Горец II - Макнамара Кристофер Лоуренс - Страница 16

…Только и оставалось у них, что смутное чувство общности друг с другом… Да еще — гораздо менее смутное, но тоже неоформленное — чувство отторжения от тех, кто воспитывает своих детей в собачьих норах…

Откуда они-то взялись, как попали на эту планету? Или, проиграв сражение в одном из миров, воины-убийцы переместились в другой?

Но ведь в том мире они вроде бы оказались победителями? Значит, не оказались…

Датворт… Вэселек, прозванный на Зайсте «Толедо-Саламанка»… Крюгер…

Крагер!

И надо же, чтобы разгадка пришла так поздно, когда он остался один, когда истрепанные старостью нейроны мозга уже почти не способны к умственной работе, а дряхлые мышцы — к боевой!

Впрочем, как знать… Возможно, в этом была скрыта некая мудрость.

Мудрость борьбы со Злом, даже если природа его тебе неизвестна…

Первосвященник еще что-то говорил, но Конан уже не слушал его.

Взглядом, в котором смешались надежда и тоска, он обвел задымленные стены зиккурата. Последнее, что ему дано было увидеть на родной планете.

— Я вернусь сюда… — прошептал он. — Я вернусь… Вернусь обязательно…

Глаза его были мокры от слез.

Катана утвердительно кивнул:

— Конечно, вернешься! Ведь тебе дано Воскрешение!

Лоб юноши прорезала поперечная морщина:

— Это что-то вроде колдовства, да?

— Ну… Считай, что так, — Катана двусмысленно улыбнулся. — Хотя на самом деле это относится к области Высокого Знания. А там, куда мы отправляемся, одни будут называть это колдовством, другие — наукой, и все они будут правы и неправы одновременно.

Он глубоко вздохнул всей грудью.

— Ладно. Мне пора идти.

И он шагнул под тусклые огоньки чужих звезд.

— До встречи-и-и… — голос его возвысился и исчез за гранью слуха.

Кажется, он звучал уже ОТТУДА.

А со стороны казалось, что Катана исчез, растаял во всплеске голубой энергии.

И Клеймора остался на алтаре один.

Он понимал, что стоять ему здесь, одному, недолго — считанные мгновения. Но именно в эти мгновения на его плечи упал непомерный, хотя и не имеющий веса, груз.

Страх… и горе… и горечь разлуки…

Он едва не соскочил с алтаря.

В этот миг к нему и шагнул первосвященник. И руны Древнего Языка слетали с его тонких, блеклых от старости губ:

Жалобам муж не должен

Всем предаваться сердцем:

Сам он сыскать сумеет,

Как исцелиться в скорби!

А потом, прервав руну, заговорил уже обычным голосом:

— Помни причину происходящего, сын мой… Никогда не забывай о ней.

И исчез в голубой вспышке Конан, прозванный Клейморой. Исчез с гордо поднятой головой, исчез, расправив плечи, будто пал с них громадно-невесомый груз.

А где-то в ином мире — через мгновение по собственному счету, но Бог весть когда по счету Зайста — обрел жизнь Конан Мак-Лауд.

…И отступило время.

Скрылось, как не бывало,

За островами Ночи…

Договорил первосвященник последние слова руны. И только тогда, расстегнув застежку на горле, уронил свое облачение.

Ибо завершен был Обряд.

Множество парных огоньков — словно глаза волчьей стаи — смотрели на него со стороны той стены зиккурата, в которой был прорублен вход.

И вздрогнул старик, вдруг ощутив себя просто человеком, а не первосвященником. Хотя и в этом случае не угрожало ему ничто.

Крагер всех Крагеров усмехнулся плотоядно-красными губами и встал — только зазвенели доспехи его и поднимающейся свиты.

На Обряд он смотрел, не мигая, а сейчас моргнул в первый раз.

И затмилась на миг одна пара волчьих огоньков.

Он шагнул к выходу. Но еще прежде, чем он успел подойти к двери, она распахнулась сама.

Сразу за порогом стоял человек. Должно быть, это именно он пнул дверные створки.

Нет, не один он был, стоящий за дверью! Весь отряд Крагеров выстроился снаружи.

Третий из отрядов. Семь с лишним сотен уцелевших — рядовые бойцы.

И впереди — тот, кто распахнул дверь, — гвардеец. Тот, кого не досчитались бы в зиккурате, если бы вздумали считать присутствующих.

Ни у одного не видно автоматов. Но в руках — боевые цепы с девятью шипастыми шарами на каждом.

В руках же гвардейца — меч. И перерубленный ремешок все еще болтался на его шее.

Дальнейшее произошло мгновенно. Гвардеец уже занес свой меч, Черный Воин — даже не обнажил еще.

Но велико было его умение, сильна и быстра рука…

Полетели в темноту сброшенные ножны, глухо звякнув об алтарь. И одновременно, перекрестным движением, метнулись навстречу друг другу сверкающие полосы эспадонов.

Тут же, лишь на миг опоздав, ударили изнутри автоматы личной гвардии.

И — ничего.

Ничего… Только две мощные вспышки полыхнули над порогом там, куда пришлись клинки. И множество ярких, но мелких искорок там же, над порогом,

— все, что осталось от роя пуль.

Мечи по дуге отскочили обратно, вырвались из не готовых к этому рук. Пули же просто исчезли: ни рикошета, ни осколков свинца…

И никто не упал.

Они забыли. Да и где им было помнить — тем, кто внутри, и тем, кто снаружи…

Отказ от применения силы на Священной земле — не просто один из Запретов. Он кое-чем подкреплен, кроме Права и Обычая…

Верно сказано: «Нет в мире сил, способных действовать рядом с Силой».

Граница же полной власти Силы — порог.

Черный Воин захлопнул дверь — благо можно было это сделать изнутри. Хотел запереть ее на засов — но испокон века не имели засовов двери зиккурата.

Поднял эспадон. Оглянулся через плечо, уже без всякой улыбки.

Со страхом и надеждой смотрела на него свита. С гневом и ненавистью — те, что сгрудились у дальней стены.

И бесстрастен был взгляд священников.

— Начинайте Обряд! — рявкнул он во всю глотку.

— Здесь не кричат, воин. Не кричи же и ты, — спокойно сказал первосвященник.

15

"…Истинно говорилось о Крагерах: «Право и Обычай у них свои, а иных они не признают».

Но поняли многие из них, что не признавать обычаи всех остальных людей — значит в скором времени отказаться и от обычаев собственных.

Помогла это понять победа, которая была не победа. И поступки вождя — победителя, что держал себя не так, как должно вести себя победителю.

И не как должно предводителю держал он себя…

Осознав же все это — бросили Крагеры наземь оружие Запрета.

И изгнали в иной мир тех, кто противился этому.

И ненавистно стало им имя свое.

С тех пор и доныне зовутся они Хагены, ибо Хаген было малое имя того, кто поднял меч на Черного Воина. И стало малое имя — именем клановым.

И смешались Хагены с теми, кого прежде стремились истребить под корень.

Не стало зло — добром, а ярость — спокойствием. Не меньше воевал клан Хагенов, чем самые худшие из его соседей, не менее жесток был и вспыльчив.

Но и больше — не намного…

И перестали они смазывать ядом свои мечи и острия шаров на боевых щитах. А эфесы мечей начали отделывать костью бычьей.

Убитых врагов же — хоронили теперь.

А еще говорят, что…

Вот что гласили сказания. Но многое осталось неизвестным для их составителей…

Например, они считали, что «иной мир», куда изгнали противящихся, — синоним смерти. И оборот этот употребляли лишь по традиции, вроде как «жезл свинца и пламени» — для обозначения Запретного оружия.

И когда говорили, что Хаген на Черного Воина «поднял меч», — не знали они, что не удалось ему тот меч опустить…

И не знали — почему.

— …Сэр! Проснитесь, сэр!

Нерешительный голос вклинивается в видения, пытаясь вернуть к реальности. Напрасно!

Потому что ТА реальность реальнее ЭТОЙ. Потому реальнее, что важнее, и еще потому, что многое объясняет — многие ключевые моменты ЭТОЙ реальности.

Наконец, потому, что ТАМ он был молод, ЗДЕСЬ же — стар; и жизни ему оставалось на донышке — как последний глоток в бутылке.

Впрочем, если все, что видится ему — правда, то его в тот момент уже не было ТАМ. Следовательно, не мог он это видеть!