Монетка на удачу - Аренев Владимир - Страница 1

Владимир Аренев

Монетка на удачу

Впервые Борис Павлович Гуртовник пережил это еще в детстве, когда они с родителями отдыхали на Черном море и пришло время уезжать. Вот тогда-то папа и сказал: «Если хочешь вернуться, нужно бросить в море монетку, на удачу. Тогда — обязательно опять попадешь сюда». С этими словами папа достал свой кошелек — массивный, кожаный, напоминавший маленькому Боре книжку для гномов — а оттуда извлек 50-ти копеечный кругляш. «Бросай», — протянул монетку сыну. Боря размахнулся, представив себя на минуту древнегреческим спортсменом, метателем диска, и швырнул полтинник в воду.

В следующее мгновение произошло сразу два события. Во-первых, навстречу монетке выхлестнулась кипуче-яростная волна, словно море принимало дар. Во-вторых, когда 50-ти копеечный как раз взвился в воздух и уже готов был обрушиться в пенистую ладонь прибоя, — тогда Борису почудилось, что на миг монетка зависла в нимбе брызг, как будто чья-то рука подхватила ее, придержала, разок подбросила и лишь потом — отпустила в объятия моря. Боре даже показалось, что он видит эту руку: массивную, широченную, с толстыми мохнатыми пальцами. Ладонь раздувшимся осьминогом облапила монетку, словно запоминала ее наощупь.

Боре стало страшно. И он совсем не хотел возвращаться сюда, к морю и к ладони-осьминогу. Кстати, он и не вернулся — в следующий раз родители поехали в другой санаторий. Случай с полтинником забылся; вместе с тем у Бориса неожиданно появился интерес к коллекционированию монет, или, как это называлось по-научному, к нумизматике. Разумеется, сперва его коллекция состояла в основном из малоинтересных и не очень дорогих экспонатов: советских копеек, советских же недорогих юбилейных рублей, нескольких болгарских стотинок и тому подобного.

Но постепенно коллекция росла и становилась серьезнее, значительней. Увлечение никак, казалось бы, не отразилось на выборе профессии Бориса Павловича. С другой стороны… нумизматика ведь напрямую связана с историей.

А Борис Павлович был учителем истории. Нельзя сказать, чтобы он очень сильно любил детей, просто, как водится, жизненные обстоятельства сложились так, а не иначе, у отца имелись связи в Педагогическом, сам Борис тогда еще не очень определился… Словом, учитель истории.

…А вот дети, как ни странно, уроки «Монетника» любили. Еще будучи практикантом, он много времени уделял «оживляжу» — и в первую очередь пропускал оный через призму нумизматики.

— Все вы, наверное, знаете, что монголо-татарское нашествие серьезно отразилось на состоянии земель бывшей Киевской Руси. Вот вам наглядный пример, — и он ловко доставал из кармана тусклый кругляш, подбрасывал на ладони и поворачивал аверсом (то бишь лицевой стороной), показывая классу.

— Видите, татарский дирхем. Представьте, клад, в котором был найден этот дирхем, закопали полторы сотни лет после татаро-монгольского нашествия на Русь. Кстати, когда произошло нашествие? Правильно, Саливанов, в 1240-м. Так вот, постепенно государство татаро-монголов, созданное… кстати, кто основал Золотую Орду? Нет, Ткаченко, не Чингисхан. Лашкин? Да, молодец — Батый. Так вот, постепенно Золотая Орда теряла свое могущество, переживала тяжелые экономический и политический кризисы — и в конце концов распалась на несколько враждующих ханств. При этом часть украинских земель продолжала признавать владычество татарских ханов, в том числе — на их территории пользовались татарскими монетами…

И поневоле вглядываешься в тусклый кругляш дирхема (особенно если сидишь на задней парте!) и пытаешься себе представить, через чьи руки прошел он, этот путешественник во времени. Нужно ли говорить, что в каждом классе, где вел уроки Борис Павлович, как минимум двое-трое мальчишек «заболевали» нумизматикой?

Разумеется, сам Гуртовник, как говорится, с младых ногтей состоял в местном клубе нумизматов. И годам к пятидесяти уже считался там ветераном и корифеем, к его мнению прислушивались, у него частенько просили совета по тому или иному вопросу.

Суббота у Бориса Павловича издавна была «монетным днем». Об этом знали в семье, и ни жена, ни дети старались не планировать на субботу какие-либо общесемейные мероприятия.

…Раннее утро, часиков этак девять. Легкий завтрак, чай; собраться, поцеловать полусонную Аленку, которая отправилась досматривать рассветные сны. В углу с вечера дожидается приготовленный на сегодня дипломат — взять его, перед выходом тронуть пальцем монетку, висящую над телефонным столиком.

Это куфический дирхем, экземпляр не слишком ценный, но дорогой Борису Павловичу, поскольку подарила его когда-то давно, в самом начале их знакомства, Аленка. «На удачу, — сказала она тогда. — Тут вот еще строка из Корана. Я попросила, мне перевели. „Ужель владеет человек всем тем, что пожелает? Но нет! Лишь Бог владеет завершеньем жизни и ее началом“.[1] Красиво?» «Красиво, — честно признался тогда Борис Павлович. — Хоть и опиум для народа, конечно… Но — красиво!» И вот уже в течение лет тридцати, выходя из дому, Борис Павлович всегда касался пальцами монетки…

Сейчас тоже — тронуть ее и в путь!

Борис Павлович жил недалеко от эстрадно-концертного центра, где по выходным устраивали небольшой нумизматический рынок. Часть коллекционеров, впрочем, располагалась снаружи, на дорожках парка, в котором стояло здание центра. Во-первых, в парке не требуется платить денег за место, что для многих из продавцов немаловажно. Во-вторых, и покупателей здесь больше, так как им тоже нужно для входа в центр покупать билеты. Ну и, наконец, в-третьих, в теплое время года, если погодка хорошая, в парке, товарищи мои, на-амного приятней сидеть, нежели в душном, прокуренном зале.

Ну вот; правда, Борис Павлович, как один из старейших членов Общества, должен бы подавать своим поведением соответствующий пример. Но именно по причине своего старейшинства, он имел право на некоторые привилегии; да и устраивался Борис Павлович в парке, лишь когда утро радовало теплой бархатной погодой (а это, увы, случалось далеко не всегда).

…Сентябрь отцветал, облетал огненными листьями, которые, словно в предчувствии скорых костров, заранее раскрасились в соответствующие цвета. Горький дым уже то там, то здесь потянулся к небу — дворники, как водится, меньше всего обращают внимание на запреты. Борис Павлович неспешно шагал по дорожке, здороваясь с торговцами, которых он знал здесь наперечет.

— Привет, Бор-Палыч! — Китайкин, как обычно, торгует больше зубами, нежели монетами. — Прошу, свято место пана дожидает. — Он всегда такой, этот зубоскал и балагур Китайкин. Слова без прибаутки не скажет. Рядом с ним, чертом лысым, не поскучаешь.

— Доброго утречка, — присоединяется к приветствиям старик Пугачин. — Смотрю на вас, молодой человек, и вижу: сегодня удача нам улыбнется.

Борис Павлович пожимает твердую уверенную ладонь Пугачина, которая так не соответствует внешнему виду старика: хрупкого, словно наспех смастеренного из тряпок и тонких деревянных жердей.

— Вы так считаете? Почему?

— Настроение, вижу, у вас отличное.

— Да, улыбка у тебя Бор-Палыч, что надо! Клад нашел?

Гуртовник рассеянно кивнул. Клад не клад, но настроение и впрямь отличное. Потому что сердце, похоже, отпустило. Еще утром, когда проснулся и лежал, тупо глядя в потолок, казалось, — все в последний раз. И каждый вдох — вот этот… нет, вот этот — точно — последний. О-ох!.. кажется, отвоевал еще одну минуту жизни.

С сердцем у Бориса Павловича издавна были нелады, и чем старше он становился, тем чаще этот часовой биомеханизм, встроенный в грудную клетку, напоминал: ты не вечен, скоро конец, не моем циферблате все обнулится, распрямится новогодним серпантином заветная пружинка, и — прости-прощай! Помнишь об этом, Монетник?

А как же, забудешь тут!

Конечно, он ходил по врачам (когда было свободное время, а случалось такое крайне редко). Врачи выписывали лекарства, назначали процедуры — и смотрели сквозь него безразличными взглядами. Он не обижался, понимал — и их, и что означают такие взгляды. Лекарства принимал, но не регулярно, поскольку каких-либо существенных результатов не замечал; ну, кроме истощения семейного бюджета. Предпочитал потратить «лишние» деньги на очередной экспонат своей коллекции и носить в груди адскую машинку, которая — стоит только сделать слишком резкое движение, переволноваться — изнутри вонзается в тебя остро отточенными когтями. Ну и что же, нам не привыкать!