Der Architekt. Без иллюзий - Мартьянов Андрей Леонидович - Страница 25

— Бросьте, — поморщился я. — Полагаете, мне надо отсиживаться в Берлине и отдавать приказы по телефону, не зная обстановки? Докладывайте.

По большому счету Юлиус Аппель тоже был «дилетантом» — он не строитель, а математик, причем талантливый, с дипломом Гейдельберга. В армию его не призвали по причине латентного туберкулеза, но мобилизовали на гражданскую службу: в документах, изученных мною после смерти Фрица Тодта, фамилия Аппеля была отмечена в списках кандидатов на повышение.

Я присматривался к нему с февраля и, наконец, в середине мая продвинул наверх быстро, с ОТ-гауптбауфюрера до ОТ-айнзатцляйтера, если говорить армейским языком — из гауптманов аж в оберсты. И не пожалел, все-таки математическое образование развивает логику и способность оценки целого, а не частностей.

На обширном столе развернута карта Бремена — красные флажки на булавках, синие, черные. Многочисленные отметки карандашом.

— Мозаика складывается неутешительная, — строгим голосом начал Аппель, изредка бросая на меня взгляд поверх очков. — Думаю, неразбериха будет продолжаться еще сутки-двое и окончательные сведения мы получим не ранее середины дня завтра. Но по уже имеющимся данным можно смело утверждать, что серьезно пострадали сборочные цеха «Фокке-Вульф Флюгцойгбау», верфи «Дешимаг» и «Вулкан», возможно, повреждено или потоплено несколько подводных лодок — уточняем. Портовые склады тоже… Строящиеся бункеры «Валентин» для укрытия субмарин почти не задеты. Пожары на нефтеперерабатывающем заводе «Корф» ликвидируются, это приоритетная задача. Узловая и сортировочная железнодорожные станции пострадали значительно, ущерб выясняется.

— Гражданские объекты?

— Сведения противоречивые, однако надежд не внушающие, — ответил анзатцляйтер. — Вы отлично знаете, какова старая застройка: деревянные перекрытия, возгорание от зажигательной бомбы моментально перекидывается на соседние здания…

В отдалении глухо бухнуло, стекла задрожали. Заряд замедленного действия или пожарные наткнулись, на свою беду, на неразорвавшуюся бомбу, сдетонировавшую от жара?

— Сколько людей в вашем распоряжении, господин Аппель?

— Все, кто уцелел, видимо.

— «Видимо»? Ни разу не слышал от вас столь неопределенных формулировок!

— А я и не говорю об определенности, — Аппель на мгновение позволил себе раздраженный тон. — В моем подчинении по гау тысяча шестьсот человек, из них тридцать в штабе. Прибыло же в штаб семеро, включая меня. Остальные, скорее всего, еще отсиживаются по бомбоубежищам, причем выходы из бункеров могут быть завалены… Мы запросили помощь от всех подразделений административного округа «ОТ-Ганза», первые отряды прибудут к утру — надеюсь, вы не станете возражать?

— Не стану, — кивнул я. Анзатцляйтер действовал именно так, как и предписывали надлежащие директивы: в чрезвычайной ситуации строительные части «Организации Тодта» должны немедленно перебрасываться в пострадавшие районы для разбора завалов и спешного восстановления стратегически важных объектов. — Трудовой фронт?..

— А при чем тут, позвольте узнать, Трудовой фронт рейхсляйтера Лея? — неподдельно изумился Аппель. — Там свое руководство, нам они не подчиняются. Даже если я буду требовать помощи, Трудовой фронт имеет полное право отказать и выполнять свои задачи.

— Задача у нас всех одна, — безнадежным голосом произнес я. — В кратчайший срок ликвидировать последствия налета. Вы хотя бы согласуете действия?

— Как и предписано: только с RLB, полицией и службой пожарной охраны.

Вот, опять. Дальше предписаний никто не смотрит. Ни мы, ни подчиненные этого безнадежного пьянчуги Лея. Никто. В таком ключе я и высказался. Юлиус Аппель взглянул на меня странно.

— Простите, доктор Шпеер, но я никак не ожидал услышать подобные слова от человека, занимающего министерскую должность.

— Я в чем-то не прав?

— Правы. Но об этом не принято говорить вслух. Подвергать сомнению непреложность однажды заведенного порядка.

— Даже так? — я вздернул бровь. — Объяснитесь, Юлиус. Клянусь, это останется между нами.

— Скажу как математик. Наш «порядок» более чем функционален, но его функциональность чисто механистична. То есть «делаем то, что делаем и что предписано, с предельной точностью и последовательностью». Справедливо?

— Вполне, — согласился я. — И что же?

— Это работает там, где система строилась и отлаживалась в ограниченных пространственно-временных рамках. Старая доимперская Германия с ее ганзейскими городами и карликовыми княжествами. Япония, локально ограниченная и разбитая на тысячи уделов. Понимаете? Ограниченное пространство! Микрокосм с редкими внутренними связями.

— Дальше? — Я подался вперед, чувствуя, что Аппель пытается донести до меня некую очень важную мысль, в поисках которой я провел уже не один месяц, размышляя над непростой ситуацией, в которой все мы оказались.

— При масштабировании количество степеней свободы и неопределенностей в такой системе возрастает сверхпропорционально, и без изменения парадигмы управления она попросту перестает работать. Для поддержания способности хоть к какому-то функционированию схема требует двойного-тройного сквозного контроля и подчинения: государственный аппарат, партия, безопасность и так далее. При быстром масштабировании начинается управленческий ад, каковой мы сейчас наблюдаем повсеместно. То, что было приемлемо четыре столетия назад в небольшом ганзейском городе Бремене с минимумом вертикальных и горизонтальных связей, не может работать в масштабах огромной империи. Я достаточно ясно выражаюсь?

— Кажется, да, — погрустнев, ответил я. — Знаете, Аппель, я провел довольно много времени в южной России и ознакомился с их довоенными, да и нынешними порядками. Выражаясь вашим языком, отсутствие германского «орднунга» в сталинском аппарате — есть функционал не связанных системой степеней свободы. Право на импровизацию, которого у нас нет. Вот почему мы проигрываем на Востоке…

— Проигрываем? — айнзатцляйтер покосился на меня вопросительно. — Разве? Впрочем, ключевое слово тут «импровизация», верно. Что позволяет масштабировать управленческую схему до колоссальных размеров при слабо спадающей эффективности — да хоть Америка, тоже построенная на импровизации и инициативе личности. Некоторые слишком разболтанные степени свободы надо временами связывать, но это вопрос технический, а не фундаментальный… Кажется, доктор Шпеер, мы уже наговорили на несколько приговоров в государственной измене. Осмелились сомневаться и подводить под эти сомнения заумную теоретическую базу.

— Чепуха, — я, коротко рассмеявшись, отмахнулся. — Вернемся к насущному. Простой вопрос: почему мы ничего не делаем?

— Прямо сейчас? В эту минуту? — невозмутимо спросил Аппель. — Да потому что необходимые распоряжения давно отданы, имеющиеся в наличии исполнители действуют, а донесений об изменениях обстановки, требующих моего вмешательства и пересмотра приказов, пока нет. Не пойдем же мы вывозить на тачках битый кирпич и щебень? Стоять с брандспойтом? Не по чину. Механистическая функциональность «порядка», не так ли? Предложить вам кофе, доктор Шпеер?

Следующие два дня превратились в непрекращающийся кошмар. К десяти утра 26 июня меня «догнали» ближайшие сотрудники Министерства вооружений и «Организации Тодта» — прилетели вслед за мной из Берлина — и наконец-то появилась возможность наладить работу в «шпееровском стиле».

Никакой бюрократии, приказы поступают из единого центра, выполняются беспрекословно и моментально, ослушание грозит долгой, вдумчивой и малоприятной беседой в гестапо с непредсказуемыми последствиями — спасибо Рейнхарду Гейдриху, втихомолку поддерживающему мои необычные начинания.

Обергруппенфюрер издал грозную директиву по РСХА, в которой упоминался мартовский указ Адольфа Гитлера о предоставлении мне исключительных полномочий — вот Имперская безопасность и должна присматривать, чтобы распоряжения господина рейхсминистра Шпеера не саботировались. В разумных пределах, конечно: методов воздействия на «старых борцов» так и не появилось, увы…