она даже надеялась, что Джилл забыла. Выходит, не забыла? Или начались какие-то процессы, которые поднимают спрятанные на нижних этажах памяти воспоминания? Эти процессы не обещали ничего хорошего, восстановление второстепенных воспоминаний, как правило, приводило к провалам в основной оперативной памяти. Это замечание Джилл взволновало Маренн больше, чем нападение Айстофеля на де Трая. Однако она постаралась не показывать свою озабоченность.

Впрочем, неприятность быстро забылась. Де Трай имел намерения, которые он был полон решимости исполнить. Без всякого сомнения, как и предполагала Маренн, охота и праздник — все это затевалось для нее. У Анны действительно был день рождения, но супруг мало волновался об этом. Он почти не обращал на именинницу внимания, хотя бы ради приличия. Маренн видела, что Анна переживает и едва находит в себе силы, чтобы удержать улыбку на лице. Она всеми способами старалась смягчить ситуацию. Однако де Трай, словно назло, особенно после нападения Айстофеля, демонстрировал пренебрежение, которое как острый нож ранило сердце его молодой жены. Она знала, что Маренн прежде была невестой де Трая и что их помолвка была расторгнута по ее желанию. Теперь же де Трай всячески пытался показать, что для него ничего не изменилось, его сердце принадлежит прежней невесте, а женился… Ну, женился — и все. Формально.

Воспользовавшись тем, что Анна и Джилл отъехали довольно далеко, скрывшись за деревьями, он подъехал к ней, соскочил с коня, взял ее лошадь под уздцы.

— Что случилось, Анри? — спросила она, хотя все понимала и чувствовала, как ее охватывает волнение.

Не ответив, он снял ее с седла и, обняв, начал горячо целовать ее шею, щеки. Солнце скрылось, над Провансом нависли тучи, начинался дождь — непредсказуемый, быстрый, как всегда в этих местах. Айстофель сердито зарычал. Хрустнула ветка.

— Не нужно, оставь меня, — Маренн пыталась освободиться из его рук, уклониться от горячих, страстных губ.

— Мари, хватит уже скрытничать, — произнес он с придыханием, его слова словно влились в ее ухо, так близко они прозвучали. — Ты знаешь, что я люблю тебя. И любил с юных лет. Это досадное, страшное недоразумение, все, что случилось с нами прежде. Мы должны были быть вместе. И это не поздно исправить. Теперь.

Послышался раскат грома.

— Ты будешь моей.

Сверкнула молния. Айстофель вдруг протяжно, тоскливо завыл.

— Нет! Оставь меня! Все уже поздно! Слишком поздно!

Она оторвала его руку, пытавшуюся расстегнуть пуговицы на одежде, высвободилась из его объятий, подбежала к лошади, вскочила в седло. Под все усиливающимся дождем она стремглав мчалась к замку, не разбирая дороги — через канавы, через густые заросли кустарника. За ней бежал Айстофель. А де Трай? Она надеялась, что он хотя бы ради приличия дождется Анну. Но о приличиях ли думал граф? Она слышала, что он тоже едет за ней.