Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942 - Ламанова Е. В. - Страница 4

– Я разобью тебе башку, если ты вздумал со мной шутить, – пообещал я.

Йозеф спокойно взглянул на меня:

– Я не шучу. Говорю тебе, все погибли. – Он произнес эти слова безо всякого выражения. – Ганс, Клаус, Фриц, Пауль, Тео, Лео, а насчет Эгона – не знаю. Но я думаю, что он тоже умер. Прошло уже пять дней, как он уехал, и ни словечка, ни знака. Посылали на поиски самолет. Бир-Хакейм не так уж далеко отсюда, а Эгона нет, – закончил он свой рассказ.

– А что случилось с другими? – спросил я.

– Тео и Пауль налетели на противотанковую мину – теперь они вместе с машиной на небесах.

– Где это случилось? – спросил я.

– У форта Акрома.

А я только сегодня утром проезжал мимо Акромы!

– Лео и Фрица разорвало снарядом, выпущенным английским орудием из осажденного Тобрука. Мы нашли только две пуговицы. Ганс напоролся на пулю «макаронника», когда ходил в итальянский лагерь за водой. – Йозеф выдохнул облако сигаретного дыма.

Я с трудом верил своим ушам.

– Хочешь узнать, что случилось с Клаусом? – тихо спросил Йозеф.

Я кивнул.

– Его расстреляли сегодня утром. – При этих словах мне показалось, что я вижу перед собой расстрельную команду.

– Расстреляли?! – воскликнул я.

– Тише, ты, – зашипел Йозеф и зажал мне рукой рот.

Я ударил его по руке и схватил за плечо.

– Ты хочешь сказать, что его казнили?

Йозеф снова кивнул.

– Он застрелил унтер-офицера Хельмута. Они с ним сильно повздорили.

Я потерял дар речи.

– Но кто такой этот Хельмут? – спросил я.

– Да это тот бывший эсэсовец, которого прислали сюда месяц назад из Берлина, ты знаешь его, Гюнтер.

Я кивнул.

– Но как это случилось?

– В чем причина, я не знаю, но Клаус капитально поругался с ним на пляже. Кто-то даже сказал, что Клаус обозвал его «отставным начальником крематория», и сержант выхватил пистолет. Но Клаус оказался проворнее и всадил в него пять пуль.

Все это казалось дурным сном. Йозеф рассказывал ужасные вещи.

– Когда это произошло? – спросил я, опускаясь на ящик.

– Вчера утром. Часовые надели на него наручники. Днем состоялось заседание трибунала, а сегодня на рассвете Клауса казнили, – закончил он.

– Ты видел его перед смертью? – хрипло спросил я.

– Нет – он не захотел никого видеть. Я просил, чтобы мне разрешили с ним поговорить. Но ты знаешь, я даже рад, что он отказался. Я бы не сдержался и перестрелял часовых, чтобы дать ему убежать. Нет, я рад, что он не захотел никого видеть, – задумчиво произнес Йозеф и встал.

Он не хотел, чтобы я видел его лицо, а я не хотел, чтобы он видел мое.

– А как другие к этому отнеслись, Йозеф?

– Стиснув зубы. Хорошо, что бывший эсэсовец умер от пуль Клауса, а то кто-нибудь из ребят истратил бы на него весь свой боезапас, – ответил мой друг и вытащил спиртовку. – Давай-ка я приготовлю тебе тарелочку тушенки, – произнес он и достал из мешка консервный нож.

– Спасибо, Йозеф, я не хочу есть, – пробормотал я.

– Послушай, не надо падать духом. Мне самому было очень плохо, но надо взять себя в руки. Клауса не вернешь, и надо забыть об этом.

Я слушал и кивал:

– Да-да, конечно.

Мне была понятна смерть двух парней, в которых попал британский снаряд из Тобрука, и тех, кто напоролся на мину. Плохо, что Эгон заблудился в пустыне, но это могло произойти с каждым… Но Клаус! Я замолчал и задумался.

Глава 4

МОРЕ НАСТОЯЩЕГО КОФЕ

– Хочешь кофе? – спросил Йозеф.

– Кофе? У тебя что, есть настоящий кофе?

– Конечно, и очень много. Хватит до конца войны. – Он улыбнулся и поднял ногой раскладушку. Под ней лежали два больших мешка. – Кофе!

– Сколько же лир ты за него заплатил, черт тебя побери? – спросил я, с трудом веря своим глазам.

– Каких еще лир? – взорвался Йозеф. – Ты что, спятил? Всего лишь дюжину пулеметных лент да два ящика ручных гранат. Мы забрали этот кофе у подонков, пристреливших Танса, когда он хотел взять у них канистру с водой. Одну-единственную канистру из целого штабеля высотой в шесть метров и длиной с берлинский многоквартирный дом. И эти гнусные итальянские недоумки, которые и войны-то как следует не нюхали, влепили в Танса пулю за одну-единственную канистру с водой! – Йозеф продолжал рассказывать, помогая себе жестами. – Мы отправились туда в трофейном британском броневике в ту же самую ночь, когда погиб Тане. И знаешь, что произошло? – спросил он, ставя на маленькую плитку чайник с водой и глядя на меня.

– Нет, не знаю, – ответил я, стягивая с ног сапоги. Но я понял, о чем пойдет речь, так как хорошо знал Йозефа.

– На полном ходу, с развевающимся британским флагом мы ворвались в лагерь этих «макаронников» и разнесли его к чертовой матери. Смяли колесами палатки и все их барахло, поливая из пулемета и угощая гранатами. – Тут он дико заржал. – Первым делом мы разнесли хибару с радиопередатчиком, чтобы они не смогли вызвать подмогу. Ты представляешь, они записали крик «Спасите!» на магнитофон! Наверное, боялись, что от страха забудут, какое слово надо кричать.

Я поразился этому безумию.

Йозеф махнул рукой и стал рассказывать дальше:

– Отовсюду доносились вопли «Inglesi, Inglesi, mercy!» (Пощадите, англичане!) или что-то в этом роде. Мы носились по лагерю, словно молнии. Въехали на машине на кухню, Тейнц спрыгнул и начал хватать банки с консервами. Их там у итальяшек целые штабеля, да еще куча мешков с кофе. Потом мы набросили английский флаг на двухсотлитровую бочку, а уезжая, прикрепили повсюду противотанковые гранаты и продырявили множество канистр с водой. Устроили им там настоящее наводнение.

Мы так хохотали, что не заметили, как кипящая вода стала выплескиваться из чайника. Йозеф кинул туда кофе, и по палатке разлился божественный аромат.

– А что было дальше? – спросил я.

– Мы вернулись в лагерь, поставили броневик, где он стоял, распределили между собой продукты, собрали с пола машины пустые гильзы, чтобы никто не догадался, что из пулеметов кто-то стрелял, и пошли пить кофе. – Йозеф хмыкнул. – Здорово мы растрясли этих ублюдков. Это им за смерть Танса. Теперь, я думаю, они зарекутся убивать немцев, – заявил он и принес кофейник, чтобы налить мне кофе.

Напиток был замечательным, но слишком горячим.

– А наше начальство что, так ни о чем и не догадалось?

– Конечно же нет! – воскликнул Йозеф. – Если бы догадалось, мы все пошли бы под трибунал. Начальство решило, что в итальянский лагерь ворвались солдаты австралийской дивизии. Особенно после того, как увидели оставленный нами британский флаг.

Йозеф снова затрясся от смеха.

– Видел бы ты, что случилось на следующее утро! – еле выговорил он. – Матерь Божья, сюда заявилась целая процессия.

– Какая еще процессия? – перебил я.

– «Макаронников», – пояснил Йозеф. – Там была пара полковников, четыре майора, куча капитанов, не говоря уж об остальной шушере, которая тащилась за ними. Они явились к нашему генералу, старику фон Равенштайну, и стали жаловаться, что наши войска пропустили через свои позиции броневики австралийской дивизии из Тобрука, которые разгромили итальянский лагерь. И знаешь, что этот старый хрен им ответил?

Я покачал головой.

– Он сказал, что если бы они поменьше бренчали на своих мандолинах и почаще брали в руки оружие, то им удалось бы отбросить этих чертовых австралийцев от своего лагеря. Ведь ни один итальянский полковник не догадался броситься в погоню за британскими бронемашинами и разбить их к черту! И это при том, что всем известно: здесь, в двадцати километрах от линии фронта, не может быть никаких вражеских разведывательных дозоров. Какой позор! После этого старик велел часовым очистить лагерь. Видел бы ты, как эти итальяшки попрыгали в свои автомобили и удрали. Они даже забыли, что явились просить нас помочь им восстановить лагерь!

Я хохотал и никак не мог успокоиться.

– Это те самые итальянцы, у которых мы с Лео как-то брали воду? – спросил я, наконец.