Последняя граница - Маклин Алистер - Страница 48

– Знаете этих людей?

– Да, знаю, высокий, бледный, он помощник Гидаша. Опасен, как змея. Второго не встречал раньше.

– Наверняка тоже из АВО. Может быть, из Шархазы.

– О том, что там произошло, они еще не знают. Не могут знать. Но ваши приметы вручены каждому служащему АВО в Венгрии.

– Да... – Рейнольдс кивнул. – Конечно... А как обстоят ваши дела?

– Три солдата в вагоне охраны. В последнем – никого. Охрана никогда не ездит в одном вагоне с заключенными. Охранники греются у дровяной печки, к тому же успели уже приложиться к бутылке.

– Справитесь?

– Думаю, да!

– Спрячьтесь! – толкнул его в туалет Рейнольдс.

Он облокотился на поручень окна, держа руки в карманах пальто и глядя вниз, когда оба человека вновь вернулись в вагон. Равнодушно взглянув на них, он чуть поднял бровь, узнав кто это, потом снова посмотрел вниз, потом скосил глаза вбок, наблюдая, как они, пошатываясь от движения поезда, проходят по коридору и исчезают в тамбуре.

– Война нервов, – пробормотал Янчи. – Осложнение.

– И не единственное. Мне не попасть в первые три вагона. В третьем от начала вагоне едут новобранцы. Офицер завернул меня, когда я попытался пройти, кроме того, я попробовал повернуть ручку наружной двери: она закрыта.

– Снаружи, – кивнул Янчи. – Призывникам стараются не дать возможности раньше времени вернуться к гражданской жизни. Что предлагаете, Майкл?..

– Где ваше место?

– В предпоследнем вагоне.

– Что-нибудь придумаю. Предупрежу вас заранее, за десять минут. А сейчас мне лучше уйти. Эти двое в любую минуту могут вернуться.

– Через пять минут Баласек. Если поезд там остановится, значит, Гидаш разгадал наш план и связался со станцией. Тогда прыгайте с противоположной от станции стороны и бегите.

– А вот и мои наблюдатели, – проговорил Рейнольдс.

Он отошел от окна и пошел им навстречу, прошел мимо, и на этот раз люди окинули его безразличным взглядом, а Рейнольдс подумал, сколько у него времени до того, как они решат, что пора арестовать его.

Быстрым шагом он прошел через два вагона к началу состава, зашел в туалет, спрятал молоток и фонарь в крошечном треугольном шкафчике, поддерживающем треснутый жестяной умывальник, переложил пистолет в правый карман, снял с предохранителя. Пистолет был не его, бельгийский, с глушителем, этот дал ему Граф. И у него не было глушителя, а Рейнольдс не хотел стрелять без особой необходимости. Но чтобы выжить, ему наверняка придется стрелять: все зависело от этих двоих, не спускающих с него глаз.

Поезд мчался вдоль окрестностей Баласека, и тут Рейнольдс осознал, что скорость поезда ощутимо уменьшилась, ему пришлось опереться локтем о стену, чтобы не упасть, сработал воздушный тормоз. Он почувствовал покалывание в кончиках пальцев, сжимающих пистолет. Вышел из туалета в коридор, прошел в тамбур. Но на какой стороне платформа? Держа палец на предохранителе пистолета, он напряженно ждал, сердце глухо колотилось. Состав медленно останавливался, вагоны болтало, затем прошипели тормоза. Он ощутил толчок, потерял равновесие, и тут прозвучал пронзительный свисток паровоза, и поезд снова стал набирать скорость. Баласек промелькнул цепочкой бледных, размытых огней, и через несколько минут все вокруг затянулось серо-белой снежной пеленой.

Пальцы Рейнольдса разжались. Несмотря на пронизывающий холод в тамбуре, он чувствовал, что воротник рубашки взмок от пота, как и руки. Шагнув к двери на левой стороне, он вытер руку о полу пальто. Потом потянул дверное окно вниз на несколько дюймов, через несколько секунд задвинул снова вверх и отступил, чтобы протереть глаза: снег, как удар в лицо, на момент ослепил его. Он облокотился о стенку, зажег сигарету, его руки дрожали.

– Безнадежно, – сказал он вслух, – совсем безнадежно.

С постоянно усиливающимся – от сорока, может, даже до пятидесяти метров в час – ветром и почти при такой же скорости поезда сила ветра перерастала в настоящую бурю, и буря эта, словно стена несущегося навстречу снега и льда, обрушилась на поезд. А каково тем, кто снаружи, когда вся жизнь зависит лишь...

Он встряхнулся, поправил отвороты пальто, быстро вышел из тамбура, прошел по сцеплениям между вагонами, закрытыми гофрированной резиной, и, войдя в следующий вагон, бросил взгляд вдоль коридора. Никого. Он вернулся обратно, осторожно приоткрыл дверь с подветренной стороны: его мог вытянуть вихрь, образующийся по ходу поезда, приблизительно просчитал размер отверстия, в которое входила защелка двери, закрыл ее, убедился, что окно легко открывается, и вернулся в туалет. Ножом вырезал из деревянной дверцы под умывальником небольшую планку, размером чуть больше, чем отверстие для защелки. Потом снова вышел в коридор. Следящие за ним люди должны его видеть: если они потеряют его, начнут искать по всему поезду – а из первых вагонов они могли позвать на помощь солдат.

И тут же он, закрывая дверь туалета, едва не столкнулся с ними. Они спешили. Он заметил облегчение на лице напарника бледного, увидевшего выходящего из туалета Рейнольдса. Бледное, безразличное лицо помощника Гидаша не изменило выражения, но его реакция проявилась в том, что он замедлил шаг и напарник налетел на него. Оба приостановились в паре футов от Рейнольдса. Рейнольдс облокотился об угол, чтобы придать телу устойчивость и оставить свободными руки. Бледный человек заметил этот маневр, прищурился, медленным движением руки вытащил из кармана пачку сигарет и с натянутой улыбкой спросил:

– Есть спичка, товарищ?

– Конечно. Пожалуйста. – Рейнольдс достал коробок левой рукой и протянул его. В то же время правая слегка шевельнулась в кармане, и дуло пистолета ясно обрисовалось сквозь тонкую габардиновую ткань пальто.

Бледный заметил это движение и посмотрел вниз, но Рейнольдс не спускал глаз с его лица. Спустя мгновение бледный не мигая, оценивающе, сквозь дым сигареты посмотрел на Рейнольдса и медленно вернул коробок, кивнул, как бы благодаря, и прошел мимо. Жаль, подумал Рейнольдс, глядя им вслед, но это было неизбежно. Это был вызов, и нужно было ответить на него. Если бы он не подчеркнул, что вооружен и что будет драться, они арестовали бы его тут же.

В который раз он взглянул на часы. Еще три-четыре минуты. Он ощутил, что поезд сбавляет ход: начинался небольшой подъем, и он не мог ошибиться. Рейнольдс вгляделся в шоссе, шедшее почти параллельно рельсам. Он задал себе вопрос, какие шансы у Графа и остальных – смогут ли они успеть вовремя и доберутся ли вообще в нужное место. Он слушал пронзительное завывание ветра, заглушавшее даже лязг и грохот вагонов, смотрел на сплошную пелену несущегося снега, ограничивающего видимость до нескольких футов: при такой погоде поезд на рельсах и грузовик на шоссе представляли собой разные пропорции. Он представил напряженное лицо Графа, впившегося взглядом в ветровое стекло, на движущиеся дуги дворников, тщетно пытавшихся расчистить снег.

Но он должен довериться ему. Он должен верить и не должен сомневаться. Бросив еще один взгляд на часы, он снова вошел в туалет, наполнил большой кувшин водой, поставил его в шкафчик, взял вырезанный кусочек дерева, открыл дверь с подветренной стороны и рукояткой пистолета крепко забил его в отверстие для защелки. Потом опять закрыл дверь, опустив защелку на этот кусочек, защелка не входила в отверстие и достаточно прочно держалась деревяшкой. Тридцать – сорок фунтов давления будут в состоянии выбить ее. Потом он быстро и бесшумно прошел в другой конец коридора. В следующем вагоне из темного угла поднялись двое и молча последовали за ним, но теперь он не обращал на них никакого внимания, теперь он знал, что они не станут ничего предпринимать, пока находятся в вагоне с пассажирами. Дойдя до конца вагона, Рейнольдс быстро перебежал по сцеплению в следующий. И вот он в предпоследнем вагоне. Рейнольдс шел быстро, подняв голову, не задерживая взгляд ни на чем, чтобы ввести в заблуждение тех, кто шел сзади, а его глаза между тем внимательно осматривали купе.