Слепящая тьма. часть 2 (СИ) - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf" - Страница 41

Он видел бой в Кишлаке — но не мог стрелять. Потому что риск был слишком велик. Где свои, где чужие — на таком расстоянии, да еще ночью не определишь. И поэтому он просто ждал.

И дождался. Выходя из кишлака, они отсигналили специальной вспышкой, хорошо видимой в окуляре термооптического прицела. Группа шла медленно, прикрывая огнем друг друга, кроме того они тащили что-то тяжелое. Старый машинально пересчитал — шестеро.

Шестеро…

Расплываться, оплакивать — было решительно некогда.

— Барин.

— На приеме.

— Секи с тыла. Не шуми.

— Понял.

— Снег.

— На месте.

— Взять на прицел. Работай, как сможешь. Свободная охота. Я начинаю.

— Понял. Я жду…

Первый…

Талибы опомнились — они поняли, что группа уходит. Их остатки ринулись на перехват — на горном склоне все решает огневая мощь. Количество стволов и количество пуль, которое они могут выпустить. Поле — не кишлак, там нет дувалов и укрытий. А уходящие — они все равно будут идти медленнее, чем те кто их будет преследовать из-за груза…

Они не знали, кто на самом деле был в кишлаке, и кого они на самом деле должны были охранять. Это было понятно — если бы о месте пребывания Осамы сообщали всем боевикам, он давно был бы схвачен поисковыми группами НАТО. Те кто знал — несколько полицейских из личной охраны шейха — уже полегли. А остальные не знали ничего. И стреляли — не задумываясь.

Этот кишлак не был кишлаком. Его особенностью было то, что это была замаскированная база исламских экстремистов, ней не знало ни пакистанское правительство, ни разведка НАТО. Все в кишлаке принадлежали к крайним религиозным течениям, к исламским экстремистам — от мала до велика. Но они не были ваххабитами. Они были кадирийцами, адептами древнего исламского ордена — и в отличие от ваххабитов они хорошо умели скрывать свое истинное лицо. Наличие такой вот базы было еще одним просчетом спецслужб, занимающихся борьбой с терроризмом. Просто информация о таких вот лагерях шла снизу вверх, от тех кто занимался черновой работой. Те же самые люди перепроверяли данные авиационной и спутниковой разведки….

Соединенные штаты Америки потратили сотни миллиардов долларов на технику, способную с орбиты заглянуть в любой, самый заброшенный уголок нашей планеты, прочитать газету, которую человек держит в руках. Но американцы не изобрели аппарат, способный заглядывать в души людей, читать их мысли — а без него все эти сотни миллиардов оказались выброшенными на ветер. В конце концов, достоверность подозрительных спутниковых снимков перепроверялась агентурой на земле. А агентом ЦРУ и одновременно начальником полиции этой провинции — кому как не ему проверить достоверность подозрительных снимков — был шейх Хасан Салакзай…

Что же касается самого Салакзая — то как ни странно, то что кяффиры напали на мечеть и захватили его пленника было для него больше на пользу, чем на вред. Парадокс — но это так. Постепенно из козыря, Бен Ладен превращался в бомбу в руках, в мину, заложенную под кропотливо выстаиваемую шейхом постройку. Удар беспилотного самолета, едва не уничтоживший его, визит Араба, пленка с новыми угрозами… Все это сулило новые, серьезные проблемы. И убить Бен Ладена в камере он тоже не мог — все тайное рано или поздно становится явным. Если правоверные узнают, что именно он, шейх Салакзай казнил икону исламского экстремизма — ему придет конец. И всему, что он делал всю свою жизнь — тоже…

А вот если его похитят кяффиры — дело другое. Для того, чтобы стать героем, ради которого идут на смерть, нужно умереть самому. Желательно — от рук врагов, мученически. Это — обязательное условие славы. Посмертной славы…

Он не спешил. Чем больше талибов выйдет из поселка, тем меньше их туда уйдет обратно. Тем проще будет отход. И когда в поле зрения прицела было по меньшей мере десяток огневых точек, десяток плюющихся огнем стволов — он начал работать…

В термооптическом прицеле это выглядело очень просто. Фигурки на черно-сером фоне, даже при максимально выставленной дальности размером с ноготь мизинца. Ты выносишь точку прицеливания с поправкой на расстояние — и стреляешь. Выстрел — пуля летит пару секунд — и фигурка либо просто падает и больше не двигается, либо еще веселее: часть ее будто взрывается каким-то белесым облачком. Но не уходит никто…

Раз — и пулеметчик, увлеченно ведущие огонь покатился по земле — Старый специально целился в пулемет чтобы не только убить стрелка но и искалечить оружие, не дать ему вновь стрелять по ним.

Два — и перебегающие стрелок с размаху грохается на земли и уже не встает.

Три — и пуля пробивает дувал, а вместе с ним отбрасывает от него еще одного талиба, до этого осторожно выглядывающего из-за укрытия — возможно, это снайпер, а снайперы нам совсем ни к чему…

Раз за разом, выстрел — труп. Если бы такое оружие было здесь в восьмидесятых — не ушел бы никто. Хотя… у американцев оно есть — и что?

Мимо тяжко протопали, кто-то упал рядом на колени, хлопнул по плечу.

— Тридцать минут — и отход.

Старый пошевелился в знак того, что понял, не отрываясь от прицела…

Восточный Афганистан

Район афгано-пакистанской границы

23 июля 2008 года

— Кабан — Проныре!

В ответ — только помехи. Это что за дьявольщина такая. Это не тот канал связи, чтобы на нем были помехи…

— Сколько у нас времени?

Седой, озабоченно прищурившись, посмотрел на часы.

— Минут пятнадцать, не больше. Нам так и не удалось от них оторваться…

Ни говоря, ни слова, я растянулся рядом с пленником, которого мы уже высвободили из ковра. Оторваться не удавалось, прежде всего, из-за него. Проклятье!

Осама совсем не устал — по виду. Хотя мы шли в темпе максимальном для него. Проклятые горы, тут порой кажется, что легкие сгорят из-за недостатка кислорода. То, что ты запросто таскал где-нибудь на полигоне в Калифорнии — здесь кажется в два-три раза тяжелее.

Все. Двадцать километров и все. Если не будет связи — через двадцать километров передовая огневая база коалиции. Там — просто сдаюсь и все, к чертям этот поход. В конце концов — там не чужие…

— Ты шурави?

Я приподнялся на локте и посмотрел на пленника

— Нет. Я американец.

Осама покачал головой

— Ты шурави. И твои люди — шурави.

— Думайте, как хотите.

— Что вам нужно?

— А вы как думаете, эфенди?

— Деньги? Я могу дать вам…

— Старая песня, эфенди… — перебил я его — и слушать я ее не хочу. Есть еще кое-что кроме денег, что меня интересует. Это "что-то" называется справедливость. Справедливость — в воздаянии.

— Я не боюсь умереть.

— Умереть? Это вряд ли. Вы не заслуживаете того чтобы умереть, эфенди. Вы заслуживаете того, чтобы предстать перед судом. Двенадцать простых американских граждан должны решать вашу судьбу. Решать долго, не один год. Чтобы на этом суде выступили и прокуроры и адвокаты, чтобы люди вспомнили благодаря этому суду, что вы сделали в своей жизни. А потом вы заслуживаете того чтобы быть приговоренным… не к смерти, нет. У нас есть такое понятие как сложение наказаний. Двадцать пять лет за каждого американского гражданина, чья кровь на ваших руках эфенди. Считаете хорошо? Вот чего вы заслуживаете. Тюрьмы до конца своей жизни.

— Этого не будет.

— Почему же?

— Потому что никто не хочет, чтобы я выступил на этом суде.

— Я хочу. И американские граждане хотят.

— Но не американское правительство. То что будет сказано на этом суде пошатнет его основы…

— И опять старая песня…

Осама Бен Ладен начал говорить каким-то монотонным, странным голосом, будто впавший в транс дервиш.

— Правды никто никогда не узнает. Ваша разведка готовила людей через созданные мной организации. Целью их были Средняя Азия, Кавказ, Иран. В вашей разведке есть люди, работающие на две стороны. Всемирный исламский халифат. О том, что произошло тогда, я узнал, когда мне сказали об этом. Араб сказал мне об этом. Араб и другие люди устроили все это. Потому что им нужна была война. Арабу нужна война и он получил ее.