Темная Башня - Кинг Стивен - Страница 43

Паук поднялся на четырех задних лапках. Тремя передними оперся о джинсы Уолтера. Ткань под ними противно заскрипела. Глаза твари таращились на него с тупым любопытством незваного гостя, которого он застал в своем «доме».

«О, да, боюсь, это конец тропы, — прогремело у него в голове. Словно включился мощный громкоговоритель. — Но ты намеревался точно также поступить со мной, не так ли?»

«Нет! Во всяком случае, не сразу…»

«Но ты собирался! „Не пытайся обмануть обманщика“, как сказала бы Сюзанна. Поэтому теперь я окажу тому, кого ты называешь моим Белым отцом, маленькую услугу. Ты, возможно, не был его самый опасным врагом, Уолтер Падик (как тебя звали, когда ты ступил на тропу, в далеком далеке), но ты был, признаю, самым давним. И теперь я уберу тебя с его дороги».

Уолтер не подозревал, что в нем еще теплилась смутная надежда на спасение, даже когда эта омерзительная тварь встала перед ним на задние лапки, жадно пожирая его выпученными глазами, пуская слюну, теплилась, пока он не услышал, впервые за тысячу лет, имя мальчика с фермы в Делайне, который откликался на имя Уолтер Падик. Уолтер, сын Сэма-мельника в баронстве Истард. Он убежал с фермы в тринадцать лет, годом позже его изнасиловал в задний проход другой бродяга, однако, он устоял перед искушением вернуться домой. Вместо этого пошел навстречу своей судьбе.

Уолтер Падик.

Услышав это имя, мужчина, который иногда называл себя Мартен, Ричард Фаннин, Рудин Филаро и Рэндалл Флегг (а также многими другими именами), потерял всякую надежду, кроме одной: умереть достойно.

«Я голодать, Мордред голодать, — вновь загремел в голове безжалостный голос, который вливался в него по сверкающей струне воли маленького короля. — Но я наемся, как следует, и начну с закуски. Думаю, с твоих глаз. Дай их мне».

Уолтер сопротивлялся изо всех сил, но куда там. Струна была слишком крепкой. Увидел, как его руки поднялись и нависли над лицом. Он увидел как пальцы согнулись в крюки. Отдернули веки, как шторы, а затем вонзились в плоть над глазными яблоками. Мог слышать звуки, которые издавали пальцы, раздирая связки и мышцы, поворачивавшие глазные яблоки, и зрительные нервы, передающие «картинки» в мозг. Низкие, чавкающие звуки, означающие для Уолтера конец зрячей эры. Ярко-красные вспышки заполнили голову, а потом их сменила вечная тьма. В случае Уолтера вечность длилась недолго, но, если время субъективно (а большинство знает, что так оно и есть), то для него она растянулась неимоверно.

«Дай их мне, я сказал! Хватит тянуть! Я голоден!»

«Теперь язык, пожалуйста».

Уолтер покорной рукой обхватил язык и потянул, но смог лишь надорвать его. Слишком он был скользкий. Он бы заплакал от муки и бессильной злобы, если бы кровоточащие глазницы, где только что находились глаза, могли вырабатывать слезы.

Он вновь потянулся к языку, но паук больше не хотел ждать.

«Наклонись! Высуни язык, как высунул бы, если б лизал киску своей подружки. Быстро, ради своего отца! Мордред голоден!»

Уолтер, по-прежнему полностью осознавая, что с ним происходит, попытался воспротивиться этому новому ужасу, но с тем же успехом, что и прежде. Он наклонился, упираясь руками в колени, его кровоточащий язык высовывался из губ, покачиваясь на надорванных мышцах в глубине рта, которые еще удерживали его. Вновь Уолтер услышал поскребывание передних лапок Мордреда о материю своих джинсов. Волосатая пасть сомкнулась на языке Уолтера, пососала его, наслаждаясь, одну или две секунды, а потом выдернула сильным рывком. Уолтер, теперь не только ослепший, но и онемевший, горлом издал крик боли и повалился на спину, зажимая руками изуродованное лицо, начал кататься по полу.

Мордред впился в язык, оставшийся в его пасти. Брызнула кровь, которая временно заставила паука забыть обо всем. Уолтер повернувшись на бок, шарил рукой в поисках люка. Что-то внутри все еще кричало, мол, он не должен сдаваться, надо попытаться удрать от монстра, который пожирал его живьем.

Ощутив в пасти кровь, Мордред потерял всякий интерес к прелюдии. Теперь все его мысли слились в одну: жрать. Он прыгнул на Рэндалла Флегга, Уолтера о'Дима, Уолтера Патрика, слившихся воедино. Крики еще слышались, но недолго. А потом давний враг Роланда перестал существовать.

Это существо было квази-бессмертным (звучит так же глупо, как «самый уникальный») и только что наелось от пуза. Мордред сожрал так много, что первым у него возникло желание, сильное, но преодолимое, вырвать. Он взял его под контроль, как и второе желание, пожалуй, сильнее первого: трансформироваться в ребенка и поспать.

Если он намеревался найти дверь, о которой говорил Уолтер, сделать это следовало прямо сейчас, в той ипостаси, которая позволяла передвигаться с приличной скоростью, то есть оставаясь пауком. А потому, не удостоив и взглядом оставшийся позади иссушенный труп, Мордред проворно спрыгнул на верхнюю ступень лестницы и спустился по ней в коридор. Там сильно пахло щелочью, а сам коридор, похоже, просто вырубили в скальном основании пустыни.

И все знания Уолтера, по крайней мере, за полторы тысячи лет, пребывали в мозгу Мордреда.

След человека в черном привел к шахте лифта. В кабине паучья лапка нажала на кнопку «Вверх», ничего не изменилось, если не считать усталого гудения, которое донеслось сверху, да запаха горящей обувной кожи, идущего из-за панели. По стенке паук поднялся к потолку, толчком задней лапки открыл технологический лючок, протиснулся на крышу кабины. Его не удивило, что пришлось протискиваться: он рос и рос.

Он поднимался по кабелю

(посмотрите, паучок ползет по водосточной трубе)

пока не добрался до двери, в которую, это ему подсказали органы чувств, вошел Уолтер, чтобы отправить кабину лифта в последний путь. Двадцать минут спустя (все еще переполненный энергией, которая дала ему эта чудесная кровь, галлоны крови), он подошел к тому месту, где след Уолтера разделился. Это могло поставить Мордреда в тупик, во многом он по-прежнему оставался ребенком, но к одному из следов Уолтера присоединились запахи других, и Мордред пошел в этом направлении, теперь за Роландом и его ка-тетом, а не по следу чародея. Уолтер, должно быть, какое-то время следовал за ними, а потом отправился на поиски Мордреда. Навстречу своей судьбе.

Еще через двадцать минут паук приблизился к двери, помеченной не словом, а знаком, значение которого он прекрасно понял:

Вопрос состоял лишь в одном: открыть ее немедленно или подождать. Детское нетерпение шумно требовало первого, взрослая рассудительность настаивало на втором. Он хорошо поел, и достаточно долгое время мог не думать о еде, особенно, если бы на какое-то время трансформировался в чела. Опять же, Роланд и его друзья могли все еще находиться по другую сторону двери. Допустим, находились бы, и, увидев его, выхватили оружие. Они были нечеловечески быстры, эти стрелки, и он мог погибнуть под их огнем.

Он мог подождать; не чувствовал никакой необходимости открывать дверь, за исключением детского стремления получить все и сейчас. Конечно же, ненависть не пылала в нем жарким костром, как в Уолтере. Им владела более сложная гамма чувств, в которой нашлось место грусти, одиночеству и, да, не оставалось ничего другого, как это признать, любви. Мордред полагал, что на какое-то время он может позволить себе насладиться этой меланхолией. По другую сторону двери еды будет предостаточно, он в этом не сомневался, так что он найдет, что съесть. И будет расти. И наблюдать. Наблюдать за отцом, сестрой-матерью, ка-братьями. Эдди и Джейком. Будет наблюдать, как они встают лагерем на ночь, зажигают огонь, садятся кружком. Будет наблюдать со своего места, которое всегда вне любого круга. Возможно, они почувствуют его присутствие, и начнут настороженно оглядываться, гадая, кто же затаился во тьме.

Он подошел к двери, поднялся на задние лапки, передней вопросительно поскреб по ней. Жаль, что нет глазка. Возможно, он может открыть дверь и сейчас, не подвергая себя опасности. Что там говорил Уолтер? Ка-тет Роланда собирался освободить Разрушителей, кем бы они ни были (в голове Уолтера имелась и эта информация, но Мордред не стал вникать в суть).