Рай. Том 2 - Макнот Джудит - Страница 25

Затерянная в темной, безмолвной пропасти желания, Мередит смутно ощутила, как его рука спустилась к треугольнику между ее ногами, касаясь, лаская, отыскивая каждое жаркое влажное местечко, пока Мередит, потеряв голову, не начала лихорадочно извиваться.

Мэтт сумел уловить мгновение, когда она полностью доверилась ему, почувствовал, как напряжение покидает ее, как она открывается ему, и острая мучительная сладость той, почти забытой первой ночи, когда Мередит отдалась ему, послала стрелы неудержимого желания, пронзившие его. Сердце мучительно заколотилось, и тело запульсировало неутолимым голодом, так, что даже ноги задрожали, когда Мэтт наконец лег на нее. Куда ушла смутная надежда продлить это невероятное, ослепительно чудесное ожидание слияния? Осталась лишь нетерпеливая потребность вновь стать частью Мередит, соединиться с ней в единое целое. Мэтт навис над ней, с силой упираясь руками в матрац, так, что от напряжения набухли вены на руках. Закрыв глаза и сжав зубы, он начал входить в нее, мучительно медленно, дюйм за дюймом, сопротивляясь безумному желанию вонзиться в это пылающее тело, обожествлять его руками и ртом.

Он начал терять над собой контроль, когда она приподняла бедра и снова скользнула ладонями по его плечам, шепча его имя, но когда Мэтту удалось открыть глаза и взглянуть на Мередит, он понял, что пропал. Это не игра его воспаленного воображения — женщина, которую он любил, теперь лежит в его объятиях, это прекрасное лицо, так долго жившее в его грезах, теперь совсем близко, пылающее желанием, сверкающие золотом волосы разметались по подушке. Она ждала Мэтта в госпитале, она никогда не пыталась избавиться от него и от их ребенка. Она приехала к нему сюда в буран, храбро вынесла его гнев и ненависть, а потом…. потом молила его о прощении. Осознание этого болью и стыдом обожгло мозг и душу, но даже сейчас Мэтт нашел бы в себе силы продолжать врезаться в нее медленно и равномерно, не выбери Мередит это мгновение, чтобы запустить пальцы в его волосы, снова поднять бедра и прошептать:

— Пожалуйста, Мэтт…

Почти непереносимый сладостный звук его имени на ее губах и возбуждающие движения ее тела вырвали у Мэтта тихий стон, и он врезался в нее, погружаясь в тесные глубины снова и снова, пока оба не обезумели от желания и не устремились вместе к исступленному освобождению, обретя его одновременно, взорвавшись в ослепительном наслаждении. Оба, потрясенные случившимся, долго не могли опомниться. По-прежнему сплетясь в объятиях, слушая, как колотятся сердца, они на секунду замерли, но Мэтт, крепче сжав руки, продолжал вонзаться в нее, словно стремясь выплеснуть все одиннадцать лет голода и неутоленного томления, и Мередит, прижав его к себе, вновь забилась в конвульсиях экстаза, пока Мэтт не забыл обо всем, кроме ощущения опьяняющей радости и безграничного счастья.

Он обмяк на ней, с трудом переводя дыхание, обжигая ее раскаленным телом, и прошло немало времени, прежде чем он перекатился на бок, увлекая ее за собой, не выходя из нее, и, продолжая обнимать, запустил пальцы в золотистый атлас ее волос. Молчаливый, погруженный в чувственный туман, Мэтт осторожно провел ладонью по спине Мередит, наслаждаясь ощущением ее влажного тепла и прикосновением к тугой груди.

Он закрыл глаза, стремясь продлить счастливое мгновение, полный благоговения к этой непостижимой женщине. Одиннадцать лет назад Мэтта обманом лишили рая, но он сумел снова отыскать его и теперь пойдет на все, лишь бы опять не потерять обретенное. Тогда он не мог ничего предложить Мередит, кроме себя самого, теперь может дать ей весь мир в придачу.

Мэтт услышал ровное дыхание, понял, что Мередит засыпает, и улыбнулся, немного смущенный собственной несдержанностью, которая так быстро и окончательно измотала обоих.

…Он позволит и ей и себе поспать немного, решил Мэтт. А потом… потом разбудит и снова станет любить, на этот раз по-настоящему, медленно, нежно и страстно. А потом они поговорят. И все обсудят. Нужно подумать о планах на будущее. И хотя Мэтт понимал, что Мередит не решится сразу разорвать помолвку лишь из-за того, что, совершенно потеряв голову, отдалась ему, однако чувствовал, что сможет убедить ее, открыть глаза на простую истину: они предназначены друг для друга. И всегда были предназначены…

Пробудил его какой-то странный звук в глубине дома. Мэтт открыл глаза и с легким недоумением уставился на пустую смятую подушку. В комнате было темно, и он перевернулся на бок, пытаясь разглядеть, который час. Почти шесть.

Мэтт приподнялся на локте, удивленный тем, что проспал почти три часа. Несколько мгновений он лежал неподвижно, прислушиваясь, пытаясь решить, куда исчезла Мередит, но первый же звук, услышанный им, оказался последним, которого он мог ожидать. Звук донесся со двора — выхлоп, потом треск мотора. Сначала он в благословенном неведении подумал, что Мередит беспокоится, как бы не разрядился аккумулятор. Мэтт встал, отбросил покрывало и, подойдя к окну, отодвинул занавеску, намереваясь окликнуть Мередит и сказать, что он сам обо всем позаботится. Но увидел лишь красные габаритные огни удалявшейся машины.

Совершенно сбитый с толку, Мэтт вначале испугался того, что Мередит несется на огромной скорости в такую погоду! Но тут же до него дошло, что случилось. Она уехала! Бросила его!

На какое-то мгновение его мозг отказался воспринять ужас происходящего. Мередит потихоньку выбралась из постели и умчалась в ночь!

Яростно бормоча проклятия, Мэтт включил лампу, рывком натянул слаксы и остановился, свирепо глядя на пустую кровать в состоянии, близком к параличу. Просто невозможно поверить, что она сбежала, словно сделала что-то, чего нужно стыдиться, и не могла больше видеть его лицо при свете дня.

И тут Мэтт увидел ее — записку, прислоненную к часам на ночном столике, написанную на листе, вырванном из того блокнота, в котором она делала заметки. Надежда загорелась в груди Мэтта. Может, она просто уехала в магазин за продуктами?

«Мэтт, то, что случилось сегодня, не должно было случиться. Это было не правильно и нехорошо для нас обоих, хотя и вполне понятно, но тем не менее ужасно! , У каждого из нас своя жизнь и свои планы на будущее, и в этой жизни есть люди, которые любят и доверяют нам. И мы предали их, сделав то, что сделали сегодня. Я стыжусь этого, но тем не менее всегда буду помнить сегодняшний день как нечто прекрасное и особенное. Спасибо тебе за все».

Мэтт продолжал стоять, с недоверчивой яростью глядя на написанные аккуратным почерком слова, охваченный дурацким, абсурдным ощущением, что его изнасиловали! Нет, не изнасиловали, использовали как наемного жеребца, которого она могла потащить в постель каждый раз, когда хотела чего-то особенного, а потом избавиться от него, словно от жалкого ничтожного раба, с которым стыдилась показаться на людях.

За все эти годы она ничуть не изменилась! По-прежнему испорченная, самовлюбленная и так убеждена в собственном превосходстве, что до нее даже не доходит, как это выходец из непривилегированных слоев, возможно, всего лишь возможно, стоит хотя бы малейшего внимания. Нет, она ничуть не изменилась, по-прежнему трусиха, по-прежнему…

Мэтт внезапно осекся и покачал головой, пораженный тем, как гнев может полностью стереть из памяти все, что он обнаружил несколько часов назад. Почему он снова судит ее лишь на основе всех ошибочных заключений, в которые верил все одиннадцать лет? В нем говорила давнишняя привычка. Но реальность заключалась в том, что Мэтт узнал сегодня от Мередит истину, столь прекрасную и одновременно печальную, что сердце до сих пор болезненно сжималось при одной мысли об этом. Нет, Мередит не трусиха, она никогда не убегала от него, от материнства, даже от тирана-отца, с которым все эти годы была вынуждена считаться на работе и дома. Мередит было восемнадцать, и она считала, что любит Мэтта…

Легкая улыбка сверкнула в глазах Мэтта при мысли о ее поразительном признании, но тут же исчезла, когда Мэтт вспомнил о том, как она лежала в госпитале и ждала его. Она послала цветы их ребенку и назвала его Элизабет в честь его матери…. И поняв, что Мэтт не вернется, она склеила осколки разбитой жизни, поступила в колледж и смело принимала все, что приготовило ей будущее. Даже сейчас Мэтт корчился от стыда при мысли о том, что он ей говорил и делал последние несколько недель. Иисусе, как же она, должно быть, ненавидела его!